Смерть ему, как разбойнику. раздался голос рядом с помостом, и отовсюду его подхватила толпа. Смерть, смерть кровопийцу!!!
Кондрашов-младший рухнул на колени перед толпой и, размазывая хлынувшие слезы, просил пощады. Но толпа хотела крови. Я поднял руку и потребовал тишины.
Друзья! Я понимаю, что вы требуете сурового наказания этому зарвавшемуся молодому злодею. Но кто же оплатит потерю трудоспособности нашему влюбленному жениху, если мы казним обидчика? А по Правде пишется, что виновный должен заплатить мзду соответственно его вине! Пусть заплатит за дни, что он не может работать, то есть сто рублей серебром, и десять рублей штрафа городу, которые я хочу потратить на бесплатную больницу для детей и беременных женщин. Если согласны, подымите руки! подвел я итог. Лес рук поднялся над площадью.
Вот только, кто заплатит за него? Я не вижу желающих.
Я здесь! проскрипел голос, как будто несмазанная дверь открылась в неведомо куда.
Высокий, худощавый мужчина с редкой хилой бородой и злобными глазами поднялся на помост. Следом за ним шел упитанный мужичок с сумкой через плечо. Отовсюду слышался шепот: «Сам Кондрашов пришел!», «Так им и надо, кровопивцам!». Кто-то просто плевал им во след.
Я готов заплатить за сына! проскрипел купец.
Хорошо! Сто рублей пострадавшему и десять городу! сказал я.
Купец махнул рукой следующему за ним мужичку, и тот стал доставать из сумки кошели. Вручив сто рублей пострадавшим, я повернулся к народу:
Мои земляки! Пострадавшая сторона удовлетворена вашим судом, но удовлетворены ли вы этим? Деньги заплатил отец, он же и воспитал негодяя! А сам-то негодяй ничем не рассчитался! Думаю, десяток ударов кнутом по заднему месту добавят мозгов, что нельзя обижать слабых, нужно уважать старших и другие основы христианства! Кто готов стать учителем этого недоросля? Кто вобьет ему через зад, мудрость народную?
Толпа хохотала, на помост вышел кряжистый казак, поправляя роскошные усы. За голенищем у него была воткнута нагайка:
Дай, княже, поучить этого парубка! Своих выучил, хорошие хлопцы получились, авось и из этого дурня толк будет!
Я махнул рукой, и стражники привязали его к столбу, спустив портки почти до колен. Казак поплевал на ладони и, взмахнув нагайкой, опустил ее ровно поперек розовых булок. Рев раздался над площадью, казалось, орал не один купчишка, а десяток. Следом за вторым ударом последовала новая серия возмущенных воплей. После шестого удара голова виновника поникла, и воплей не последовало.
Скис, слабак! сплюнул казак, сматывая нагайку и засовывая ее за голенище.
Воевода! Можно вопрос? раздался женский голос. На помост поднялась мать больного дифтерией ребенка.
Конечно! Мы ж с народом суд ведем! ответил я.
А если по Правде, что бывает за изнасилование подчиненной?
Кто же тебя «пошиб»? удивленный смелостью женщины, спросил я.
А вот купец Кондрашов, вместе со своим управляющим и испоганили меня! указав на этих двоих, что стояли на помосте, ответила она.
Ты что брешешь, потаскуха! кинулся к ней купец, но я ударом в челюсть отправил его в нокдаун.
Мои воины подскочили и быстро подняли его. Я подошел к управляющему и, ласково глядя своим змеиным взглядом, в котором светилась холодная ярость, спросил:
Будешь рассказывать, или встанешь на его место к столбу? я указал на привязанного сына купца, Елисея, с голым задом.
Буду, воевода, буду! Два или три года назад, когда она устроилась к нам на кухню, мне Артем Иванович приказал ее привести к нему в комнату. Там он ее изнасиловал, а я ее держал. До этого он нечаянно задушил во время изнасилования девку из деревни
Тут он всхрипнул, так как в груди его торчал кинжал, который метнул в него купец, выдернув из ножен моего воина. Купца, конечно, скрутили, но то, что он не сознается в убийстве девушки, это было точно. Правда, хватит и убийства управляющего, но там-то было еще и изнасилование.
Народ! Вы все были свидетелями убийства на ваших глазах. Что скажете, какое наказание надо дать этому злодею и его сыну?
