Это было нетрудно, Нагаи-сама.
Знаю, знаю, закивал старик, ещё теснее прижимая к себе свою побледневшую от жуткой картины спутницу. Любой бы справился, не правда ли? Он прищурился. Только ты ведь не любой, Хироси-сан. Ты весь в отца, который верой и правдой служил моему отцу. Я его хорошо помню. Он тоже никогда не зазнавался и предпочитал если и выделяться, то скромностью.
Благодарю, Нагаи-сама.
Ты выяснил, по чьему поручению он действовал?
Хироси достал из-за пазухи маленький бамбуковый пенал, а из него свёрнутый трубочкой листок рисовой бумаги.
При нём была вот эта записка.
Он передал листок хозяину. Господин Нагаи предусмотрительно оттолкнул наложницу к лавке, чтобы не подглядывала, а сам внимательно пробежал глазами ровные иероглифы.
«Подателю сего» пробормотал он, поднимая задумчивый взгляд на Хироси.
Охранная грамота, кивнул тот. Обратите внимание на инкан.
Сюго Китамура Подлец!
Хироси сделал вид, будто тоже крайне удручён этим открытием.
Нагаи-сама, это может быть простое недоразумение, заговорил он. Я тут подумал, может, это вообще подделка. Может, кто-то хочет свалить всё на господина Китаму
Прекрати, Хироси! Старик забрал у верного слуги и покрутил в руке бамбуковый пенал. Дорогая штучка. Достойная сюго и его подручных. Я давно подозревал нечто подобное, но никогда даже предположить не мог, что они станут действовать настолько откровенно.
Возможно, сёгун Токугава дал им на то полную власть? предположил Хироси. Вот они и осмелели.
Не осмелели, а обнаглели! Господин Нагаи так ослаб в гневе, что присел на лавку рядом с наложницей, которая машинально отодвинулась на самый краешек. Если их сейчас не остановить, они перейдут все границы и превратят Кюсю в свою буддийскую вотчину. Он сплюнул и на мгновение задумался. Я знаю, что мы должны сделать в первую очередь. Мы должны поставить в известность о твоей находке наших западных братьев. Я не намерен больше скрывать от них всю серьёзность нынешнего положения дел.
Если позволите, Нагаи-сама, напомню ваши же слова о том, что мы ни в коем случае не должны их спугнуть.
О, ты ещё слова своей бабки вспомни, Хироси! Старик напустил на себя весёлость. Прошли те времена. Наши братья всё давно сами поняли, и больше их такими вещами не запугать. Или ты намекаешь на то, что они могут свернуть помощь и бросить нас на произвол судьбы? Уверяю тебя, они не такие простаки, какими иногда прикидываются. Наоборот, они должны понять, что их поддержка важна сейчас, как никогда. И мы, и они всегда знали, что рано или поздно начнётся открытая война за Японию, за душу Японии. Поставить их в известность наш долг.
Как вам будет угодно, Нагаи-сама. Хироси почтительно поклонился и бросил взгляд на не сводившую глаз с отрезанной головы девушку. Пригласить их к нам или лучше
Пригласи к нам. Так будет вернее. Пусть они чувствуют себя гостями и видят, что мы не заискиваем, а твёрдо управляем нашими землями. Старик помедлил. Да, так лучше.
Мудрое решение, Нагаи-сама. Я готов отправиться к ним в обитель немедленно и передать ваше приглашение на словах. Когда вы соблаговолите их принять?
Он знал, как охоч его дзито до подобных высокопарностей. Настолько, что не замечал скрытой в них иронии. Иные хитрецы настолько хитры, что готовы перехитрить даже себя.
День только начинается, Хироси. Хороший день, я уже это вижу. Поэтому давай не откладывать. Скажи им, что я жду их на закате, и что им не придётся переживать об обратной дороге. Они будут моими дорогими гостями, которым я с радостью предоставлю кров на всю ночь. И кров, и угощенье, и Он посмотрел на свою наложницу. И всё, что моим братьям будет угодно. Так и скажи. Они поймут и оценят.
Они аскеты, на всякий случай напомнил Хироси.
