Но почему ей, почему не мне?..
Успенский понял этот вопль души сразу. Почему не референту, у которого, по его мнению, на лбу написано: не дурак, любознателен, хитер, азартен, досталась способность определять нужные для дела монеты? Почемудевчонке, которая, может, даже не всю таблицу умножения помнит, а управляться с калькулятором умела, но разучилась?
В ответ Борис Семенович воздел руки к потолку. Он цену своему референту знал
Митенька имел обманчивую внешность. Глядя на себя в зеркало во время бритья, он видел острое, выразительное, волевое лицо, с темными глазами, с мужественным носом, И ему казалось, будто душа соответствует лицу. На самом деле референт проявлял свой героизм в мелочах и при условии полнейшей безнаказанности. Да, Митенька был трусоват. За ним числился один неблаговидный поступок, когда он проявил смелость, но потому лишь, что за спиной стоял и руководил интригой Успенский.
Бог с ней, сказал Борис Семенович. Это, может, и к лучшему, что она такая дурочка. Умная бы стала докапываться, чем мы тут занимаемся, а этой дам четыреста рублейи она будет уверена, что все в порядке. Митенька, свяжись с «Часовым», нам бы очень не помешал охранник. Сегодня какой-то сумасшедший ломился в салон, перепугал девочек.
Девочек было три, младшейсорок восемь лет. Они как стали работать гадалками четверть века назад, так другого ремесла и не нажили, но в «Инари» они хоть трудились официально, получали белую зарплату и могли рассчитывать на пенсию.
Хорошо, Борис Семенович. Сегодня будем пробовать?
Н-ну Давай рискнем с двухевриком. Я только схожу в свой вертеп разврата.
Дядя Боря имел в виду «Трансинвест».
«Инари» и банк обитали в одном здании, из «штаб-квартиры» дяди Бори можно было попасть на служебную лестницу банка. Успенский ушел, а Митенька спустился в подвал и стал готовить Икскюльскую плиту к ритуалу, смысл которого все еще оставался туманным. Некоторые монеты иногда производили на свет потомстводве монетки того же номинала, но абсолютно новые. Почему, каким образомпонять было совершенно невозможно.
С одной стороны, и возникновение двух монет ниоткудауже чудо. С другойвряд ли плиту изготовили только для того, чтобы она раз в месяц приносила такой урожай.
Суета вокруг плиты началась, когда родной дядя Митеньки откуда-то ее с немалым трудом привез и спрятал в сарае. При этом были потрачены деньги, которые считались общими, семейными. Отец Митеньки, человек очень практический, разозлился, назвал возню с «каменной дурой» глупостью, и напрасно родственник тыкал его носом в бумаги, исписанные готическими буквами. Чернила выцвели, слова были впопыхах написаны с сокращениями, а взывание к памяти предков, баронов фон Апфельдорн, ничего не далопотомки непоправимо обрусели. Дмитриев дядя нарисовал генеалогическое древо, из которого вытекало: прямых наследников барон не оставил, но передал все, что мог, сыну двоюродной сестрыЭрнесту Каминскому. От этого Эрнеста и происходил Митенька; но, поскольку внуков тот не оставил, лишь внучек, Митенька носил совершенно не баронскую фамилиюПотапенко.
Так бы и остались бароновы писания вместе с мешочком старых монет содержимым старого фанерного чемодана, так бы вместе с чемоданом и попали на свалку, но Митенькин дядя вздумал устроить из расшифровки и из плясок вокруг плиты маленький бизнес. Он стал искать спонсоровтогда еще водились богатые люди, способные пожертвовать пару миллионов на поиски снежного человека или инопланетного корабля, ошибочно принятого за Тунгусский метеорит. Так он познакомился с Успенским. А Борис Семенович был из тех людей, кого можно в цирке показывать: он запах денег за три версты сквозь десять бетонных стенок чуял. Причем проявилось в нем это давно, еще в пионерском детстве. Он тогда, обратив внимание, что половина класса забывает дома ручки, карандаши, точилки и прочую мелкую дребедень, завел подпольную торговлю: скажем, ручку, что стоила в магазине тридцать копеек, продавал за сорок. Однажды это обнаружилось, учителя страшно ругались, называли спекулянтом, но родители, наоборот, посмеялись и одобрили. Поскольку мать, работая в магазине, занималась примерно тем же, пионер Боря решил брать пример с нее, а не с фантастических юных ленинцев, о которых толковали учителя. И потом он уже в паре с матерью занимался тайной торговлей джинсами, как фирменными, так и самодуем. Но при этом время от времени он пускался в обычные для парня авантюрымог уйти с компанией водных туристов на Берладку, чтобы неделю сплавляться, петь дурацкие песни и пить хорошее нефильтрованное пиво.
