Я старалась запоминать, чьи имена чаще упоминаются. Получилось: две Маши, если одна Маша или Машенька в особенные моменты, то вторая говорила пронзительно высоким требовательным детским голосом и чаще была Маняшей. У последней частенько были выяснения и контры с Тошей, который старше и должен сестре уступить или куда-то снова залез и коленки разодрал. Ещё были две Юли, и если одна была просто Юля, то вторая Юлия Захаровна, судя по всему чаще всего упоминаемого Коленьки и Николая Оттовича тёща. Ещё подозрительно часто звучало "Вашбродь" и "Господина лейтенанта спрашивают(зовут, приглашали и т. д.)" Ещё была куча разных механических звуков, церковный колокольный перезвон и звон судового колокола (который "рында" или я путаю, но он вроде на флоте так зовётся), какие-то пронзительные свистки, цокот копыт, лошадиное всхрапывание и ржание, плеск волн и рокот прибоя, крики чаек, грохот орудийных выстрелов, пару раз мы ездили на поезде (паровозные гудки и перестук колес узнать не мудрено) Ещё куча звуков, которые мне идентифицировать не удалось. И я склоняюсь к тому, что связана я не с Машей, а с её Николаем, то есть вот так вот угодила в мужчину, и как мы с ним будем сосуществовать?! Но буду переживать неприятности по мере их поступления Как говорила одна моя подруга, что мы с мужчинами не разные, мы инопланетяне и поэтому понять друг друга не можем в принципе. И если это правда, то дело грустное
Вот и настал этот день. Для меня это ДЕНЬ, я бы даже сказала ДНИЩЕ-ПРАЗДНИК-НОВЫЙ ДЕНЬ РОЖДЕНЬЯ! После очередного шуршания, шепота "Коленька! Что ты делаешь?! Юлька повадилась утром ко мне спать приходить! Увидит же! Господи! Неуёмный! Что же ты делаешь! Неудобно же" и т. д. Но НАШИ победили и скоро про Юлю не вспоминали, потому, что стоны стали достаточно громкими, и закончивший их звериный рык не услышать было сложно. И в этот миг или чуть позже, когда вынырнула из очередной кипящей волны, я увидела молодую женщину сидящую с краю разворошенной постели и расчесывающую гриву почти черных волос. А на первом плане накинутая до пояса простыня оставляла открытой поросшую рыжеватыми волосами загорелую грудь и зажатую в мускулистой руке дымящуюся папиросу "Так вот ты какой северный олень" нервно хихикнула я. Не, знаю вкусы мужчин, но мне Машенька однозначно и сразу понравилась. Во внешности ничего слащавого и кукольного, но сочетание довольно крупного носа с изумительным овалом лица, большими выразительными глазами и безумно красивой формой губ, при высокой совсем не маленькой груди и тонкой талией, не говоря о том, что заплетенное в косу богатство в руку толщиной будет и без всяких шиньонов или средств "для суперобъема вашей прически". А если к этому добавить взгляд, вы уж поверьте женщине, так смотрят, только если любят, по-нашему по-русски "НЕ-НАСМОТРЕТЬСЯ-НЕ-НАДЫШАТЬСЯ-И-ТАК-ЖАЛКО-ЧТО-ЖИЗНИ-БЕЗ-ТЕБЯ-НЕТ-МОЙ-ЛЮБЫЙ-ЕДИНСТВЕННЫЙ-РОДНОЙ!" Мне в прошлой жизни одна чешка из Праги объясняла, что русские женщины ненормальные, что надо мужчину оценивать трезво, как добытчика, хозяина, и прежде всего финансовую состоятельность в плане содержания будущих детей и семьи, а всякие амуры и чувства это для глупых слащавых романов В общем, не наша она, европка несчастная, не зря у них даже эталоны красоты на лошадей похожи и грудь вынуждены силиконом заменять. Ну, да ладно, куда-то меня на радостях занесло. Значит, я точно угодила в мужчину, похоже, мужа этой Машеньки и зовусь, вернее, зовемся мы "Николай Оттович", какая прелесть Осталось определиться какая у нас фамилия, чем мы занимаемся, какой век на дворе и как моё попадание в данного Оттовича может исполнить мечту моего Пашки не допустить у нас всего кошмара и кровавого бесчинства, которыми отметился в нашем Отечестве двадцатый век. Собственно, я и сама вполне её разделяю, потому, как никакого удовольствия в той истории, а особенно её завершения в девяностых не нашла, гадко, мерзко, когда об твою Родину все кому не лень вытирают грязные ноги под визги всяких скорбных головой правозащитников и либерастов
И я начала знакомиться с жизнью Николая, ну, не поворачивается у меня язык его по отчеству величать, на вид дядьке лет тридцать-тридцать пять, а я только в первой жизни больше пяти десятков прожила, в сумме почти в два раза его старше. В первый день нас азартно с самого утра атаковали сын и дочери, вот и познакомилась с десятилетним Тошей-Антонием и чуть младше его Маша с шестилетней Юлей. Юля на правах младшей с рук не слезает, а Маша с Тошей ей люто завидуют и тоже пытаются урвать кусочек нашего внимания. Уже к обеду почувствовала отголоски эмоций Николая, и очень развеселилась, потому, что главным было недоумение 'что с этой галдящей шебуршащей компанией делать?' и судорожное одёргивание, что ведь ДОЛЖЕН делать, это же МОИ ДЕТИ, только непонятно, что именно. А Машенька как специально шустрит по дому, и предоставила полную свободу в общении отца с соскучившимися детишками. Уже к обеду мой бедный Оттович умаялся и вымотался до возможного предела и общение выровнялось, и едва шевелящуюся безэмоциональную тушку родителя дети, наконец, оккупировали в полном объёме и, полулежа на диване, можно было кивать и односложно поддакивать, и настало всем СЧАСТЬЕ.
