Скромный решительно выступил вперед, резко поднял руку: не раз ему случалось выступать на митингах, и тут он уже ничего не боялся.
Что же, граждане, вы сомневаетесь в коммунизме, потому что никакой коммуны не видали своими глазами?
Правда! Не видали! крикнули там и сям, но тоже растерянно. Ждали, что станет лепетать комиссар, а тут вмешался мелкий черт-прохожий.
Так вот, граждане москвичи! Я приехал из Украины, на съезд рабочих и крестьянских депутатов. У нас коммуны организованы в большинстве случаев с крестьянами. В меньшинстве: крестьяне с рабочими. Все члены этих коммунмужчины и женщинысовершенно сознательно относятся к делу, будь то в поле или на дворовой работе. Кухни общие, столовая также.
А я не хочу кухню общую, что делать?
А это как вы в своей коммуне определитесь. У нас пожелание того или другого члена коммуны готовить отдельно или есть в своей квартире, не встречает никакого возражения.
Мужик на ступенях обернулся потеряно: настоящего рассказа очевидца, беседы всерьез, он вовсе не ждал. Крикнуть, что все ложь? Сей же час матрос-оглобля засвидетельствует истину оратора, и начнется драка. За драку же не плачено, да и выбить плечо лось морской, судя по каменной роже, может запросто.
Из толпы раздался женский тонкий голос:
А дети что?
Скромный нахмурился, вспомнив оставленную семью, и ответил:
Старого типа школу мы не желали восстанавливать. Из нового остановились на анархической школе Ферера. Но, не имея подготовленных к ней людей, собирались мы вызвать более сведущих товарищей из городов.
И что, неожиданно для себя спросил выдвинутый на ступени мужик, вы там все анархисты?
Во всех коммунах были крестьяне-анархисты, но в большинстве своем члены коммун вовсе не анархисты.
И ты работал? Или только горлопанил?
В поле за буккером или сеялкой, пока весна. Потом дома, на плантациях или возле механика электромашины. Остальное время товарищи посылали меня в город.
Грамотный, падла уронил кто-то в тишине. Комиссар, приняв у служек пожертвованную чашу со сбором, никак не мог хорошо взять ее в руки. Стрелки, забыв ему помочь, таращились на Скромного.
А много там вас?
Землю откуда брали?
Каждая коммуна состояла из десятка крестьянских и рабочих семей, насчитывая по сто, двести и триста сочленов. Эти коммуны взяли себе по трудовой норме помещичью землю.
Норма? Сколько десятин?
Сколько они могут обрабатывать своим трудом. Живой и мертвый инвентарь они получили тот, который в усадьбе был, по постановлению районных съездов.
Награбили!
Нас всю жизнь грабили, да на нашем хребте в рай хотели въехать! отрезал Скромный. Мы труженики!
Я смотрю, вы дело знаете туго, вступил тут один монах; Сергий попытался было его задвинуть, но широколицый батюшка неожиданно ловко для толщины своей вывернулся и оказался точно перед Скромным.
Так просветите нас, что же такое коммунизм?
Скромный огляделся и обнаружил, что верующих набежало уже поболее полка, и еще подтягивались отовсюду. Солнце, однако, еще не достигло зенита, и вполне можно было успеть к Петру Алексеевичу. Да и понятно было всякому, что попытку сбежать люди поймут как безусловное поражение революционной идеиа уж этого Скромный точно допустить не мог.
Ну что же, сказал Скромный. У нас в коммуне все работают и потом все равную долю имеют. А не то, что помещик со стола объедков сбросит.
Вот смотрите, вздохнул с притворной грустью широколицый батюшка, от каждого по способностям, каждому по потребностямэтот марксов лозунг вам известен?
Безусловно.
А вы знаете, сколько всякой жене нужно пар туфлей? Платков? Кружев?
По толпе побежали робкие смешки.
Ну! вмешался комиссар. Потребности будут разумные!
А у кого нет разума?
Тому общество его вложит.
Ага, довольно кивнул батюшка. Митрополит настойчиво дергал его за рясу, пока широколицый не зыркнул на него злобно. Тогда Сергий сокрушенно приложил ко лбу ладонь, выдохнул: «Ну, тупы-ые»и отступил к высоченным золоченым арочным дверям величайшего храма Москвы, где застыл в немом отчаянии.
