Коля помрачнел, сделал два жадных глотка.
Извини, спохватился Кукарский.
Да нет, ничего. Коля потёр пальцами лоб. Я вообще-то очень осторожно. Резинки таскаю сюдаимпортные, из гипермаркета (он виновато улыбнулся).
Ну вот. И я не собираюсь ничего тут менять. Только посмотрю и всё.
М-да, это не входило в мои планы. Я думал, ты пойдёшь со мной, отпив из кружки, расстроенно сказал Коля. Хотя, с другой стороны Мне надо к Любаше, а ты будешь третьим лишним.
Вот именно, обрадованно подхватил Дима. К тому же, я точно решил. И не передумаю, как ни отговаривай!
Ладно, бог с тобой! смирился, наконец, Коля. Делай, как знаешь. Только я тебя умоляюничего здесь не меняй! Посмотри на себя и всё. Потом расскажешь, что вышло. Вот тебе трёшка на всёпро всё. Коля протянул товарищу скомканную купюру, и тот молча спрятал её в карман. А мне, как я говорил, надо навестить Любу, да ещё почву прощупать, сильно ли я встрял.
Дима улыбнулся.
Ну-ну, только и сказал он.
И таким образом после пивбара они разделились. Коля поехал на троллейбусе, а Дима пошёл пешкомволею случая его двор находился недалеко. Встретиться договорились, когда стемнеет, в десять, здесь же, у пивбара.
Если кто-то опаздывает, ждать до последнего! предупредил Коля. До полуночи. А потом на вокзалтам можно переночевать. Следующий час встречидесять утра на том же месте.
Я-то не опоздаю, заверил Кукарский. Это ты смотри, не застрянь у своей Любки.
Нет, я скажу ей, что уезжаю срочно в командировку, пообещал Герасименко.
* * *
Дима шёл в свой двор со странными чувствами. Они переполняли его, они захлёстывали его и даже вызывали лёгкую тошноту в желудке. Они были многогранны и противоречивы. Здесь примешивалисьи тоска по чему-то невероятно давнему, что вдруг должно вернуться, и боязнь необычного и сверхъестественного, и мнимое, какое-то неустойчивое ощущение реальности, и даже страх перед встречей с самим собоймаленьким.
А ещё Дмитрий думал о времени. О том, что не так уж это и фантастичнопопасть в прошлое. Ведь не исключено, что время вообще не существует!
«Времяэто всего лишь наша печальная мысль, думалось сейчас Диме. И эта мысль просто приходит, и мы начинаем сокрушаться: ах, как быстро всё пролетело! Ах, как долго всё тянется! Ах, вот сейчас хорошо, и пусть ничего не меняется! Когда же мысли нет, нет и времени. Его не существует, если мы о нём не думаем».
Так давайте ж думать о нём как можно меньше! произнёс Кукарский вполголоса и тут же огляделся, испугавшись самого себя.
«Однако то, что я здесь, явно доказывает то, что оно существует! ещё подумал Кукарский. Просто противоречие какое-то!»
Между тем перед ним уже открылся знакомый с детства вид, в двухтысячных изменённый до неузнаваемости. Сентябрьское солнце игриво сияло над головой, и радостно чирикали воробьи округ. Послеобеденный мир прошлого разогревался приятным осенним теплом. Дима сдёрнул ветровку и перебросил через плечо.
Его, его родной дом, откуда съехали они в девяностом году, стоял, тёмно-желтый, наискосок к гастроному. И не было никаких растяжек на новеньком панельном торце. И уныло серел магазин с огромными буквами над фасадом: «ГАСТРОНОМ». Никаких тебе брендов, сотовых операторов и прочей шелухи! И вместо роскошного фигурного киоска «Роспечати» стоял жалкий маленький газетный домик. Зато на углу пятиэтажки Димки-школьника красовалась жёлтая бочка с квасом, и ждала жаждущих сонная, как давний червяк на крючке, продавщица на стуле.
Кукарский шагнул к маленькому киоску: за стеклом сидела пышнотелая женщина средних лет со стрижкой под мальчика. Дима попросил сегодняшнюю «Звезду». Ему протянули широкую газету, воняющую типографской краской, а на сдачудве заскорузлые рублёвки и какую-то мелочь. Всё это показалось таким непривычным, что в который раз закружилась голова.
При взгляде на советский рубль он вспомнил, как впервые в жизни нашёл деньги. Это случилось, кстати, где-то тут, неподалёку от его дома. Он просто слонялся по окрестностямему было лет десять. Быть может, искал сбежавшую кошку, а нашёл странный грязный комок, в котором разглядел тусклую желтизну. И эта находка, этот советский рубль так сильно его обрадовал тогда, просто переполнил искренней детской радостью, словно Димка напоролся на настоящий клад!
