Резюмируя сказанное, к весне 1235 г. оба князясоюзника, Даниил и Владимир, утратили свои столыГалич и Киев. К тому же Владимир Рюрикович потерял не только стол, но и лишился свободы. Вместе с женой и малолетними детьми его увезли в степь. Изяслав Мстиславич Смоленский, сын великого князя Мстислава Романовича Старого, сел в Киеве. А Михаил Всеволодич, сохраняя за собой Чернигов, после ухода Даниила, был приглашён горожанами в Галич, где и утвердился, превратившись, таким образом, в самого влиятельного правителя Юга Руси.
В самом конце грамотки Изяслав Мстиславич просил меня сразу, как только вскроется Днепр, прислать ему один из моих пехотных полков. Маловато у него под рукой было сил, для надёжного удержания Киева. А сам князь, оставив в городе мой полк, с большей частью дружиной собирался отбыть в противоположном направлениив Смоленск, чтобы помочь мне здесь утвердиться.
После не долгих раздумий и споров собственных совести с душившей её «жабой», я сам для себя, с не охотой, но всё же решил выполнить его просьбу. Сил контролировать Смоленск у меня и так останется более чем достаточно, просто войска нового строя в Киеве не хотелось раньше времени «светить». Но тут уж ничего не поделаешь, придётся уважить родителя.
Удалив все лишние уши, я остался наедине со своим бывшим наставником. Внимательно перечитав послание ещё раз, я поинтересовался у Перемоги, от чего так бояре галицкие не любят Даниила, зато с лёгкостью признали над собой, в лице Михаила Всеволодича, посути власть Чернигова?
Из долгого и сбивчивого рассказа дядьки, сдобренного массой примеров и дилетантскими рассуждениями, я сумел сделать для себя определённые выводы. Оказывается, что всё дело, как обычно, кроется в деньгах.
Если в словах Перемоги оставить лишь выжимки из сухих фактов, то они свидетельствовали о том, что враждебный Галичу Чернигов или Киев автоматически сильно ухудшали экономическое положение Галицкого княжества, разрывая сложившийся торговый путь между Западом и Востоком. А вся мощь и процветание Галича образовались именно благодаря нахождению города на этом широтном коммерческом «министром», связывающим через Чернигов и Киев богатый Восток с Венгрией, Малой Польшей и другими странами Запада. Поэтому навязываемый князьями Романовичами союз с Волынью себя не окупал. Бедная северная торговля с Мазовию и нищей Литвой просто по определению никак не могла заменить собой богатый широтный путь ВостокЗапад.
Поэтому власть волынского князя Галич признавал лишь под давлением военной силы. Да и делалось это лишь при соблюдении обязательного условиясохранении торговых путей в западном и восточном направлениях. А при противоборстве с Черниговом эти условия были невыполнимы, что в конечном итоге вылилось в недовольство и в бунты среди галичан. Поэтомуто Галич, при первой подвернувшейся возможности, сразу освободился от Романовичей, призвал к себе черниговского князяединственного человека, который мог бы обеспечить бесперебойную работу широтного коммерческого маршрута. Всё сложное на первый взгляд, оказалось простым на проверку.
Не знаю, откуда именно, но вести о последних событиях в Киеве, со скоростью верхового пожара, уже расползлись по городу, и потому, секретить послание дальше не было никакого смысла. Да я, в общем-то, и не собирался этого делать. Скрыть такие известия просто априори невозможно, ведь Киев находился не на Луне, а стоял, вместе со Смоленском, на берегах одной и той же реки.
На следующий день грамота была зачитана собравшимся по такому случаю боярам, а затем и горожанам на вече. К счастью, моя потаённая тревога, что немедленно поднимут вопрос об избрании нового князя, не оправдалась. Пока, по крайней мере. Но то, что этот вопрос в ближайшие дни, а может и часы возникнет в повестке дня, я, что называется, копчиком чувствовал.
Вечером того же дня в Свирский тереме я распорядился устроить пир по случаю занятия Изяславом Мстиславичем Киевского престола. Ещё засветло на это празднество стали съезжаться не только думцы, но и все остальные мои компаньоны, не входящие в состав Думы, гнёздовские командиры тоже были приглашены на это застолье.
Разодетые в шубы бояре, красуясь друг перед другом, входили в гридницу, преобразившуюся в огромный пиршественный зал. Прежде чем усесться на лавку, они с достоинством кланялись, пристраивались за стол, стараясь при этом, занять место поближе ко мне. