Отпускаем на счёт три. Раз, два, три!
Мы разжали пальцы. Шар, помедлив самую малость, как бы раздумывая: «А стоит ли?» стал медленно и величаво всплывать к небосводу. Зрители загомонили, закрестились, а Григорий, дождавшись пока это чудо воздухоплавания заберётся метров на десять вверх, подскочил ко мне и с размаху хлопнул по плечу. После чего заключил в медвежьи объятия, да так, что хрустнули рёбра.
Получилось, получилось! радовался он как мальчишка, чуть ли не прыгая от радости. Ну, брат Стёпка! Ну молодца! А я уж засомневался после утра-то. Ведь у меня ничего не летело.
Ну-так! скромно прокомментировал я, провожая шар взглядом. Верховой ветер начал постепенно оттеснять его к реке.
Мы стояли ещё минут десять, пока наш летун окончательно не скрылся из виду. Надеюсь всё же, что нам не удастся предвосхитить Наполеона, и Москва на сей раз не сгорит.
Постой, внезапно переключился Орлов. Я когда тебя встретил, ты же шёл куда-то?
Да в баню, с сожалением об упущенной возможности ответил я.
В баню, это хорошо, отреагировал Григорий. В баньку и я б не отказался. А пойдём-ка, мил друг я тебя веничком пройду. В награду, так сказать.
Да уж остыла, небось, баня-то.
Небось, не остыла. Ты думаешь, её для тебя одного топили? Не. Она тут, почитай целый день жарится.
Ну, пойдём, я с сомнением посмотрел на орловские бицепсы. Только уговорне захлестай до смерти, медведище этакий.
Орлов радостно заржал и подтолкнул меня в спину:
Не боись, не захлестаю.
* * *
Боялся я зря. Парились без фанатизма. Поддавали квасом, от чего по парилке разносились ароматы пекарни и каким-то душистым отваром с запахом хвои. В перерывах отпивались тем же шипучим квасом и «щами», которые и щами-то не были в моём привычном понимании. В общем, от души, что называется. Я наконец-то почувствовал себя чистым. Блаженство.
А вот на выходе меня ждал сюрприз. Моя одежда, к которой я уже привык, просто отсутствовала. Мешок, правда, был на месте, и то ладно. Но, не одевать же спортивную форму? Не одевать. Смена всё же присутствовала. Только совсем другого кроя и качества. И если нечто, напоминающее длинный пиджак и «усиленную» жилетку, а так же башмаки с простенькой пряжкой и рубашка не вызывало особого отторжения, то явное подобие длинных гольф или колготок с короткими штанишками поверх, натянуть на себя было практически на грани. Я представил себя, заходящим в класс в таком прикиде, и мне разом поплохело.
Орлов, который уже успел одеться практически в то же самое, с интересом наблюдал за сценой «баран vs новые ворота», где в качестве барана выступал понятно кто. А вот фигушки! Хватит надо мной потешаться. Я решительно приступил к процедуре облачения. В принципе, удалось справиться практически без проблем.
Хорош! прокомментировал Гришка, глядя, как я рассматриваю в зеркале получившийся результат. Ты, часом, не дворянин? Может граф?
Ага. Герцог, снизошёл я до ответа, решив впредь не обращать внимания на орловские подколки, и по возможности отвечать тем же. Вот бы ещё с Екатериной так. Но чревато.
Ну, пойдём, герцог. Не то к трапезе опоздаем, он услужливо распахнул передо мной дверь на улицу.
Я вздёрнул нос, и вальяжно прошествовал на выход. Только трости для пущего понта не хватало. После бани довольно жаркий день показался прохладным Хорошо-то как! Забежав к себе, оставил мешок с вещами. Как ни крути, а тащить его с собой на обед не стоило.
Обед был накрыт на десять персон. Я так подозреваю, что для царской трапезы это так, мелочи. Орлов, продолжая играть, предложил мне занять место, а сам устроился напротив.
Уж не обессудь, герцог. У нас сегодня всё просто, без притязаний.
И правда. Ничего особенного, я оглядел сервировку стола. Вроде ничего сложного, столовые приборы все знакомы. Но очень хотелось поддеть Гришку лишний раз. А где вилка для морепродуктов? Неужели при дворе не нашлось такой мелочи?
Ответить несколько растерявшемуся Орлову помешал заливистый женский смех, приглушённый неплотно закрытой дверью. Я растеряно оглянулся. В распахнувшиеся створки величаво вплывала Екатерина II в сопровождении трёх дам, при виде которых в голове невольно всплывал эпитет «пышные». Присутствовали и три кавалера, чем-то смахивающих на Гришку. Я бы с большой долей уверенности сказал, что они ему родственники. Я вскочил со стула и низко склонился в поклоне. Всё же дама вошла. Мало тогоимператрица.
Браво, господа. Браво! Я вижу, вы затеяли здесь небольшую Theaterstück. Ах, прошу, Степан! Не надо выходить из образа. Более тогоя настаиваю!
Как прикажете, государыня, хоть и не обучен я этому всему, ответил я, кляня себя на чём свет стоит за порыв к дешёвой театральности, созвучность с которой прозвучала в незнакомом, скорее немецком слове. Дальше-то что прикажете делать? Ну, вилку в левую руку, а нож в правую, это и так понятно. Хотя просто буду подсматривать за окружающими, и всё. Не трусь, Стёпка, прорвёмся.
Все расселись. Екатерина, естественно, восседала во главе стола. По правую руку от неё устроился Григорий, а я оказался рядом с ним. Остальные разместились так, что справа от меня осталось одно свободное место.
Поначалу всё было относительно хорошо. Я не скрываясь, копировал застольные приёмы окружающих. Пусть лучше думают, что у меня хороший актёрский талант. В голове крутилась одна фраза: «никогда ещё Штирлиц не был так близко к провалу». А ведь элементарно развели меня, «на слабо» взяли. Не удивлюсь, если Екатерина с Гришкой заранее договорились. Благо ещё, что все молчат пока, не ведут застольную беседу. Почавкать что ли? Нет, поздно. Сразу надо было думать. Эх! Куда мне до придворных интриг. Я внезапно осознал, что меня всё равно раскусят рано или поздно. Буду надеяться, что поздно. По крайней мере, мне удастся придумать правдоподобную легенду, или хотя бы отмазку, почему сразу соврал.
Наконец все утолили первый голод и начали чуть слышно переговариваться. Подали десерт, к которому императрица едва притронулась, и ароматный кофе. Вот кофейную чашечку она взяла с явным удовольствием. А уж я тем более обрадовался напитку, вкус которого был для меня недоступен уже больше месяца. Остро захотелось очутиться дома.
Кофе был крепчайший и обжигающе-горячий. Я с наслаждением потягивал его маленькими глоточками, как вдруг заметил, что Екатерина в любопытством смотрит на меня. Что, опять что-то не так делаю? Я огляделся. Никто, кроме нас двоих, так и не притронулся к кофейным чашкам, а кое-кто даже отодвинул их подальше от себя. Уфф! Опять прокол.
Я вижу, сударь мой, ты знаток, и даже ценитель сего напитка, впрочем, в тоне государыни читалась скорее благожелательность. Но я всё равно понял, что начинается следующее действие марлезонского балета. А я всё никак не могу приучить двор к нему. Но ничего. Когда-нибудь ещё будут говорить: «Что за жизнь такая, коль кофею не выпил». У вас там так не говорят?
Нет, ваше величество, не говорят, душа ухнула куда-то ниже плинтуса. Уж больно откровенный намёк, хоть формально и не придерёшься.
Жаль, просто ответила она. Но хоть поведай нам, какие новости в свете? А то мы тут, в медвежьем углу сидючи, совсем от жизни отдалились. Нет ли в герцогстве твоём, чего, что уму на пользу, или для душевного увеселения?
Сожалею, матушка, попытался я соскочить со щекотливой темы. Ничего такого не вспоминается.
А вот я слышал, неожиданно встрял Орлов, что в каком-то герцогстве не то, что шары бумажные в небо запускают, а вообщештуковину чугунную собрали. Как птица, но только огромная, что в брюхе у неё множество человек помещается. И летает сама. Боле того, даже крыльями не машет. Не в твоей ли вотчине такое чудо учудили?
Я уткнулся носом в порядком остывший кофе. Уши и щёки зажгло жаром, окончательно выдавая меня. Они всё знают! А судя по чугунной птице, информацию слить мог только Мишка, пересказав то, о чём я ему рассказывал по дороге. Блин, ну как он мог? С другой стороныприпёрли к стенке, он и раскололся. Если мне не по себе от общения с этой парочкой, то для него это реальный генерал и реальная императрица.
Ну, полно-те, Григорий Григорьевич! вступила Екатерина, видя, что отвечать я не спешу. Мало ли этих герцогств? И чудеса где только не встречаются. Кстати, господа, неожиданно она сменила тему, кивнув распорядителю, стоящему на подхвате у двери. Я хотела бы вам представить ещё одну нашу гостью. Прошу любить и жаловатьМария Афанасиевна. Дочь известного нам Афанасия Абрамовича Гончарова.