Вечное перо, без особого энтузиазма сообщил мне юноша, решивший, что покупатель из меня хреновый.
Прямо-таки вечное?
Я не мог поверить глазам: в этом веке, оказывается, уже существовали авторучки! Я-то полагал, что здесь пишут исключительно гусиными перьями или вставочками с железными перьями, ничего более навороченного мне не встречалось. И вот на тебе!
Оно дорогое, на всякий случай предупредил юноша, заметив мой интерес.
Сколько?
Соломон назвал цену и честно добавил:
Обычным пером писать удобнее.
Ну это смотря кому. Я вроде и писал редко, но необходимость чуть не через слово макать перо в чернильницу меня раздражала. Прикольно, конечно, но когда не развлекаешься, а по делу пишешьжутко выводит из себя. Я прикинул: остатков моего жалования хватит на пароходный билет до Шривпорта, а там как-нибудь и без денег перебиться можно. В крайнем случае, займу у Нормана.
Беру! решительно сказал я.
Потом я проводил мисс Оливию домой и отправился разузнавать, когда ближайший пароход до Шривпорта. На пристанях удалось разобраться без переводчика; все-таки английский язык в городе понимают. Оказалосьсегодня вечером пароход есть, и пассажиров берут, так что я заторопился назад за своим саквояжем.
Узнав, что я вот-вот уезжаю, Оливия очень удивилась.
Но мы же не успеем!
Что не успеем? оглянулся я, занятый укладыванием в саквояж моих джинсов.
Поделить бриллианты, тихо сказала Оливия.
Я выпрямился и посмотрел на нее.
Я обещала вам половину, напомнила она.
А я не обещал вам, что возьму, возразил я. О чем спорить? Если б бриллианты принадлежали не вашей бабушке, а какой-нибудь совершенно незнакомой маркизе, я бы ничего не имел против дележа. А такя что, грабитель, что ли? Отбирать у вас половину наследства только за то, что помог его найти? Да вы и сами в конце концов нашли бы.
Нет, ответила она. Потому что те люди приехали бы из Канзаса с письмом. И мне ничего бы не досталось. А вы специально приехали, предупредили, потом еще до Нового Орлеана помогли доехать, хотя вам совершенно сюда не надо было Какой же это грабеж?
Самый настоящий, сказал я. Мне так кажется.
И вот сутки спустя я сижу на прогулочной палубе парохода, полистываю прихваченную в дорогу книжку Эдгара Алана По и посматриваю на Александрию-не-на-Ниле. Смотреть особо не на что: несколько месяцев назад город был сожжен отступающими северянами, и только католический собор остался торчать в центре пепелища. Жители большей частью разбежались, но наиболее упертые остались в убогих времянках. Несмотря на то, что война давно считалась оконченной, отстраивать город по новой они вроде бы не спешили. А может быть, решали пока вопрос, стоит ли расчищать пожарище или проще будет построить дома на новом месте.
Выше Александрии Ред-ривер становилась ограниченно судоходной, там были пороги и суда с большой осадкой в низкую воду не могли их проходить. В прошлом апреле несколько ганботов северян застряли там и никак не могли выбраться в Миссисипи. Пришлось срочно построить дамбу и поднять уровень воды в реке, чтобы увести корабли от обстрела конфедератскими пушками. Однако нашему пароходу мели не угрожали: и осадка была меньше, и в Луизиане как раз наступил сезон гроз и ливней, а уровень в низовьях Ред-Ривер зависел не столько от того, сколько воды приходило с верховьев, сколько от полноводности речек и ручьев, впадавших в Ред-ривер здесь, в Луизиане. Так что до Шривпорта мы добрались без проблем. Я поймал попутку э-э-э то есть, конечно, напросился в фургон к военным и мы довольно живо, если учесть гужевой транспорт, покатили на восток, туда, где Норман, единственный из нас всех, честно отрабатывал зарплату.
Первыми я заметил нашу бригаду, которая копала ямы и около ям раскладывала столбы; эта бригада обычно опережала вторую миль на пять. А примерно через часа полтора, когда начали уже собираться сумерки, увидал, как начинает располагаться на ночлег вторая бригада. Негры ночевали обычно под повозками, белый бригадирв фургоне, а Норман, как я узнал от бригадира, остановился на недалекой ферме.
