Михаил БобровХОД КРОТОМ
Господа очень левые эсеры
«Найден мальчик, воспитанный неожиданными сюжетными поворотами» ©
Товарищ Скромный? Вот это встреча! Далеко же вы забрались от самого Таганрога.
Июнь месяц жаркий даже в Москве. Пыль немощеных улочек ложится на рассохшиеся доски столика.
Откуда вы меня знаете?
Товарищ Скромный опустил руку в карман френча, нащупал револьвер. Наган игрушка сложная, хотя и отменно точная. Подошедший матрос движение заметил и успокаивающе развел пустые ладони:
Я вас помню по Таганрогской конференции анархистов, где Веретельник требовал расстрела Левы Шнейдера. Просто я там не выступал. Сидел, слушал. Такое, оказывается, увлекательное занятие
Снял бескозырку, утер куском бумазеи лоб, шею, коротко стриженные черные волосы. Кивнул на толпу мужиков у палатки:
Пиво дрянь, а только ничего лучше не найти. Вы же в Москве до конца месяца, верно?
Верно, Скромный руку с револьвера не убирал. Действительно, начало восстания против немцев и австрийцев назначили на первые числа июля. Но что-то незнакомый матрос; а впрочемчерез Таганрог от немецко-австрийской оккупации отступали все революционные силы. И анархисты, и большевики, и левые эсеры. Кому показывали новое направление перекочевки, кого разоружали, ставили к стенке и стрелялиза трусость, предательство, мародерство. Сам Скромный из Таганрога двинулся на Волгу, по ней через Астрахань и Царицын в Москву Где угодно мог встретиться матрос.
А звать вас, гражданин матрос, как?
Задавая вопрос, товарищ Скромный чуть повернулся и огляделся из-под век. Переход Жукова Проезда через густой жгут железнодорожных путей: на дороге брусчатка, обочины пыльные, немощеные. Налево сопит-вздыхает Саратовский вокзал, оконцовка Павелецкой дороги. Направо гремит-ревет огромная станция Москва-товарная. Место бойкое, вот и дешевый трактир неподалеку. Люди снуют все железнодорожные, промасленные, углем и накипью пропахшие. Деньги у них в карманах все больше советские, малоценные; впрочембумажные керенки даже и тех не стоят Революция поменяла все. Даже счет времени: новый, одна тысяча девятьсот восемнадцатый год, съел две недели. Казалось бы, вчератридцать первое января; сегодня раз! и уже четырнадцатое февраля.
Конференция прошла в Таганроге под конец ветренного сырого апреля; сегодня уже чуть не середина июня. Жарко
Матрос хмыкнул:
Да зовите уж Корабельщиком. Я больше по инженерной части. Полно вам зыркать по сторонам. Хотели бы арестовать, брали бы в темном углу. На что чека еще беззубая, а до этого дойти много ума не надо Погодите, я сейчас.
Матрос отошел к палатке, отшутился-отругался от безденежных зевак и принес на корявый столик два бокала темного пива:
Я там, на конференции слыхал, да и сейчас вижу. Раз вы схватились первым делом за оружие, стало быть, умеете им пользоваться?
Товарищ Скромный вздохнул и вынул руку из кармана френча. Чего напугался, он и сам не понял. Москва все же. Революционное правительствочего бояться анархисту с бумагой от ревкома в кармане? Царскую охранку по большей части перестреляли. Матрос как матрос: рослый, здоровыйтак на флот слабосилков не берут. Китель, тельняшка, брюки-клеш, ботинки добротные, на медных клепках Не жарко ему в черной тужурке? И что на бескозырке написано? Последнее слово «флот», а вот первое против солнца горит сплошной золотой полосой; кажется, первая буква«Твердо» Лицо матроса симметричное, правильное, обычное. Вот разве только глаза больно уж темно-синие, как у парней из сербских поселений, что появились вокруг Мариуполя еще при царевне Катьке
Матрос тоже рассматривал собеседникано так, словно бы сравнивал с образцом или фотографической карточкой. Молодой парень, ростом в переносицу самого морехода. Шапки нет, волосы прямые, черные, подстрижены чуть пониже ушей. Лицо бледноватое, нездоровый румянец. Не выглядит опасным, и псевдоним Скромный, подаренный царской каторгой с туберкулезом вместе, парню вполне подходит. Глаза черные, ни мгновения не остающиеся в неподвижности. Жесты быстрые, уверенные. Френч зеленовато-пыльного, защитного цвета. В расстегнутом по жаре воротнике видна обычная рубашкакогда-то белая, а теперь пыльная. Штаны неопределенно-темного цвета, с безразмерными селянскими карманами. Сапоги все в той же шубе пыли. Сапоги не переступаютвидимо, спина здоровая, может стоять спокойно Допили пиво, сдвинули кружки на край столика, молча подивившись одинаковости жеста.