Мы все аскеты, хмыкнул старик. Но иногда, нужно от аскетизма отречься, чтобы тем глубже его прочувствовать. Если они захотят, мои девочки им такую возможность предоставят. Только ты им, разумеется, об этом не говори. А то ещё, действительно, испугаются. Он положил ладонь на колено наложницы и противно хихикнул. Кто этих гайдзинов разберёт?
Я разберу, думал Хироси, покидая роскошное имение управляющего и направляясь теперь по змеиным извивам сельской дороги в сторону неприветливого леса на вершине отдалённого холма, где с каждым месяцем разрасталось поселение «киристан». Отрезанную голову он на всякий случай прихватил с собой, предварительно уложив в непромокаемый кожаный мешок, который принесла старая служанка господина Нагаи.
Гайдзинов на холме постоянно проживало четверо. Приходили с юга и другие, но те занимались всё больше делами торговли, а эти посвящали всё время обращению местных селян в свою странную веру. Одним из них до недавнего времени был ныне убиенный ируман Изаки. Он лучше остальных умел говорить по-японски и благодаря этому сошёлся с Хироси особенно близко. Остальные трое его тоже не сторонились, однако Изаки никогда не позволял себе вести беседу в его присутствии на родном португальском языке, а эти запросто могли заставить его хлопать глазами, обсуждая что-то, что, по их мнению, его не касалось. Правда, Изаки успел его кое-чему научить, так что Хироси многое из их речей понимал, однако, разумеется, не подавал виду.
Гайдзины строили храм.
Тот, что сгорел усилиями бывшего обладателя отрезанной головы, был уже довольно старым, но намоленным и любимым многими. Новый храм обещал стать выше и вместительней, причём первоначально их старейшина, которого остальные называли «падре», задумал использовать в строительстве камень, чем озадачил здешних мастеров, потому что зачем заниматься ерундой, когда можно быстро и хорошо обойтись брёвнами? В итоге решили использовать как дополнительный материал глину, благо её в округе нашлось предостаточно.
Падре звали Алессандро. И был он родом не из Португалии, как остальные, а из Италии. Изаки говорил, что поэтому он и считается среди них главным. Его в Японию направил сам папа, который живёт в очень маленьком и очень могущественном городе Ватикане.
Падре выглядел из всех четверых наименее представительно. Мало того, что невеликого роста, он ещё и сутулился, отчего со стороны походил не на гайдзина, а на старенького японца. Зато, как у настоящего гайдзина, у него был выдающейся длины крючковатый нос, большие, слегка навыкате глаза и скошенный подбородок, что вместе с пышной копной кудрявых волос делало его особенно похожим на пурпурную сойку.
Дорога до их поселения занимала не менее полутора ри, заканчиваясь утомительным подъёмом по заросшему лесом склону холма. Хироси понимал, что место для постройки нового храма выбрано неслучайно и вовсе не только для того, чтобы отсеивать наименее рьяных паломников. Такое поселение было проще оборонять. Кроме того, на вершине холма бил родник, дававший не только избыток питьевой воды на случай осады, но и средство мгновенного тушения пожаров, если бы войска сёгуна решили предать округу огню.
Когда он вошёл через распахнутые новые ворота за высокий частокол, солнце уже стояло почти в зените.
Хироси здесь знали. Кто-то не обращал внимания, кто-то приятельски здоровался. Он вообще замечал, что, переходя в христианство, японцы менялись. Размеренное отношение к жизни и пренебрежение временем уступали место усердию в работе и вечной спешке. Теперь всем нужно было обязательно всё успеть. Вероятно, перспектива расплачиваться за допущенные при жизни ошибки после смерти накладывала на киристан дополнительное бремя. И гайдзины этому только потворствовали. На видном месте внутри поселения они установили каменный жёрнов с изрядно проржавевшим от дождей железным прутом, скошенным так, чтобы отбрасывать полоску тени на процарапанные в камне значки и таким незатейливым образом указывать, который сейчас час. Все называли это приспособление «риродзио».
Большая часть построек в поселении представляли собой обычные минки с остроконечными соломенными крышами. Отдельно стояла крытая жаровня, в которой постоянно поддерживался огонь и сушились глиняные кирпичи главный строительный материал для храма. Тут же возвышался, выделяясь бревенчатыми стенами, сруб, в котором обитал сам падре с собратьями.