- Что, господин Пауль, не получится нас угостить пивом? - спросил один из покалеченных наемников, бледный настолько, что сивые усишки и бороденка казались приклеенными к бумаге, натянутой на череп. Только глаза живые.
- Посмотрим, есть шанс, что мы еще стукнемся чарками - ответил максимально бодро Паштет, помнивший, что врач - это от слова "врать". Странно, но раненый определенно оживился, вроде даже повеселел немножко и чуточку порозовел.
- Масла нету у меня - хмуро заявил квартирмейстер, словно опережая просьбы лекаря-самозванца.
- Это зачем? - удивился Паштет.
Прохвост в свою очередь захлопал в изумлении глазами, потом уверенно ответил:
- Сегодня пойдут в бой их мушкетеры, будут у наших раны пулями и жеребьями. Надо их заливать кипящим маслом, чтобы не было свинцового отравления - странно глядя на него, ответил швед. Ну не совсем швед, или точнее - совсем не швед. Дедушка Маннергейма был немецким наемником, который после очередной войнушки остался жить в Шведском королевстве, а сынок от бедности отправился искать свою долю. Вот и оказался в Московии.
Лекарь поневоле сумел преодолеть удивление. Ишь как, тут ведь и впрямь так лечат. Ведь вроде читал что-то такое на развлекательном портале, то ли на "ЯПе", то ли в ЖЖ... Оставалось только порадоваться, что масла нет у запасливого пройдохи и что не придется тут такое вытворять. Сам Паша не был уверен, что у него хватит смелости лить кипящее масло в развороченные пулями раны.
- Воды тоже нет? - вспомнил Паштет про то, что все раненые просят пить, страдает от потери крови и гидравлика организма и обмен веществ. А уж на такой жаре и здоровому пить хочется. Как верблюду после месячного перехода.
Маннергейм выразительно пожал плечами и возвел плутовские глаза в небо. Тут же встрепенулся и прислушался. С татарской стороны дудели рожки. И снова рев труб и слитный гром барабанов. "Джуманджи" какое-то
- Началось! - зло выдохнул наемник и припустил к щитам. Каска забавно подпрыгивала на его башке в такт шагам. Паша тут же натянул на свою голову широкополый шлем. Очень вовремя - зашелестело и совсем рядом в землю впилась пара стрел. Еще одна с деревянным стуком воткнулась в бортовину телеги, под которую поползли, охая, раненые. Орали командиры сорванными сиплыми голосами.
- Опять дерьмо пустили вперед - буркнул зло Хассе, покосившись на подбежавшего и запаренного от совсем мизерного усилия, Пауля. Попаданцу хватило сообразительности, чтобы не брать на свой счет это ворчание. В амбразуру видно было - густая толпа, прущая в атаку, сталью и золотом не блестит. И тут же пришлось отскочить в сторону - перед лицом в щит стали впиваться стрелы, а орудие рявкнуло бодро, метнув чугунный шар в толпу наступающих. Пошла красная работа черным оружием. Грохнули вразнобой мушкеты, засуетились, как посоленные, пушкари. С поля ответили злым визгом, многоголосым воем и бранью.
Успели из закопченной, ставшей черной, как вороново крыло, пушечки бахнуть трижды, потом вал атакующих докатился до стен гуляй города и понеслась сеча. Как ухитрялись московиты и немцы так вертеться, кромсая и рубя лезущих через щиты - взопревшему Паше было непонятно, он уже проснулся измотанным донельзя, мало не коленки дрожали, а соседи - прямо живчиками! К смраду стухшей крови плеснуло запахом свежей. За щиты перебралось самое большее двое - трое ногаев, до Паши дошло, что за ночь трупы от деревящек убрали, откинув подале. Получился такой вал, с которого до верха забора не допрыгнуть, а у самих щитов - как ровик вышел. Уже легче.
Атаку отбили, назад побежали - а большей частью заковыляли, охая и подвывая, в лучшем случае - половина. Навстречу - следующая волна. Паштет уже совсем было собрался бахнуть из мушкета в спину такой фигуре, нелепо скорченной, но его остановил стрелец, голова которого была обвязана красной тряпкой. Лицо было измазано засохшей кровью, словно красная маска, откуда дико глядели голубые глаза и сверкали белые зубы.
Жесты были понятны - пуля еще пригодится - а у этого ногая срублена кисть руки, не боец он уже. Пауль кивнул, дружески оскалив зубы. Стрелец ответил такой же волчьей улыбочкой. Жались к щитам, сверху невесомо сыпались стрелы. Кто-то из московитов завизжал, хватаясь за лицо - стрела торчала из глазницы. Раненый на глазах опешившего от такого зрелища вырвал стрелу, вроде как вместе с глазом, и повалился навзничь. Сотник хрипло каркнул - четверо подчиненных подхватили раненого, потащили к телегам.
