Яков Васильевич, вы же понимаете, что скоро здесь будет бой и оставлять раненых в городе нельзя, потому как их количество будет только умножаться. Нужно вывезти всех дальше. «Бабушка» говорила, что в Твери прекрасный большой госпиталь.
Отчего же не в Москву?
Считаю, что француз и так в первопрестольную двинется потом опять вывозить? Лучше сразу подальше. Чтобы двойную работу не делать.
А в столицу думаете не пойдёт?
Ежели и пойдёт, оттуда и вывозить легче.
Может сами их и повезёте?
Яков Васильевич, зачем меня опять в обоз? Семён Матвеевич наверняка писал вам о моих навыках в хирургии. А здесь вам помощь наверняка понадобится. Не отсылайте!
Ну что ж делать-то с вами размышляя проговорил он, хорошо, направитесь в группу к Сушинскому. Он был очень вами доволен. заявил подумав, и вернулся к распределению нижних чинов в «новом» госпитале.
Семён Матвеевич нашёлся в доме, который указал мне с женихом посланный с нами солдат. Небольшой особняк, отданный под расквартирование медицинской службы, ещё недавно явно принадлежал какому-то купцу. Об этом говорила слишком вычурная мебель и обтянутые в кричащий цвет материи, стены.
Здесь же нашёлся и господин Сурин. Аристарх Петрович был так мне рад, что тут же занялся организацией чаепития, пока мы с Семёном Матвеевичем обсуждали организацию нашей будущей работы.
Господин Сушинский также не скрывал своего желания, чтобы я оказалась подальше от города, к которому подходит неприятель. Потому мне было поручено подготовить перевалочный пункт подальше от будущих боёв.
К моей радости, Семён Матвеевич согласился с моим мнением, что разворачивать большой госпиталь внутри городских стен не дальновидно. На месте, солдатам лекарские помощники будут оказывать только первую посильную помощь. Затем, тяжелораненых следовало отправлять к врачам, которых необходимо было расположить у выезда из города.
Далее, в дело вступал развозной госпиталь, отвечающий за последующую обработку ран, перевязку, питание и естественно, перемещение к месту дальнейшего пребывания пациентов.
Господин Сушинский очень внимательно выслушал рассказ о нашем опыте вывоза раненых из Могилёва. Идея предварительной подготовки ночной стоянки его впечатлила. Весь оставшийся вечер Павлу пришлось рассказывать о своих новшествах.
Глава 10
7 августа 1812 года
Опять дорога и снова я в сопровождении моих татар и остатков инвалидной команды следую теперь уже в сторону Можайска. Сейчас мы находимся в авангарде поспешно отступающих войск, так что ни о каком медленном движении не может быть и речи. Останавливаемся ненадолго лишь в самое пекло, а затем опять в путь. Во время подобных коротких передышек, вокруг всё чаще появляются небольшие холмики, становившиеся для некоторых «последним приютом».
В дороге я почти всё время спала, приходя в себя от всего произошедшего за эту неделю. И лишь небольшой навес над бричкой, сооружённый по наказу Павла, не давал мне с моими подопечными «изжарится» на солнце
Всё началось с того, что второго августа Багратион, оставив дивизию Неверовского «держаться до последнего» под Красным, прибыл наконец-то в Смоленск. Встреча с Барклаем, свидетелем которой случайно оказались мы с «провидцем», зашедшие в канцелярию утвердить будущее расположение врачебных пунктов, поразила нервозностью и неприятием.
Город напоминал разворошенный пчелиный улей с двумя «королевами». Дело в том, что главнокомандующего как-такового не было. Ни Петр Иванович, ни Михаил Богданович, назначение так и не получили. Один командовал «второй», а другой «первой» западной армиями. По сути, в войсках случилось двоевластие. Оно ещё отягощалось и тем, что многие «намекали» Багратиону, что раз он командует только «второй», то ему и следует подчиниться Барклаю. Всё это выливалось в некую личную неприязнь между военачальниками.
Дополнительным мотивом противостояния генералов послужило и то, что, подойдя к городу на два дня позже Барклая, армия Петра Ивановича не смогла найти «ни еды, ни воды, ни позиций». Именно по этой причине моего жениха пригласили в штаб к Багратиону, когда Павел предложил тому обеспечить «вторую» необходимой провизией с собственного склада.