Дима выдохнул и попытался избавиться от нахлынувших чувств. Ему удалось совладать с собой, он отошёл в сторонку и развернул «Звезду». В шапке первой полосы значилось шестнадцатое сентября восемьдесят третьего года, пятница. Путешественник удивлённо качнул головой. Он не перестал удивляться. Свернув газету, Дима сунул её за пазуху и посмотрел в сторону широкого прохода во двор.
Кукарский почувствовал, как сердце пару раз зашлось, аж кольнуло в груди. Вот родимый двор с аляповатой газгольдерной за высоким железным забором! А вон там, в глуби двора, дощатая горка и корт с деревянным заборчиком. Ничего этого в двухтысячных уже не существует, кроме, собственно, двора! Дима сделал несколько шагов и оказался у первого подъезда своего бывшего дома. Вот лавочки, те давние, советские, из чистого дерева, свежевыкрашенные. Вот бабушки на первой из них лузгают семечки. Вот тополи тянутся едва-едва пожелтевшими листочками к обнажённым решетчатым балконам. Боже, ни один не застеклён! Ни один ещё не закрылся в скорлупу. Люди ещё открыты друг другу!
А вон там, вон онродимый третий подъезд. Интересно, сколько сейчас часов? Пришёл ли маленький Димка из школы? Кукарский, стоя на месте, повернулся к бабушкам на лавке первого подъезда. И он понял, что они уже давно разглядывают его. Дмитрий засмущался, опустил глазапосмотрел на себя. И тут до него дошло, что одет-то он не так! Рубашка, пожалуй, не того покроя, да и джинсы совсем ещё не в моде. Благо, хоть ветровка за плечо закинута.
Иностранец, что ли, пробормотала одна бабуся, обращаясь к соседкам.
«Да, прикид менеджера среднего звена здесь смотрится диковато», подумалось Дмитрию. Откровенно поглядев на «божьих одуванчиков», Кукарский спросил:
Уважаемые, а не подскажете, сколько сейчас время?
Бабушки переглянулись. Та, что предположила насчёт иностранца, единственная и решилась ответить:
Дык, часов пять, должно быть.
Спасибо, кивнул Дима, отвернулся и быстро прошествовал к третьему подъезду, спиной чувствуя холодок старческих взглядов.
У родного подъезда он сел на лавочку, слава богу, пустую, сел затылком к бабусям и призадумался.
«Ну и чего ты ждешь, дорогой?» так спросил он себя.
«Чего ты хочешь-то? Что ты скажешь себе, восьмилетнему, даже если увидишь молокососа? Разве поймёт он твои предостережения? В лучшем случае кое-что запомнит от испуга. Но воспользуетсявряд ли.
Ну, вот что ты ему скажешь? Когда надо драться, не бойся, бей первым?! Будут у тебя махаловки, там, за гаражами, на школьном пустыре. Так вот: бей первым! Потом ещё бей, и снова мочи! А если пропустил удар, удержись на ногах, во что бы то ни стало! Не падай сам и не падай духом, не теряйся, не отдавай себя наплыву трусости. Снова иди в атаку и бей! Ведь это всего лишь бой до первой крови. Это не страшнее комариного укуса.
А когда подрастёшь, будь активнее с девочками! Не считай их чем-то недостижимымсуществами с другого мира. Подходи к ним, как к более простым организмам. И главное, говори-говори, смеши их, не переставай удивлять, открывай им глазакакой ты на самом деле необычный и умный!
А когда окончишь школу, не слушай того, кто будет тебе вроде бы другом. Не соглашайся ехать с ним в Москву поступать в физмат. Тебе это ничего не даст. Ты не проучишься там и трёх лет. Не слушай никого! Просто поступай в местный институт. И не проспи отбор на военную кафедру, чёрт возьми!
А когда соберёшься жениться, не торопись, не поддавайся чарам третьей попавшейся женщины. Вся жизнь твоя будет полна иллюзий, и самая сильная из нихэто иллюзия любви. Да и вообще, вся твоя жизнь будет неправильная, несуразная какая-то, словно езда по кочкам и буеракам, будешь ты биться, трястись, метаться, пока всё не устаканится к тридцати пяти годам.
Так может тебе прожить её совсем по-другому? Сделать несколько правильных шагов, лишь пять-шесть правильных шагов, только и всего! Провести первый отрезок идеально и скучно, как только может быть скучно на свете! И сдохнуть от тоски