Второй раз она получить не успелагородовой перехватил руку Павла.
Сейчас, голубчик, загремишь у меня в кутузкуразом буянить отучишься!
Лиза попыталась остановить решительного стража:
Это Павел Зенкевич, помощник профессора Кудрявцева! Вы же знаете профессора?..
Какже-с, знаем-с! Городовой машинально подтянулся и даже сделал движение, чтобы взять под козырек. Однако отступать он не собирался: Только на людей нападать все равно никому не дозволяется! Пожалуйте в участок, там и разберемся. А вы, сударыни, обратился он к пострадавшим дамам, следуйте за нами, заявление об ущербе напишете
К тому моменту даже старшая начала что-то соображать. Она смотрела на Лизу, и у нее все сильнее отвисала челюсть. Возможно, Зенкевич, знавший много мудреных слов, мог бы сказать, что она переживает когнитивный диссонанс. Ее компаньонка, взяв дело в свои руки, залепетала:
Но мы не можем в таком виде Нам переодеться надо и вообще Мы потом придем, потом! закричала она уже издали, вместе со старшей спутницей спеша удалиться.
Что же вы им даете уйти?! возмутился Павел. Это их, а не нас надо задерживать! Вот кто пострадавшая! указывал он на Лизу. Если вы поведете ее в участок, я этого так просто не оставлю!
Тихо, тихо, Павел! Что на вас вдруг нашло? Люди же смотрят уговаривала его Лиза, поеживаясь под взглядами скопившейся публикик счастью, немногочисленной, состоявшей по преимуществу из кустарей, уже притащивших на продажу всевозможную мелкую дребедень из ракушек и сердолика. Скандалы с участием столичных гостей были для них делом обыденным.
Ну и пусть смотрят! бушевал Павел, которого городовой тащил прочь. Пусть видят, что у нас полиция вытворяет! Это покушение на гордость нации, пусть все так и знают!
Павел, я, само собой, люблю, когда мне льстят, заметила Лиза, но это, право, чересчур. А то вы мне совсем голову вскружите. Таких, как я, когда-то от церкви отлучали и в приличные дома не пускали
Павел, сраженный ее едким тоном, сразу сконфузился и притих. Ведя свободной рукой велосипед, колесо которого со скрипом выписывало заметную «восьмерку», он лишь негромко клокотал, как чайник, только-только снятый с огня:
Убить ее мало было! Что она себе позволяет?! Сама она сама И он только хлопал ртом, не в силах выговорить страшное слово. Чтобы я стерпел, как она такое о вас говорит?!
О том, что Зенкевич глубоко неравнодушен к своей знаменитой родственнице, Лиза, конечно, давно догадывалась, но была уверена, что ему никогда не хватит смелости заявить об этом сколько-нибудь откровенно. А вот, поди ж ты, погруженность в машины Тьюринга, или как их там, не помешала ему встать на защиту дамы сердца, когда ее честь оказалась под угрозой! Лиза понимала, что справедливость требует как-то отблагодарить Павлано боже мой, какие же оболтусы эти мужчины и как они умеют выбрать момент, когда их забота оказывается решительно некстати! Вот ведь учудилраздавать оплеухи в присутствии фараона!
На всем пути в участок Лизу грызла досада. Надо же, какой день бестолковый! Хотела с Жоржем разобраться, а только сама свободы лишилась И вообще, что у них тут за домостройстоит на улицу без чулок выйти, как тебя уже хватают, словно опасную преступницу! Ну, ничего, сейчас тетя Клава задаст жару здешним держимордам! Жаль, что ее тут с самого начала не было, она бы этих расфуфыренных скандалисток мигом поставила на место!
Так они дошли до закоулка за автостанцией, где находился участокнесуразная халабуда, над входом в которую хищно нависал, расправив стилизованные угловатые крылья, металлический двуглавый орел. У начала дорожки, ведущей к участку через маленький палисадник с пыльными туями, несли караул фотопортреты объявленных в розыск конспираторов, смутьянов, убийц и насильникови каждый был снят так, что выглядел настоящим исчадием ада, патентованным злодеем и душегубом. У Лизы мелькнула мысль, как сейчас ее саму посадят перед объективом, всунут в руки дощечку с надписью «Елизавета Тургенева», запечатлеют в анфас и в профильи потом ее лицо займет место в этой галерее негодяев. Впрочем, с чего бы ей было этого опасаться? Она, слава богу, еще не заслужила такой чести
В участке Павел вновь принялся качать права. Он первый ринулся к восседавшему за барьером приставу Самоедову и, потрясая кулаком у него под носом, заявил:
Требую немедленно отпустить госпожу Тургеневу! Вы не имеете никакого права ее задерживать! Это произвол и беззаконие! Я буду жаловаться президенту! взывал он к висевшему на стене портрету Врангеля; тот, по местной традиции изображенный в виде главкома Крымской армии, в кубанке и черкеске с газырями, испепелял врагов Белого движения грозным взглядом, устремленным куда-то в темный угол под потолком.
