- Но, Лев Давыдович, вас я знаю, как вы уже заметили. Как знаю и Владимира Ульянова-Ленина, знаю Плеханова, Кржижановского, Мартова... - я наугад перечисляю пришедшие на ум фамилии из школьного учебника. - И Носкова!.. - почему-то вспоминаю я невесть откуда выскочившую из памяти колоритную фамилию. Был, кажется, такой деятель в рядах ленинцев.
- И чего же вы хотите от меня, господин незнакомый мне флигель-адъютант? - легонько прищурившись, прерывает поток изречения фамилий Троцкий. - Знание вами всех этих господ разве обязывает меня к разговору с вами?
Дерзит. Особенно это заметно по презрительному прищуру глаз за пенсне. С Оболенским он так себя не вёл, был робок и покорен.
- Нет, конечно, Лев Давыдович. Но я... Я всё же хотел бы попросить вас об одной услуге!
- Об услуге? В чём же заключается эта услуга, господин незнакомый мне флигель-адъютант? Его Величества? - последнее слово он произносит с ударением и едва уловимой усмешкой.
Мы стоим друг напротив друга, глядя глаза в глаза. Он сильный, здесь к гадалке не ходи - взгляда не отводит, от неуверенности в общении с Оболенским нет и следа. Тот ему просто был зачем-то нужен, вот он и изображал этакого лошка. А здесь, один на один с неизвестным вооружённым офицером - в его взгляде нет и тени неуверенности, наоборот - он силён и спокоен. Мне знаком тип таких людей, это прирождённые бойцы. Либо, сумасшедшие...
- Я прошу вас, Лев Давыдович, об услуге... Я хотел бы выступить перед собранием вашей новой, объединённой партии. Сделав это перед максимальным количеством её членов и руководства. Если таковое собрание состоится в ближайшее время, прошу этому поспособствовать лично вас.
Сказать, что перед Троцким только что разорвалась бомба - не сказать ничего. Вот тут, что называется, я сумел удивить его по полной. Широко раскрытые глаза его, преодолев рамки пенсне увеличились до огромных, мягко говоря, размеров. Да что - он... Я и сам себе удивляюсь, если честно. Да так удивляюсь, что... И откуда во мне всё это берётся только, а?
- Вы?!..
- Я.
- Меня?! Поспособствовать?!
- Я. Вас.
Серый район серого, вечно холодного города, одетого в гранит. На одной из серых улиц которого стоят, и под робкими солнечными лучами беседуют двое ненавидящих друг друга людей. Первый ненавидит другого за будущие деяния, второй - ненавидит за прошлые. Прошлые деяния класса людей, к которому, как он думает, отношусь я. Но - стоят и даже разговаривают. Добро против зла и наоборот. Как странно устроен этот мир...
- Но... Зачем это вам, и самое главное - зачем нам? - приходит, наконец, в себя Троцкий. - Если ответите внятно, я обещаю подумать. Господин незнакомый мне флигель-адъютант!
Ах, да, я ведь даже не представился... Он уже три раза намекнул!
- Смирнов. Вячеслав Викторович, - я торопливо разворачиваю офицерское удостоверение. - Флигель-адъютант его Императорского Величества. Мне - вы правы, незачем. Поскольку рискую я всем, даже общаясь с вами сейчас здесь, на улице, Лев Давыдович. Но я всё же готов это сделать. А вам зачем... Мне хотелось бы провести лично с вами публичный диспут при максимальном количестве членов вашей партии. Согласны? Или, боитесь?
Я бью уверенно и в самую точку. Троцкий - непревзойдённый оратор, как и король словесных поединков. Да и гордец - тот ещё.
- Вы смеётесь надо мной, господин Смирнов? Вы сумасшедший, быть может? - он картинно отступает на шаг, смерив меня взглядом с головы до ног. Однако, в глазах читается если не замешательство, то что-то к нему близкое. Но я уже нашёл слабину и уверенно её использую.
- Можете считать, что я буду представлять на этом поединке всё так ненавистное вам лично: буржуазную Россию и тот класс, против которого вы боретесь, Лев Давыдович. Я приду один и, если потребуется, с завязанными глазами - мне ровным счётом всё равно, где вы собираетесь. Для меня главное - присутствие на собрании если не всей партии, то основной части её руководства. И если вы не примете вызова, Лев Давыдович... Я обещаю: о вашей трусости обязательно узнают ваши коллеги-однопартийцы!..
Чуть понизив голос и подойдя вплотную, я добавляю полушёпотом:
- Я из вас котлету сделаю в диспуте, господин Бронштейн. Будьте же мужчиной, не дрейфьте!
Эй, эй... Похоже, зацепил-то я его не на шутку, ага? Тю-тю-тю... Драться с тобой на улице вовсе не входит в мои планы, поостынь, Давыдыч! На нас уже и без того прохожие оборачиваются, спокуха, Лев!