Смерть! Смерть! слышалось отовсюду.
Какую смерть мы ему уготовим? спросил я.
На кол его! На кол! громче всех кричали женщины.
Что решим с его сыном Елисеем?
Пусть уходит из города, безо всего! раздался громкий мужской голос.
Тихо! приказал я. Повелеваю! Все имущество, движимое и недвижимое, отходит городу. Лавки и их товары, после учета, выставляются на продажу. Ладью после оценки городом, выкупаю я для воинства нашего. Дом отдаю под больницу, весь нижний этаж, верхнийдля проживания лекарей. Кто против, прошу оспорить мое решение!
Отовсюду послышались одобрительные возгласы, крики купцов о сроках продажи лавок, но никто не сказал ничего против моей речи. За это время стражники установили в отверстие помоста готовый шест, который не первый год служил для казни преступников. Сделанный из прочного дерева, он был отполирован до блеска, его верхний конец плавно сходился, образуя острие.
Резким движением с купца содрали всю одежду. Артем Иванович по-заячьи заверещал, увидев, что его ожидает. Удар по затылку кулаком одного из стражников прекратил его истерику, и они, подняв его, посадили на кол, вставив острый конец ему в задний проход. Под тяжестью тела кол проскользнул ему вглубь, разрывая внутренности, и вопль смертельно раненого зверя огласил площадь. Толпа взвыла от радости, зрелище было захватывающее. Корчащееся тело на колу купца-ростовщика, которому должны пол-Рязани, его изгнанный из города сынок, это ли не праздник для всех? Отправив дьяка описывать для города имущество, я подобрал сумку убитого управляющего. В ней лежали еще несколько кошелей с деньгами. Прикинув, что в каждом из них не менее ста рублей, я отдал один из них матери больного дифтерией ребенка. Она помогла убрать гнилое, опасную для Рязани змею. Тело купца перестало биться на колу, я подошел и пощупал пульсмертв. Сказал об этом народу. Снова ликование. Объяснил, что после того, как я подлечу Кондрашова-младшего, его вывезут с одеждой и продуктами на три дня пути от Рязани, в любую сторону по его желанию.
К татарам, в Крым! раздался хохот из расходящейся толпы.
Мысль хорошая, но надо было заранее голосовать, хотя это и не по-русски, продавать в рабство. Но эту гниду, извините меня, братцы Христа ради, я бы сам, татарам даром отдал! взрыв хохота был мне аплодисментами.
В это время Елисей Кондрашов очухался и с ужасом уставился на отца, который мертвый скрючился на колу.
Батя, батя! шептал Елисей, и слезы текли по его щекам.
Не горюй, парень! Тыследующий! пошутил один из стражников, и купчишко забился в истерике:
Не хочу! Спасите! Убивают! разносилось на всю округу, и народ вновь стал стягиваться к площади в надежде на продолжение представления.
Оставьте его в покое! Унесите обратно в холодную, Данила его перевяжет потом. распорядился я.
Стражники дотащили Елисея (сына купца) до телеги и отвезли в тюрьму. Я же поехал обратно домой, думая, не жестоко ли я обошелся с семейством Кондрашовых? Ведь, по сути, мне они вреда не сделали! Ну избил он более слабого парня, сломав ему руку, домогался до девушки, так современные парни и похуже «чудачат», никто же их не садит в тюрьму, самое большое, что им может грозитьштраф или условный срок. А «мажоры», те вообще плевали на всех, так как богатые родители отмажут от любого наказания. Вот и бесятся от безделья детишки. Ну, старшего Кондрашова все ж правильно наказали, все ж двойное убийство по русской правде карается смертью, а тут еще он при всем народе убил своего же негодяя. Вот народ потом и потешил, корчась на колу.
Только я подъехал к дому, как за мной прискакал вестовой, сообщив, что вдали показалось войско с обозом, идет со стороны Москвы. Повернув коня, я поскакал за вестовым к воротам.
Войско подошло к городу через час. Колонна была запыленная, уставшая, но молодые парни уже начали перекликаться с девушками, которые, узнав, что идет царское войско, быстро нарядились и высыпали на улицу.
Я, встретив Даниила Федоровича Адышева, обнял и искренне расцеловал, так захотелось побыстрее передать эту «шапку Мономаха» (то есть должность воеводы) в другие руки. Проезжая по площади, он поинтересовался казненным, на что я коротко ответил: