Там кто-то есть, сказал Джейк, подхватывая из костра горящий сук. Схожу-ка посмотрю.
Мне не хотелось уходить от костра, но я пошел с Джейком. Он шел впереди, подсвечивая своим суком, но человека на мелководье первым увидел я. Выматерился, потому что сейчас уже малость подсохшая одежда снова намокнет, но все равно пошел в реку. Джейк тем временем углядел еще одного, лежащего наполовину в воде, воткнул в песок свой факел и потянул недоутопшего к костру. Следом за ним я со своим трофеем, еле передвигающим ноги. На полпути нас обогнал кто-то совершенного голый, скорчившийся от холода и аж завывающий.
Холодно холодно, скулил он сквозь крупную дрожь.
Джон, умница, сообразил развести еще один костер, и теперь можно было обогреваться сразу двумя боками. Однако Джейк, похоже, был сделан из той породы людей, из которой надо бы делать гвозди, и, снова подхватив горящий сук, опять отправился на берег. Я пошел за ним, чувствуя себя идиотом. Мог бы, как Джон, просто таскать хворост для костров. Но мне почему-то поиск годных для костра деревяшек представлялся более трудным делом, чем розыск людей, у которых не хватило сил добраться до нашего костра.
Мы переволокли к костру еще одного человека, пребывающего явно на последнем издыхании, пока возились с ним, подошли еще двое, а потом мы услышали выстрелы. Стреляли где-то далеко, но все сразу замолчали и начали прислушиваться.
Поговаривают, тут ходят отряды южан, проговорил Джон.
Неужели они будут стрелять по утопающим? усомнился кто-то.
А я после Андерсонвилля вполне поверю, что они могут стрелять по нам, сказал худой как щепка человек, который добрался до костра голышом. Всякого насмотрелся.
А может это индейцы? несмело спросил совсем молодой пареньот силы лет восемнадцати.
Индейцы бы не стреляли, сказал Джон.
Кто-то помянул рейнджеров Мосби, вспомнили резню в Централии. Джейк поморщился и встал.
Схожу еще на берег, посмотрю, сказал он.
Я пошел за ним, хотя хотелось послушать, что скажут.
Не люблю таких разговоров, сказал Джейк негромко.
А если и в самом деле где-то рядом рейнджеры?
Когда увидимтогда и думать о них будем, хмыкнул Джейк. А пока мое делолюдей к костру оттаскивать. А ты как, в состоянии?
Холодно, с чувством сказал я.
Ничего, скоро солнце взойдет, тогда согреемся, он вытянул вперед шею. Вон еще один.
Утром стало ясно, что мы на острове, двое умерли, у многих, в том числе и у Джейка, довольно серьезные ожоги, а женщина вроде бы не в себе. Поэтому когда сверху появился пароход, который принял нас всех на борт, это было счастьем. Я наконец выпил какой-то горячей бурды, выгоняя из организма дрожь, и мог сидеть в теплом сухом салоне, постепенно впадая в дрему.
Вскоре меня растормошили и сонного вывели на мемфисскую пристань, посадили вместе с другими спасенными на повозку, накрыли одеялами и отвезли в госпиталь. Там я и провел несколько дней, сраженный бронхитом.
В первые сутки, когда у меня еще только начинался жар, я вяло размышлял о том, что пенициллин еще не изобрели, и если мой бронхит перейдет в воспаление легкихшансы выкарабкаться сильно уменьшатся. Впрочем, обошлось. Меня не слишком донимали лечением, но может быть, оно и к лучшему. Горячее питье и постельный режим. Я опасался пить те микстуры и порошки, что мне давали от кашля. Фармакология в девятнадцатом веке была безбашенная, лекарства порой были страшнее болезней, и принцип «одно лечим, другое калечим» процветал как никогда до и после. Я решил для себя: антибиотиков, сульфаниламидов, даже банального аспирина еще не изобрели, а все остальное, пожалуй, медициной двадцать первого века уже признано опасным или, наоборот, бездейственным. Так что ну все это нафиг, попробуем обойтись.
Я считался легким пациентом, и спустя три дня мне даже намекали, что пора бы подаваться из госпиталя, тем более, что я гражданский. Кашлять я могу и в других местах. Я делал вид, что намеков не понимаю. Идти мне было некуда, как работник я в таком состоянии ни на что не годился, а в госпитале была крыша над головой и бесплатное питание.
И еще был Джейкединственная вдруг ставшая родной душа на всем этом свете. В здоровом состоянии я бы, конечно, до такой степени к нему не привязался, но в поганой ситуации, в которую я попал, каждый друг был очень ценен. Я слишком мало знал о мире, где оказался.
