Уф, устал как Я думалобосрусь от страха. произнес мальчишка хриплым голосом, обращаясь к ней. Ох, и соседи тут у тебя.
Росомаха невозмутимо посмотрела на говорящего и, протянув лапу, зацепила кусок мороженной волчатины и, подтянув к себе, начала грызть мороженное мясо. Видно ей было не впервой разбираться со стаей этих таежный гиен. Тут мальчишка, увидев, как внушительные клыки дробят кости, осознал, насколько близко он к ней находится и стараясь не слишком дергаться, стал подниматься.
Ну ладно, пойду-ка я потихоньку. И это приятного аппетита. И спокойной ночи. Приятно было поговорить говоря всю эту белиберду, он медленно отходил к горящей нодье. Все. Хватит с него этих лесных страстей. Пора возвращаться к дому. Росомаха-то судя по всему уже оклемалась, вон как вскочила, когда ее прижало. И куда только вся ее немощь делась, притворщица. Да и после такого концерта, который он тут устроил, навряд ли в ближайшее время появится еще кто-нибудь, желающий проверить ее на «слабо». А что она отнюдь не вымирающая от ран, а очень даже наоборот, он уже убедился. Вон мясо какими порциями поглощает, больные так не жрут, а что же будет, когда она выздоровеет? Не хотелось бы тут оказаться, когда она войдет в полную силу. Так что прямо с утра надо собираться, хорошо хоть санки с грузом увязаны, не надо будет долго собираться. Наверно от переживаний или интенсивных движений, сдобренных доброй долей нервного напряжения его пробило на голод, а может пример росомахи оказался заразителен, но он со скрипом отрезал очередной большой кусок от замерзшей оленьей грудинки, подсолил и положил его на остатки углей, которые остались от костра. Спалось плохо. Но не от воспоминаний о прошедшей драке, она у него пошла, как проходной эпизод его нынешней жизни, а от того, что маялся желудком от переедания.
Утром потащил к росомахе все остатки мяса, которых было больше, чем он забирал с собой. Зверюга лежала на здоровом боку и только лениво подняла голову, когда он притащил и плюхнул недалеко от нее первый кусок. Мальчишка вообще подозревал, что она лежит не из-за полученных ран, а из-за лени. А что ей? Мяса валом, чуть ли не с доставкой в постель, охрана в его лице присутствует, отчего бы и не насладиться ничегоделаньем, пока есть такие лохи как он? Так мальчишка ворчал, пока не перетаскал все мясо. Последним он перекатил мерзлую голову оленя, естественно без рогов. Такую полезную вещь, как рога, он оставить никак не мог. Усевшись на вышеупомянутую голову передохнуть и вытереть трудовой пот, все-таки для мальчишки перетаскать около ста пятидесяти килограмм мороженного мясаэто труд воистину эпический, он не удержался, что не высказать росомахе на прощанье пару слов.
Даже не знаю, что тебе и сказать на прощание. Приятно было познакомиться. И это Ты бы не задевала больше волков Самой же может дороже обойтись. Хотя кому я говорю. мальчишка махнул рукой. Ладно, счастливо оставаться. Пойду я.
По внешнему виду или по тону речи росомаха видно почувствовала, что он подходил не просто перемолвиться парой слов, поэтому не отворачивалась лениво, а внимательно следила как он одевает свои короткие лыжи, впрягается в санки и медленно словно не хотя трогается в путь. Так и проводила пристальным взглядом его маленькую фигурку, как она скрывается между деревьев.
А он торопился, даже утреннюю разминку не стал проводить. Хотел за световой день дойти до своей землянки. И это ему удалось, хотя к заветной дверце он подходил чуть ли не на ощупь. Будь это летом, то добежал бы за полдня, но зимой, да еще с грузом Сил хватило только разжечь огонь в печи, заложить дверь засовом и обессиленно бухнуться на ложе, даже не сняв верхнюю одежду. Так и заснул, свернувшись калачиком.
За ночь печь раскочегарилась, в землянке стало тепло, а для одетого в шкуры мальчишки, даже жарко. К утру, как не хотелось понежиться в постели, духота достигла высот неимоверных, поэтому пришлось вставать, раздеваться и хоть немного проветрить помещение. А там уже и сон пропал, да и дел надо было провернуть немало. Первым делом конечноразобраться с вчерашней поклажей, а то, как дошел, так и бросил. Непорядок. Затем утренняя разминка и тренировка, он не забывал, что за дверцей его ждет неизведанный толком мир со своими тревогами и опасностями и он насколько это возможно должен быть к ним готов. Затем завтрак и обед сразу, так как весь день он собирался посвятить делам, не отвлекаясь на еду, поэтому готовил сразу много и надолго. Во всяком случае грибного супчика из доброго куска оленины с корешками и сушеными листьями крапивы должно было хватить и на ужин. Составив распорядок дня на сегодня, взялся за разбор всего того, что притащил с собой.