Паштета передернуло непроизвольной судорогой. Гриммельсбахер переглянулся с "Два слова", коротко хохотнул, посмеиваясь над новичком. Видно было, что эти штукари и не такое видали, совсем не удивились. Попаданца передернуло второй раз - он часто в книжках встречал выражение "глаза убийцы", но не очень понимал, что это такое в виду имелось, в кино такого не увидишь. Теперь - понял - у наемников взгляд был странным, холодок пробирал от таких глазок. Смерть смотрит, воистину. Словно в знакомых людей влезло нечто чужое, страшное и глядит оттуда.
Опять раз за разом - три выстрела из пушки и волна человеческого мяса добежала до гуляй - города.
И тоже - разбилась. В ошметья, в кровавые брызги. Мягко, по-лягушачьи, шлепались отрубленные кисти рук и пальцы. Даже сквозь вой, ругань на нескольких языках, визги - и боевые, которыми себя тартары и ногаи подбадривали и визги от ужаса, хрипы и стоны, этот мягкий стукоток сыплющихся пальцев и кистей бы отчетлив, словно звук был другой, не сливавшийся с разнообразием, исторгаемым из сотен глоток.
- Другая звуковая дорожка! - нелепо мелькнуло в голове. Нежило рядом трется. словно кошка об ноги, мушкет сует. Рожа - совершенно не азиатская с редкими зубами - кто-то, голый по пояс лезет угрем в амбразуру для пушки. Свирепые серые глаза под меховой шапкой. И закрывает дымом. Сквозь бело-голубой туман видно - попал! Голая спина, бритый затылок, свесившиеся до земли, дергающиеся руки, железная сабля выпала.
Кто-то, как кота за шкирку, отдернул в сторону, громом ревущая огненная струя совсем рядом. Шуршанье уже знакомое - каменным дробом зарядили и тут же стук яблок об землю - влетело в живых штурмующих. Мушкет из рук выдернули - ага, слуга поспевает, заряжать кинулся, навострился салага, старается. Ствол мушкета у лица - схватил, бахнул в амбразуру, куда вроде как новые умники сунулись - отпрянули рожи. Сунул не глядя, ему новый дали. Бахнул еще раз, обернулся, вздрогнул - тот одноглазый московит из обоза приплелся, три мушкета притащил заряженных. Дыра в лице, где глазница, странно - и не кровоточит почти...
Шипенье змеиное за спиной - и горячая вонь густой волной, как из сортира вокзального. Спешно забивая пулю, оглянулся - а это Гриммельсбахер промоклым старым халатом по стволу елозит и пар валит столбом. Что то игрок крикнул, явно по роже видно - пошлое, но Паша шуточку не уловил, расслышал, хоть уши и отбиты лютым шумом боя, но - не понял. отупел как-то и затормозился.
Нежило за рукав дергает, сует мушкет, а стрельнуть и не в кого, стучат топоры по краю, рубят хватающиеся руки, а в задымленной амбразуре - пусто. Только что-то мерзкое, сизо-розовое кучей.
- Главное - не ошибиться при зарядке - твердил про себя Паштет, точно помня, что в трети ружей, собранных американцами с поля боя в Геттисберге были забиты сначала пули, а потом - порох и некоторые солдаперы набивали так в ствол по два десятка зарядов.
Глава двадцать вторая: золотая волна.
Мельком просквозило что-то на краю сознания. Мысли путались, жажда чертова и усталость чугунная мешали сосредоточиться, но одновременно проскочило и нелепое и не нужное сейчас воспоминание про какого-то Николая Ростова, который улепетывал от французского пехотинца, истерически рассуждая про: "Как же меня такого хорошего, которого все любят, могут убить?"
При этом странно уживаясь, тут же сквозануло мальчишеское: " А как я со стороны смотрюсь, вроде - вполне, а? Да я - молодец!"
И холодком мертвенным где-то внизу живота, словно та пуля во рту (а холодит ведь, и впрямь легче с ней), но неприятным, неживым холодом - ощущение: "А ведь запросто убьют. И не просто убьют, а вспорют брюхо, выколют глаза, расквасят череп, так, что мозг и вся моя личность - вон как у того с пустой раскрытой мозговой коробкой, серо-желтыми ошметьями под сапогами..."
От всего этого оторвал хрипатый рык над ухом.