Джейку было хуже, чем мне. Ожоги, как известно, причиняют еще и сильную боль, но Джейк, пока мог терпеть, отказывался от обезболивающих порошков. Я спросил, что тут дают от боли, он ответил: «Морфий, что еще». Я согласился с ним, что этого лучше принимать поменьше, а то потом хрен соскочишь.
А врачи щедро назначали наркотики страдающим от боли пациентам. Кроме морфия был еще и опиум в разных формах, так что американские госпитали, похоже, были фабрикой, поставляющей обществу наркоманов. С другой стороны, обезболивающих средств медицина фактически и не имела.
* * *
Тут снова вмешивается зануда-Автор
В двадцатых годах девятнадцатого века по Штатам колесил с несложным аттракционом восемнадцатилетний юноша по имени Самюэль Кольт (ага, тот самый, а вовсе не однофамилец). В очередном зале, заполненном зрителями, он кратенько рассказывал о веселящем газе, а потом приглашал на сцену добровольцев. Добровольцы дышали газом из баллона и начинали куролесить, как сумасшедшие: смеялись, танцевали, прыгали. Зрители хохотали, наблюдая за ужимками опьяненных газом людей.
Впрочем, не только юный мистер Кольт зарабатывал деньги на несложном химическом опыте: такое развлечение было популярно по обе стороны Атлантического океана. Многие замечали, что под действием веселящего газа (который химики называют закисью азота), становилась менее заметной боль, но далеко не сразу врачи догадались применить обезболивающие свойства газа. Первыми анестезирующие свойства оценили дантисты, а потом на закись азота обратили внимание хирурги, но дело у них не пошло: при том уровне техники наркоз с помощью «веселящего газа» был ненадежным. Так что в 1865 году с помощью такого наркоза вам могли разве что вырвать зуб.
К тому времени хирурги уже применяли эфир и хлороформ, однако наиболее широкое, поистине народное распространение получили опий и его производные. Спиртовая настойка опиумалауданумбыла дешева и применялась чуть ли не от всех болезней: от простуды до менингита. До сороковых годов ее часто прописывали беременным женщинам, так что дети рождались уже законченными наркоманамии для успокоения слишком беспокойных младенцев предлагались сиропы и эликсирыснова с добавкой опия.
В годы войны Севера и Юга опиум служил для предотвращения дизентерии и холеры, якобы защищал от малярии и желтой лихорадки, и потому раздавался врачами направо и налево. Только северяне раздали своим солдатам около восьмидесяти тонн опиумного порошка и тинктур, миллионы опиумных таблеток; если вы думаете, что южане придерживались другой концепции обезболивающих средств, то вы ошибаетесь: альтернативой опиуму был разве что морфий. Незадолго до того изобрели шприц близкого к современному образца, и инъекции морфия быстро вошли в медицинскую практику. К концу войны в Штатах было четыреста тысяч морфинистов именно благодаря такому методу лечения. Зависимость от морфия получила название «армейской болезни».
16 апреля 1965 года, за десять дней до того, как Дэн познакомился с Джейком, около города Коламбус, штат Джорджия, произошла битва, которую газетчики окрестили «последней битвой войны». Насчет «последней»это они малость поспешили, но нам важно не это. В той битве был ранен саблей в грудь некий подполковник-южанин по фамилии Пембертон. Ранени при лечении подсажен врачами на морфий. Надо сказать, ему это вовсе не нравилось, но соскочить так просто у него не получалось. Поэтому он начал опыты с веществами, а поскольку по гражданской профессии он был аптекарь, у него для таких экспериментов были большие возможности.
В это самое время, начиная с 1863 года, молодой парижский аптекарь, корсиканец по происхождению, Мариани начал активную рекламу «Вина Мариани»тоже плод фармакологических экспериментов. Восторженные отзывы о тонизирующих свойствах нового напитка давали братья Люмьер, Александр Дюма, Жюль Верн, Эмиль Золя, Анатоль Франс, Анри Пуанкаре, Огюст Роден, Роберт Л. Стивенсон, Артур Конан Дойль, Герберт Уэллс, Генрик Ибсен, Генри Ирвинг, Томас Эдисон, Сара Бернари это еще не полный список знаменитостей, ибо рекламировал свое вино Мариани десятилетиями подряд. Даже папа римский Пий Х не остался равнодушным. А папа Лев Х111 дал Мариани медаль. Секрет тонизирующего действия был прост: на 30 миллилитров вина в этом напитке приходилось 6 миллиграммов кокаина.