« со мной поступают так неоткровенно и так неприятно, что говорить об этом невозможно. Я никак не хочу становится рядом с этим министром. Ради бога, пусть государь пошлёт меня куда угодно, хоть и полком командовать в Молдавию или на Кавказ, а здесь быть не могу. Да и вся главная квартира немцами наполнена так, что русскому жить невозможно и толку никакого нет. Ей-богу, с ума свели меня от ежеминутных перемен думал, истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу».
Пересказывал мне в тот же день пламенную речь Петра Ивановича, Павел. Но Багратиона по словам жениха, «додавили» и ему «пришлось признать главенство» Михаила Богдановича, что и отразилось на дальнейшей истории
Как и в том, что Неверовский смог вывести из-под Красного лишь шестую часть от всего своего отряда.
Случилось так, что корпусу генерала Раевского поручили идти из Смоленска тем на помощь. А впереди корпуса надлежало выступить второй гренадёрской дивизии, но, ко всеобщему удивлению, эта самая дивизия три часа кряду не трогалась с места. Из-за чего Раевский ждал и терял драгоценнейшее время.
Как оказалось, причина задержки довольно банальна. Данной дивизией командовал генерал-лейтенант, принц Карл Мекленбургский. Накануне он бурно провёл вечер с приятелями, был пьян, утром проснулся очень поздно и только придя в себя, смог отдать приказ о выступлении. Будучи родственником государя, Карл был уверен в своей безнаказанности. Расстрел за этот «подвиг» ему не грозил. А потому принцу незачем было отказывать себе в развлечениях даже на войне.
Из-за его похмелья, помощь опоздала и остаток корпуса Неверовского с трудом отошёл к Смоленску устлав дорогу трупами русских солдат.
Произошедшее довольно бурно обсуждали в городе, хотя многие проявляли сочувствие принцу, считая причину его поступка уважительной.
Но вскоре всем стало совершенно не до сплетен. Четвёртого августа, с шести утра французские войска начали обстрел Смоленска. Заранее ожидая это, остатки нашего Могилёвского госпиталя уже находились за городом, ожидая раненых.
Мы расположились у речки, недалеко от крепостной стены. Учитывая мои предположения относительно количества будущих пациентов, наличие рядом текущей воды должно было стать большим подспорьем. С краю утоптанной площадки для меня и девушек на расстоянии друг от друга сколотили удобные высокие столы. К торцам приладили, заказанные Павлом по моей просьбе, высокие металлические стойки для ламп.
Увы, но мне оставили всего лишь десять человек из старой инвалидной команды. Остальных по распоряжению Виллие передали в помощь другим группам. Хорошо хоть удалось отстоять Гаврилу Федосеевича. Я настолько привыкла, что старший унтер без напоминания решал многие вопросы нашего «развозного» госпиталя, что просто не представляла, как буду справляться без него. Вот и сейчас, он организовывал костры, горячую воду, разделял привезённый женихом новый аптекарский запас.
Павел Матвеевич после беседы с Багратионом почти не появлялся. Только после начала обстрела он заехал ненадолго и всё время простоял со мной обнявшись, совершенно не реагируя на недовольство Ольги.
Спустя несколько часов начался первый штурм. Сражение то затихало, то набирало силу. В первое же затишье стали подвозить раненых. Но можно было сказать, что этот день прошёл спокойно.
Я даже лицезрела кавалькаду губернатора Аша, спешно покидающую город. А так, в течении всего дня рядом с нами не останавливаясь, «текла» людская река. Кто на телеге, а кто и пешком, жители покидали Смоленск. В глубоких сумерках из города вынесли икону смоленской божьей матери, а звон колоколов городских церквей сливался с треском падающих от обстрела зданий и гулом сражения.
Но мы мало обращали на это внимание. Было много раненых. Но хорошо организованная генерал-гевальдигером служба, распределяла их почти равномерно между врачами, также как и я, расположенными в разных местах на выезде из города. А посему, к вечеру мы хоть и чувствовали себя уставшими, но не потеряли никого из пациентов. Впрочем, самое «горячее время» началось с четырёх утра следующего дня.