Я пошел было туда, но не успел и пяти шагов сделать, как бригадир сообщил равнодушно:
Об инженере только что двое каких-то парней спрашивали. Пошли к нему.
Я оглянулся, не поняв:
Двое парней? мелькнула мысль, что Джейк с Фоксом каким-то фантастическим способом так быстро добрались сюда из Канзаса. Одинлет семнадцати, рыженький такой?
Обоим за тридцать, возразил спокойно бригадир. Похожи на джейхоукеров.
Ему-то что? Главное, не встревать в чужие разборки, а Норман был чужаком, как и я, в этих местах.
Я бросил свой саквояж на землю, нашарил револьвер и коробочку с патронами и рысью припустил к ферме через кустарник. «Хорошо бы я ошибся», стучало в голове.
Не ошибся.
Я не стал, весь такой красивый, выскакивать прямо во двор, а подкрался и осторожно выглянул из-за угла какой-то хозпостройки. Хозяин фермы с домочадцами изображал «ничего не вижу, ничего не слышу»: осторожно выглядывал из окошка, что там творится во дворе, и отдергивал пацаненка, который лез подсмотреть в щелку плохо прикрытой двери.
Норман сидел на земле перед крыльцом и держался за голову. От виска по щеке и шее текла кровь.
Над ним стоял парень и размахивал в воздухе большим револьвером. Второй был поспокойнее, стоял в трех-четырех шагах. Я видел его в профиль; и холодная сдержанность этого парня мне не нравилась еще больше, чем истеричная взвинченность его приятеля.
Где камешки? тихо спрашивал спокойный.
Норман вздохнул.
Какие камешки? спросил он устало.
Нервный замахнулся, спокойный окоротил его одним возгласом и продолжил:
Бабкины камешки.
Я понял. Бандиты доехали до Вернона, обнаружили, что клад уже изъят, расспросили, узнали о визите «телеграфного инженера», посмотрели в газетное объявление и отправились к прокладываемой трассе. Пока я мотался в Новый Орлеан и обратно, как раз и успели сюда добраться.
Других инженеров здесь не нашлось, только Норман. Значит, клад у Нормана.
Сейчас Норман объяснит, что в Вернон ездил я, они пристрелят его, и начнут искать меня.
Господа, устало проговорил Норман. Ну вы подумайтегде я здесь бриллианты прятать буду? Возить их с собой на радость всем окрестным мародерам? Я их в Джексоне запрятал, в надежном месте.
Где в Джексоне? спросил спокойный.
Ну затруднился Норман. Я и не знаю, как объяснить. Там дерево такое дуплистое.
Какое дерево? почти ласково проговорил спокойный.
Дуб, объяснил Норман.
Да там десятки дубов! взвыл нервный.
Ну да, подтвердил Норман. И в двадцати шагах камень
Он нас обманывает, сказал спокойный.
Я как раз решил, что первым буду убивать нервного: другой, может, и опаснее, но он повернется и будет стрелять в меня. А вот если я первым застрелю спокойного, нервный неизвестно куда будет стрелять, а скорее, в Нормана.
И я выстрелил разв спину нервному, и выстрелил двав сторону спокойного, и выстрелил три, радуясь, что успел подстрелить его раньше, чем он меня, и уже вряд успеет, потому что я всадил пулю ему в лоб. Потом повернулся и выстрелил в голову нервного, но это, кажется, уже было лишним.
Норман, прищурившись, смотрел на меня. Я подошел ближе и пинками отбросил оружие подальше от трупов.
Рад тебя видеть, выговорил Норман, размазывая кровь по щеке.
А уж я как рад, пробормотал я и сел на землю напротив Нормана. Ноги не держали. Кажется, я сильно перетрусил.
Нечто вроде эпилога. Форт-Смит, штат Арканзас, июль 1865 года
Прекрасный дом! с воодушевлением нахваливал мистер Кейн, собираясь продать под офис девятого отделения «Вестерн Континентал» новехонькое строение, еще пахнущее свежим деревом. Его воодушевление настораживало: в общем-то ничего удивительного для продавцов недвижимости, однако мистер Кейн слишком был готов на скидку. Мы с Норманом прям нюхом чуяли, что в этом доме кроется какой-то подвох. Стропила гнилые? Доски, погрызенные термитами? Промоина прямо под домом? Было, было что-то, но мы никак не могли понять, где искать. Дом выглядел вполне добросовестно сработанным.