Да Служба в конвое, она такая, растягивая слова, задумчиво произнёс Тимофеев. Нас вон аж на край земли отправили. Где Кубань родная, и где Дальний Восток.
Ничего, урядник, зато сколько всего уже увидел и увидишь ещё.
Так-то оно так, ваше благородие. Но в родном краю служить-то слаще. Вы вона аж весь светитесь от радости. Дома А мы теперь когда родные куреня увидимнеизвестно. А я-то второй уже сверхсрок тяну. Семь лет уже дома не был.
А зачем в отдельный взвод напросился? Насколько я знаю, дело добровольным было. Кандидатов по станицам выбирали.
Да брат мой самый меньший да племяш во взвод попали. Приглядеть за ними надо. Опыт передать.
Опыт это дело хорошее. Учить будем настоящим образом.
Это я уже понял, ваше благородие, усмехнулся урядник.
А второй кубанец грустно произнёс:
От вашей учёбы, ваше благородие, не только мышцы, даже жилы и кости болят.
Выше нос, лейб-гвардия. Как говорится, лучше ведро пота слить, чем каплю крови потерять. Ладно, шутки в сторону. Тимофеев, через час встречаешь казаков из Амурского взвода, размещаешь их с вещами на пароходе сопровождения. Тот уже ниже пристал к берегу. А потом ведёшь их строем к церкви. Там они присягу принимать будут.
Слушаюсь, ваше благородие. Разрешите выполнять.
Выполняй, Тимофеев. Выполняй.
Урядник и казак-конвоец осуществили поворот кругом и направились к берегу, а я, развернувшись, направился к церкви, где начинался молебен.
В церковь попасть не удалось, так как на подходе был перехвачен стариками казаками. Пусть и не старейшины, но не ответить на их вопросы я из уважения не мог. Вокруг нас тут же собралась толпа, которая, затаив дыхание, слушала мой рассказ об учёбе в Иркутске, бунте каторжан. О том, что видел по дороге в столицу, о награждении меня Александром III, о совместном распитии чая с царской семьей. Вокруг казаки и казачки только вздыхали и ахали. Спрашивали, как выглядит государь, императрица, их дети. Позавидовали, что я целых две ночи спал в царском дворце.
В общем, незапланированная встреча со станичниками прошла плодотворно и быстро. Не успел я опомниться, как начал звонить колокол, возвещая об окончании молебна. Я вырвался из круга станичников, точнее они быстро и с почтением уступили мне дорогу, и подошёл к крыльцу церкви. Через несколько минут из церкви показались кубанцы, которые в коробочке сопровождали цесаревича. Восторженный рёв толпы. Николай, приветствующий казаков и казачек.
Цесаревич спустился с крыльца и обратился ко мне.
Тимофей Васильевич, к присяге всё готово?
«Вот это я попал, пронеслось у меня в голове. Заболтался со станичниками на радостях и счёт времени потерял».
Я уже хотел дать ответ «нет», но начиная поворачивать голову, чтобы отрицательно ею покачать, краем глаза увидел накрытый стол. Довернув голову дальше, обнаружил двушереножный строй казачат в новеньких погонах, на которых в лучах солнца поблескивали вензеля.
Так точно, ваше императорское высочество, переведя дух, ответил я, повернувшись лицом к Николаю.
Что же, не будем терять время. Приступим.
Присяга моих бывших учеников, а теперь подчинённых прошла в торжественной обстановке. Я, не пользуясь текстом, наизусть произносил её слова, которые повторяли за мной казачата. Протоиерей Ташлыков с отеческой улыбкой взирал на нас. А на площади перед церковью стояла звенящая тишина, в которой был слышен только хор наших голосов. Текст присяги произнесен. Батюшка Александр благословил новоиспеченных казаков лейб-гвардейцев. И площадь взорвалась радостными криками, под которые цесаревич прошёлся мимо перестроившихся в одношереножный строй казаков, пожимая каждому руку.
После этого Николай с ближайшей свитой направились в трактир к Савину, где был накрыт торжественный обед, а я с Ромкой, дождавшись, когда казачат поздравят все желающие, направился сначала на кладбище. Надо было отдать поклон могилам родителей, деда Афанасия. Потом чуть ли не бегом на пароход, чтобы забрать подарки для Селевёрстовых. А заодно поздороваться со своим Беркутом, которого Ромка вместе с другими лошадьми казачат уже загнал на баржу. Пётр Никодимович с женой после окончания присяги быстро ушли. Видимо, готовили встречу. Один же час, свободный от службы, с разрешения цесаревича, у меня был. Но надо было поторапливаться. Часон не резиновый.