Троцкий и впрямь выглядит как человек, готовый сию минуту броситься с кулаками на обидчика: по лицу пошли красные пятна, гуляющие под кожей желваки живут своей собственной, отдельной от головы, жизнью. Крепко сжатые кулаки с побелевшими костяшками эффектно завершают картину - хана мне, очевидно. Неплохо я его зацепил, ведь умею же, ей-ей, когда захочу!
Надо отдать ему должное: после секундной вспышки гнева тот довольно быстро берёт себя в руки. Лишь покрасневшее лицо выдаёт внутренние эмоции человека, которого сильно задели за живое.
- Хотите диспута со мной, господин флигель-адъютант? - угрожающе наклоняется он ко мне. - Я предоставлю вам такую возможность, решено!
Тон его голоса не предвещает ничего хорошего, но я встречал и не таких.
- Я устрою с вами дискуссию. Но... - на секунду Троцкий задумывается. - Раз вы меня вызвали, полагаю, на словесную дуэль, то я вправе выбирать оружие, не так ли? Господин поручик?
- Так. - киваю я. А он соображает! Но - выбирай что хочешь, Лев Давыдович. Приму любое твоё решение.
- В таком случае, господин Смирнов, я согласен. Оружием станет выбранная мной тема дуэли... - он задумывается на секунду. Внезапно, его осеняет: - Я выбираю темой 'Самодержавие как прогнившее, отжившее себя явление!'. Не сдрейфите, господин Смирнов? Будете мужчиной? - возвращает он мне встречную любезность, улыбаясь свысока.
Не сдрейфлю, не боись. Царизм так царизм. Идёт!
- Я согласен! Где и когда?
Троцкий задумывается.
- Диспут постараюсь организовать в самое ближайшее время - думаю, вы понимаете, единолично принять решение о подобном я не в праве и мне необходимо посоветоваться с товарищами... Надеюсь, сиё понятно?
Я киваю. Понятно, чего там! Конспирация и все дела.
- В таком случае ваш адрес, господин Смирнов. С вами свяжутся в ближайшее время. И про завязанные глаза, я надеюсь, вы не пошутили?
- Не пошутил, господин Бронштейн - завязывайте. Запомните или записать?
- Я запомню.
Диктуя адрес, я замечаю, как при упоминании Царского Села брови того подпрыгивают вверх. Эх, молод ты ещё, Давыдыч, не умеешь скрывать эмоций. Впрочем, дело наживное, ты быстро научишься, уж я-то знаю. А чего же ты хотел, дорогой? Я ведь флигель-адъютант, как никак. Живу приближённо к царской особе.
В общем, у меня к нему, пожалуй, всё. Не подавая руки, я разворачиваюсь на каблуках и делаю было несколько шагов, но меня останавливает окрик.
- Господин Смирнов?
- Да? - оборачиваюсь я.
- А зачем всё-таки это надо вам? Вы ведь рискуете вашем положением, и не на шутку? - Троцкий всё так же стоит под жёлтым, потерявшим почти всю листву каштаном, задумчиво глядя мне вслед. Молодой романтик революции, мечтающий о светлых идеалах. На какую-то секунду мне даже становится его жаль - он ведь действительно, пока всего лишь мечтатель. Но - лишь на секунду. Робеспьер, Дантон... Троцкий, Ульянов, Мао, Пол Пот, Ким Чен Ир - список можно продолжать долго. Сколько вас таких, молодых романтиков мечтало о светлом будущем? Одиноко стоя под каким-нибудь каштаном, ёлкой, лиственницей, пальмой? Сколько? Не перечесть, но итог неизменно один.
И потому, прогнав ненужную жалость, я, заставив перепугано шарахнуться в сторону какую-то проходящую мимо древнюю старушку в чепце и с клюкой, просто громко отвечаю ему правду:
- Наверное, я как и вы идеалист, Лев Давыдович! До скорой встречи!
А оправившаяся от испуга бабушка, тряся палкой, громко кричит мне в след:
- Чтоб тебя, ирода!!! Напужал ведь, стервец!!!..
И, ворча что-то себе под нос, сгорбленно идёт дальше. Как иду и я.
Питер - по-настоящему уникальный город. Вроде бы он большой, даже огромный, но странным образом всё в нём пересекается, оказываясь рядом - загадка, которую я объяснить себе не в состоянии. Протопав наугад несколько кварталов, глубоко погружённый в раздумья о произошедшей встрече, я неожиданно для себя оказываюсь на Арсенальной набережной. Разумеется, ни на какое открытие никакой Думы я не попал - холодное северное солнышко давно уже перевалило полуденную черту, начав склоняться к закату.