Отлично! Это было, так сказать, о потребностях. Теперь переходим ко второму пункту. Вот я, к примеру, машинист этой самой вашей электромашины. Работаю, так сказать, по той самой способности. Но с утра у меня после вчерашнего голова болит, и работать я поэтому совершенно не способен! И нет гарантии, что буду способен работать завтра. После сегодняшнего!
Здесь в толпе уже совсем откровенно заржали. Комиссар дернулся было возразить, но Корабельщик с неожиданной силой положил ему на плечо руку, и комиссар вновь принялся бороться с едва не выроненным котлом.
Широколицый батюшка сокрушенно развел черные крылья рясы, накрыв тенью несколько первых рядов, и вопросил:
Что же делать?
Нет, ну определенный урок должен быть, осторожно сказал Скромный.
Ага. И кто его установит?
Общество. Полное собрание всех членов коммуны.
Ага, снова расплылся в улыбке широколицый, а если станешь ерепениться, общество будет вынуждено наказывать?
А что же, лодыря терпеть? Все работают, а он лыч заливает?
Широколицый свел руки вместе, захлопывая ловушку:
И так постепенно-постепенно мы приходим к тому, что от каждогонорма, каждомупайка. Такого-то коммунизма у нас в Москве что на Таганской площади, что на Бутырском хуторе, что на Нерчинской каторгевыбирай, не хочу!
Толпа застыла. Скромный тоже на какое-то время не нашелся с ответом. Но прежде, чем люди уловили его замешательство, Корабельщик выступил в луч уже заметно поднявшегося Солнца и сказал вроде бы негромко, но его тоже услышали в дальних рядах:
А вот, православные, возьмем Россию без коммунизма, Россию царскую, которую мы потеряли, да все никак не закопаем. Работали вы на пана и хозяина? Работали! Тут я богатеев что-то не вижу.
Люди переступили с ноги на ногу. У дальнего края уже с искренним интересом вслушивались трое патрульных с красногвардейскими бантами.
И что же, не устанавливал вам хозяин урока? Не платил вам против сделанного? Не штрафовал за прогулы? Не увольнял за пьянки?
Тут все согласно выдохнули.
А скажите мне, православные труженики, матрос поглядел в небо; вот что же он там всякий раз видит? Неужели подсказку?
Корабельщик повторил:
Так что же вы получите, отказавшись от коммунизма? Безо всей этой сложной политики, какую получите выгоду?
Комиссар, словно проснувшись, выкрикнул:
Ну как же! Отпуска! Рабочий день восемь часов, а не покуда на ногах стоишь!
Шалишь, брат, помотал головой Корабельщик. Они все спят и видят себя хозяйчиками. Чтобы не работать, а денежка кап-кап. Вот почему им коммунизма неохота. Что им твои восемь часов! Они согласны сутки напролет, а только, чтобы потом всю жизнь мед хлебать, не нагибаясь. А работали чтобы на нихмы!
Толпа загудела, качнувшись взад и вперед, словно бы в ней разлетелись пчелы. Люди закричали все разом, оглядываясь на соседей: «Верно! Правду сказал!»«Брешет, паскуда!»«Сам ты брешешь! Одному из всего села жиреть, а нам впрягаться? Черта! Наломались! Не быть по-вашему!»
Тут Корабельщик вытащил собственный громадный пистолет и дважды выстрелил в воздух. Дождавшись тишины, произнесопять, как бы и негромко, но услыхали все:
А скажите мне, православные труженики, что вы на митингах перед революцией требовали от хозяев? Чтобы заводы рабочим отдали, как Ленин отдал землю крестьянам?
Да на кой нам черт заводы? Что мы, дурные вовсе! позабыв даже про деньги, ляпнул здоровяк-выдвиженец. Заводом не управят пять тысяч хозяев! Нам бы платили хорошо, и то добро!
То есть, вам на коммунизм-капитализм плевать было, улыбнулся теперь уже Корабельщик, а главное вам было: величина пайки?
Люди застыли, кто где стоялкто уже держал соседа за отвороты, кто уже замахивался, кто лез в карман за свинчаткой или ножом.
А ведь и правда!
Какая разница, кто платитпока хорошо платят?
Революционным энтузиазмом семью не накормишь, так ведь скрепным православием не накормишь тоже!