Как я поняла, мы только накануне приехали в родимый дом после долгой разлуки. Судя по темам разговоров и подарков, приехали мы из мест южных и морских, а здесь мы где-то в Питере, что уже позволяет утверждать, что четырнадцатый год ещё не грянул, и о Петрограде здесь не слышали, хотя и Ленинград многие Питером называли. Вечером мне повезло, мы засели за газеты. "Ведомости" оказались за шестнадцатое июня тысяча восемьсот девяносто девятого года, только читал Николай с ужасающей скоростью, пока я продиралась сквозь фиты-яти-ижицы и только начинала осознавать смысл, он уже пробегал глазами всю заметку и листал дальше. Вот так, дорогая Варвара Романовна, самый хвост девятнадцатого века. И мы имеем какое-то отношение к флоту. А приближается самое кошмарное время для Российской империи, когда держава из устоявшегося худо-бедно равновесия под рукой ИмператораМиротворца, начала раскачиваться, потихоньку осознавая политическую импотенцию нынешнего монарха, главный эпитет к правлению которого по-моему "НИКАКОЙ", не плохой и не хороший, не волевой, не решительный, не последовательный, словом такой, на фоне которого даже адвокат Плевако уже влез в историю, не говоря про Распутина или Гучкова. И уж совсем грустно, когда главными качествами монарха упоминаются его любовь к семье и фотографическому делу
А пока смотрим, ну не на попку Машеньки, вот мужчины, в глаза бы посмотрел! Ладно, ушки растопырили и слушаем, слушаем. Оказывается:
когда Эдуард Николаевич пошел на повышение, то думал, что двинут со старпома на мостик, но вместо этого сначала пришел новый капитан, а теперь вызвали в столицу за новым назначением. И Степан Осипович отписал, что возможно послужу на Балтике, так, что буду рядом, ты рада, душа моя?!
Конечно, рада, а то дети папу видели реже, чем любую из бабушек. Кстати, завтра на обед будет мама, постарайся улыбнуться больше двух раз, я же знаю, что ты к ней в душе очень хорошо относишься.
Знаешь, я правда очень благодарен Юлии Захаровне, но она на меня иногда так смотрит, что мне хочется сразу бежать на горох
Только при детях такое не ляпни, эх ты, морской волк После того, как кокетливо вертевшуюся рядом Машу сгребли и стали растрепывать и приводить в раздрай одежку все её многочисленные слои, я вежливо "прикрыла глаза" и решила не подсматривать. Вообще, это не от пуританского воспитания, завидно просто, такие молодые и любящие, глаза искрятся, что вспоминаю своего Пашку и такая тоска
А пока можно подумать, что-то вертится в голове связанное с Николаем Оттовичем на переломе веков. Не историк я, знала бы, обязательно почитала, а ещё никак не могу взять в толк один нюанс, что вселиться должна была в кровного родственника, а моряков у меня в роду не припоминается ни разу. На круг все сплошь казаки, прадед из яицких привез жену из терских, дед женился на единственной дочке и уехал примаком к Сибирякам, где под Томском в суровых Барабинских степях я родилась. Мама тоже казачка, прадед Забайкалец с берегов Онона, на фото с двумя Егориями и круглой медалью, в синей форме, а лампасы и околыш фуражки желтый (это бабушка объясняла, карточка то старая черно-белая, где в объектив напряженно смотрят сидящая на стуле с платком на плечах при двух косах прабабушка и рядом положил широкую ладонь ей на плечо прадед при усах и роскошном чубе, придерживающий саблю у бедра другой рукой). Вообще, положено форму темно-зеленую, но с Наполеоновской войны была жалована синяя, вот и носят синюю. А местные в защитном с малиновыми лампасами, сколько с ними советская власть боролась, всё равно шьют и носят, если не штаны с лампасами, так хоть фуражку.