Его капитал начался с гадальных салонов. Потом начались игры с недвижимостью. Наконец настала пора ценных бумаг. И вотбанк.
Банкир решил раскручивать это дело не с заполошным дядюшкой, а с племянником, который сумел ему понравиться умеренным интеллектуальным развитием и исполнительностью. Тогда уже было принято решение строить новое здание «Трансинвеста», и плиту упрятали в подвал, а Митеньку Успенский взял в референты и стал ему платить небольшую зарплату.
Референт сделал все возможное, чтобы задвинуть родного дядю за шкаф, тем более что в этом ему помогла вся родня. Он с азартом пустился в загадочные магические эксперименты. Когда им удалось получить две первые пятирублевки, на радостях они прокутили кучу денег. Но треклятая плита жила по каким-то особенным законаминогда молчала по два месяца, а потом три сеанса подряд преподносила скромные подарки. Вычислить алгоритм ее сюрпризов не удавалось, хотя и астрологию пустили в ход, и даже музыку (Митенька где-то вычитал, что коровы, которых заставляют слушать Моцарта, повышают удой). Наконец до экспериментаторов дошло, что плите не каждая монета годится, но принцип отбора пока был непонятен. А вскоре Софья Андреевна прислала к ним Анюту.
Из трех монет, которые она, введя себя в транс, выбрала в общей куче, попробовали петровский пятак. И приложили к нему такой же, только другого года.
Естественно, ни Успенский, ни Митенька латыни не знали, и тексты, которые приходилось произносить, казались им сущей абракадаброй. Но они выучили непонятные слова и произносили целые фразы автоматически, при этом мысли порой улетали в непостижимые области. Успенский вспомнил вдруг покойную Люсю, с которой было что-то вроде романа. Люся, как и дочка Анюта, была маленькой блондинкой, но с очень красивыми ногами, у Анюты Борис Семенович таких не обнаружил. Вот как раз ножки и выскочили из дебрей памяти, беленькие, с красными ноготками. Референт же попытался вспомнить, когда он в последний раз навещал подружку Машу, всегда звонившую в случае мужниной трехдневной командировки. Так получалось, что по меньшей мере три недели назад, а это был явный непорядок.
Голубая искра, явившаяся во мраке, была маленькой и очень шустрой, но растаяла через несколько секунд, не успев набедокурить. Пятаки успешно размножились.
Для чистоты эксперимента Митенька повез два пятака, старый и новенький, к знакомому коллекционеру, и тот, исследовав их под микроскопом, не нашел ничего подозрительного, более тогообменял на редкую монету, пятьдесят центов, выпущенные Ватиканом в две тысячи четвертом году. Хотя Ватикан и не входил в Евросоюз, но свои евро чеканил, и они пользовались спросом у коллекционеров. Такую денежку стоило бы растиражировать при помощи Икскюльской плиты.
Теперь нужно было приручить дурочку, пропускать через ее руки все серебряные и золотые монеты, какие только удастся раздобыть, и ухитриться, чтобы она ни о чем не догадалась. Потому что у такой вот Анюты что-то выпытатьплевое дело. А в том, что к плите могут проявить интерес заграничные гости, Успенский и Митенька не сомневались.
Они знали, что у барона фон Апфельдорна был партнер, вкладывавший деньги в поиски и откапывание плиты. Две революции и две войны разлучили баронову родню с родней партнера, но кто поручится, что эти люди вдруг не возникнут и не начнут действовать? Именно теперь, когда появилась Анюта?
По части нюха Успенский был велик и могуч. Тут референт ему полностью доверял. Но одной особенности начальника он все же не знал. Вальяжный, внушающий доверие и говорящий уверенным голосом Борис Семенович на старости лет стал пуглив. Но случая узнать это пока не выпадало.