Мне бы нужен товарищ, спину прикрыть в одном деле, сказал матрос. Чтобы вы не беспокоились, говорю сразу: не налет. Надо мне сходить в Большой Трехсвятительский переулок, где штаб-квартира эсеров. Переговорить с Марией Спиридоновой. А то и Чернова там застану, кто у них главный мыслитель, автор партийной программы. И стану я говорить им весьма неприятные вещи, может и до пальбы дойти. Глаз на затылке у меня нет, а товарищи ваши хорошо вас рекомендовали. Поможете?
А где ваше оружие?
Матрос расстегнул тужурку, явив здоровенный «кольт-браунинг» М1911, сидящий в подмышечной кобуре.
Удобно. Вот остановят, спросят бумаги. Я руку в нагрудный карман, да и прямо сквозь тужурку хлоп! Сорок пятый калибр, американцы придумали, чтобы коня валить одной пулей.
Корабельщик запахнулся и застегнулся обратно. Прибавил:
Хотите, у меня есть еще. Наган ваш за второе оружие пойдет, его можно в голенище спрятать.
Скромный хмыкнул:
Я сюда и приехал поглядеть на Спиридонову. Хочу еще с Петром Алексеевичем встретиться. Только что стрелять придется, не рассчитывал. Вы, Корабельщик, обозначьте свою политическую платформу, партию свою назовите. Тогда я пойму, стоит вам помогать, или нет.
Корабельщик сощурился:
Моя партияникакой партии. Я полагаю, что государство себя изжило и должно замениться Впрочем, об этом лучше поосновательней переговорить. А сейчас уже надо идти, путь неблизкий. Вы со мной, или как?
Скромный отошел от столика. Еще раз, уже не скрываясь, огляделся. Широкий проезд. Брусчатка. Утоптанные обочины. Кусты в низких местах, тонкие и почти безлистные деревца. Трех-пятиэтажные дома, где железнодорожники снимают комнаты или углы. Раскаленное железо крыш, вон там и вон там торчат голубятни. Поток людей с вокзала: лапти, сапоги, штиблеты, темные штаны, пальто и тужурки. Длинные балахонистые юбки тетокпочти под горло. Платки, картузы. Фуражки с молоточкамипутейцы. Все серое или желтовато-серое от пыли; кажется даже, что и пиво золотистое не по природе своей, а от вездесущей летней пыли, от частичек жары.
Гроза будет, понял Скромный. Точно быть грозе к вечеру. Не потому ли морячок торопится? По грозе уходить милое дело, ни сыскарю ни собаке следа не взять. Что же он задумал? Ежели терактуместно ли помогать ему?
Пойду, решил Скромный. Начнет безобразничать, сам пристрелю.
Пистолета вашего не нужно, большой он. В городе лучше так. Патронов, если есть, к нагану бы неплохо.
Морячок заулыбался, сунул руку во внутренний карман тужурки, похрустел там и вынул бумажный кулек с патронами:
Это я как знал. Жаль, скорозарядников нету к нагану. Охота вам поштучно заряжать.
Зато бой точный, не согласился Скромный. Пожалуй, хитер морячок. Подсунет свой пистолет, а там Что «там», Скромный не успел придумать. Сгреб весь кулек, перекрутил поплотнее, чтобы патроны не набирали песчинок из кармана.
Пойдемте.
Матрос без лишних слов отнес кружки лоточнику; безденежные заворчали ему в спину: «Вежливый, тля!»но в лицо никто не осмелился. Больно уж здоровый черт, еще и куртка на нем комиссарская. Тронь его, мало ли кем окажется
Двинулись на север, вышли на Зацепский вал. За конкой пришлось бежать; но матрос вовремя сообразил поблестеть настоящим серебряным царским гривенником. Серебро не совзнаквозница, невзирая на ропот пассажиров, остановился и подождал. По Зацепскому валу ехали до моста, пересекли сонно блестящую реку. Ехали мимо Таганской тюрьмы (Скромный поежился: Бутырка не Таганка, но все неуютно) и до самой больницы Грузинской Божьей Матери. Ну, а там уж совсем немного к западу, куда заметно склонилось солнце. Прошагали Воронцовским полем, поперек Покровского бульвара Велика Москва, и вся каменная! Церквей одних, сколько в Екатеринославе домов не наберется. Вот Реформаторская церковьна немецкий лад, Скромный видел такие строения в селах немецких колонистов. Только здесь все больше, чище, изящнее. А говорят, Петербургстолица. Там еще и роскошнее, но это уже и представить сложно.