Лиза в глубине души ожидала, что сейчас перед ней будут расшаркиваться и извиняться за незаконное задержание. Но Самоедов при виде задержанной даже ухом не повел. Если кто и был изумлен, так только Левандовский, который как раз что-то втолковывал полусонному приставу. Пожалуй, ради того, чтобы увидеть, как у летчика лезут глаза на лоб, стоило и под арест попасть. Что же до Самоедова, тот будто сроду в кино не ходил: видно было, что для него что Лиза Тургенева, что герцогиня Виндзорскаяпустой звук. Отстраняясь от бушевавшего Павла, он разомкнул челюсти и брезгливо велел городовому:
Посади этих за решетку.
Павел, замолчите, приказала Лиза.
Хватит и того, что ее притащили в участока уж оказаться в клетке на манер мелкой воровки у нее вовсе не было никакой охоты.
Евгений, придется вам опять меня выручать, вздохнула она, убедившись, что за красивые глаза никто ее отсюда не отпустит. Прошу вас, отправляйтесь к нам домой и пришлите поскорее Клавдию Петровну! Они тут у нее мигом по струнке забегают!
Есть прислать Клавдию Петровну, кивнул тот, не вдаваясь в лишние расспросы, и удалился, бросив напоследок: А с покойником пусть сами разбираются. И где их, таких тупых, делают
* * *
Павел, смирившись, стал наконец отвечать на протокольные вопросы Самоедова, цедя реплики с видом крайнего одолжения, а Лиза примостилась на откидном сиденье у стены и сложила на коленях руки, чтобы по возможности скрыть чрезмерную вольность своего наряда. Ей хотелось убраться отсюда, пока не нагрянули газетчики. Она уже мысленно видела, как это зловредное племя мчится в Симеиз на крыльях сенсации, хищно готовя к бою свои «лейки» и «роллейфлексы», заправляя в них пулеметные ленты фотопленки, взводя курки затворов и заряжая фотовспышки лампочками, словно орудияснарядами.
Пока писарь под одуряющее бормотанье радио с томительной медлительностью выводил на бланке: «Девица Елизавета Тургенева, православная, 26 лет», она совсем извелась от нетерпения. Где же тетя? Почему не спешит на выручку? А эти стражи закона тоже хороши! Вон какие бугаив портупеях, с револьверами, кулачищи как у громил. Им бы бежать на поиски убийцы, а они расселись тут и кропают бумажки, тратят время на нее, Лизу, ни в чем не виноватое и совершенно безобидное существо Из них какого ни возьмиморда квадратная, взгляд пустой, какой-то скрежет вместо речи. В самом деле, где таких выводят?..
Ее размышления были прерваны явлением нового лица. Посреди полупустого помещения, по раннему времени еще не успевшего заполниться своеобычным комплектом подгулявших отдыхающих, дамочек легкого поведения и карманников, непонятным манером как бы сам собой образовался, выпрыгнув чертиком из табакерки, незнакомый господин, немолодой, но такой щеголеватый, что место ему было никак не в участкетолько в загородном клубе. И хотя он был в штатском, Самоедов сразу же вскочил, вытянул руки по швам, и нагнулся поверх барьера в угодливом полупоклоне.
Лизе почудилось, что где-то она этого господина уже видела: что-то неуловимо знакомое было в его холеном, каком-то нерусском лице, изысканность которого странным образом лишь подчеркивалась заметным шрамом, проходившим по щеке пониже уха. Под стать лицу был и светлый костюм от Ворта. В руке незнакомец держал тонкую трость черного дерева, запонки на его манжетах отливали перламутром, посверкивала бриллиантовая булавка в галстуке, шею облегал стоячий воротничок. В эту картину утонченности грубо вторгалась лишь одна чужеродная деталь: на пиджаке незнакомца отсутствовала нижняя пуговица. Она не расстегнуласьнет, была отодрана с мясом, и на ее месте лишь торчали обрывки ниток.