Войдя впереди Ромки из сеней в дом, я увидел дядьку Петро в парадном мундире и нарядно одетую тётку Ольгу. В каком-то напряжении они смотрели на меня.
Дядька Петро, тётка Ольга, вы что застыли как не родные! с этими словами я обнял и расцеловал Селевёрстова, а потом его жену.
Господи боже ты мой, Тимофей, каким ты гарным казаком стал, тётка Ольга вытерла кончиком платка слёзы из глаз. Хорунжий, офицерский Егорий и две медали за храбрость. Жалко-то как, что Катерина да Василий тебя не могут увидеть. А уж как бы дядька Афанасий был рад!
Оставь свои причитания, вступил в разговор Пётр Никодимович. Проходите, Тимофей Васильевич, в горницу, к столу.
Дядька Петро, да какой Тимофей Васильевич, проговорил я, положив на полку вешалки папаху и снимая портупею с шашкой. Для вас я как был Тимохой, ну ладно, Тимофеем, вырос всё-таки. Так им и остаюсь.
Извините, Тимофей Васильевич, я как любил тебя как сына, так и люблю, Селевёрстов в волнении провел рукой по усам. Но теперь буду обращаться к тебе только так. Из-за большого уважения. И не спорь со мной, Тимофей Васильевич.
Дядько Петро, ну ладно на людях, дома-то зачем? я повесил шашку и повернулся к Селевёрстову.
Проходи, не спорь с ним, Тимофей. Чай не забыл его упрямство. А сейчас, чем старше становится, тем упрямее, тётка Олька подошла ко мне и погладила мой погон. Никак не могу поверить, что это ты, Тимофей. Надо же, офицер. Ты хоть и написал в письме, что закончил училище и стал хорунжим, но как-то в это не верилось. Год только прошёл. А потом от тебя вестей почитай полгода как не было.
Под эти слова я, придерживаемый за руку тёткой Ольгой, двинулся к горнице. За моей спиной в комнату вошёл Ромка, затащив за собой большой баул с подарками.
А это что такое, Тимофей Васильевич? поинтересовался Селевёрстов, указывая на здоровенную сумку.
Там подарки, сказал я, входя в горницу, где вокруг обильно накрытого стола собралось всё семейство Селевёрстовых, за исключением Анфисы и её мужа Семёна Савина.
Возникла некая пауза. Степан и Никифор стояли и смотрели на меня, приняв подобие строевой стойки смирно, а их жёны, теребя в руках платочки, как-то настороженно и выжидающе вглядывались в меня. Дети тоже зыркали с любопытством. Я же смотрел на них и не знал, как себя вести. Два года назад, перед отъездом в училище, старшего сына Степана я называл дядькой. Тот был старше меня на тринадцать лет. А теперь я для него его благородие.
Дорогие мои названые родственники, прежде чем сесть за стол, позвольте вручить всем подарки, я приобнял тётку Ольгу. Ромка, где ты там! Неси баул сюда.
В горницу вошёл раскрасневшийся Ромка и со стуком положил сумку на пол. Я склонился над этим чудом чемодано-сумочного строения и, раскрыв его, достал первый подарок для главы семьи. Дядьке Петро, Степану, Никифору и Семёну я привёз казачьи винтовки Мосина и по сто патронов к каждой. Получив в руки такие игрушки, большие дети тут же защелкали затворами, начали вскидывать винтовки к плечу, целиться.
Хороша, ох как хороша! довольный старший Селевёрстов ещё раз вскинул мосинку к плечу и прицелился. Потом опустил винтовку и приставил её к ноге. Спасибо тебе, Тимофей Васильевич, за такой царский подарок. Слышать-то слышали, что на вооружение поступили хорошие пятизарядные казачьи винтовки, но видеть ещё не приходилось. Тем более в руках подержать.
Под одобрительные выражения Никифора и Степана я достал из баула четвёртую винтовку и протянул её Петру Никодимовичу со словами: «Это для Семёна».
Жирновато для него будет, помрачнел лицом старший Селевёрстов.
Дядька Петро, тогда на ваше усмотрение, я поставил винтовку к стене, а потом достал из баула деревянную коробку и положил её на стол. Приступим к подаркам для женщин.
Раскрыв коробку, я стал доставать из неё небольшие футляры, обтянутые бархатом, и вручать женской половине семьи Селевёрстовых. Первой открыла футляр тётка Ольга и ахнула. Внутри лежали золотые серьги, кулон с цепочкой с красными агатами.