Мясо оттащил в погребок, лыжи и санки развесил по стенам, их надо было хорошо просушить и смазать жиром, рога подвесил под потолок, потом подумает, что из них можно сделать и только после всего этого приступил к шкурам.
То, что, как очень многое в этом мире он делал что-то впервые, имея очень приблизительные понятия о том, что делает, во многом опираясь на смутные воспоминания и прочитанное из книг, его не смущало. Так было и с обработкой шкур. Честно говоря, скорняк из него был никудышный. Что-то кусками помнил из виденного по интернету, что-то осталось в памяти из золотого детства, а что-то почерпнул из прочитанных книг. Но он и не ставил перед собой задачи стать мастером по выделке шкур, ему не нужна была шикарная волчья доха или шуба, ему нужна было простая и незатейливая зимняя одежда, чтобы спокойно перезимовать. И он думал, что уж как-нибудь обработать две волчьи шкуры, спасибо росомахе, и сшить что-нибудь вроде парки чукчей он сможет. А ведь у него еще была и оленья шкура, но что с ней делать, он пока не придумал, но решил, что будет выделывать и ее. А там что-нибудь и придумается.
Не смотря на вся свою любовь к добротной и удобной одежде, барахольщиком он отнюдь не был. Наверно после его смерти, наследники, забравшись в его одежный шкаф, удивились бедности его гардероба и наверняка заподозрили его в несусветной жадности и скупердяйстве. В этом отношении он перещеголял даже Сталина, по слухам, после смерти которого, у него в гардеробе нашли только шинель, пару военных френчей и две пары сапог с подшитыми валенками, не считая нескольких комплектов нижнего белья. У Витольда Андреевича в шкафу висела только старая потертая на сгибах кожаная куртка, пара старых же джинсов и столько же рубашек и хорошо разношенные кроссовки. Правда нижнего белья он имел больше, целых семь комплектов. Единственный выходной костюм был на нем на момент смерти. А ларчик открывался просто. Олигарх и медиа магнат, он был просто слишком рационален для того, чтобы покупать новую вещь, пока не сношена старая. К одежде он относился чисто утилитарно, было бы что одеть. А в вещах он любил именно удобство, а что может быть удобнее старой, уже давно севшей по фигуре, одежды, а его положение позволяло ему ходить в том, что он считал нужным без боязни быть уличенным в бедности. Ну и не последнюю роль играли привычки далекой молодости, когда жизнь вынуждала экономить на всем, и небогатый тогда еще Витек ходил не в том, что хотелось, а в том, что было. Да и по большому счету ему было глубоко наплевать на все модные и современные течения в сфере одежды. Заслужил.
Все, что он хорошо помнил, это то, что вначале надо снять мездру, а потом подержать в соляном растворе. Дальнейшее он помнил довольно смутно, но решил, что в процессе вспомнится. Время у него было, терпение и старательность тоже имелось, соли было даже в избытке, а одежда, годная именно для зимы, требовалась. Так что он принялся за работу.
Глава 4
Парка или кухлянка, он не помнил точно, как называлась подобная одежда на земле, у него получилась на загляденье, во всяком случае с его точки зрения. Насколько он помнил из книг, она представляла собой этакий колокол, надеваемый через голову. Воздух внутри такой одежды, нагреваемый телом, не имел выхода наружу и потому оставался внутри, а вместе с ним и тепло. Говорят, что чукчи в таких парках даже не носили нижней одежды. Но не смотря на вся простоту этой одежды, он не хотел бы повторить ту эпопею, которая предшествовала готовому изделию.
Когда с грехом пополам через две недели он критическим взглядом оглядел готовые шкуры, то решил, что сойдет, других все равно не было, а ему пять-шесть месяцев зимы выдержит и уже хорошо. Просто больше того, что сделал, ничего из своей памяти насчет выделки шкур он выжать не мог. Как только он над ними не издевался: и жиром пополам с оленьей печенью мазал, и в растворе золы держал и даже замачивал в своей моче, кажется где-то он о таком читал, разве, что собственным дерьмом не мазал, хотя были и такие порывы, и в конце концов получил то, что счел готовым для шитья. Как только шкуры от такого обращения не облезли, а получились достаточно мягкими и крепкими, во всяком случае он счел их достаточно годными для его задумок. В любом случае фантазия его была истощена до предела и как еще над ними по изгаляться он уже придумать не мог.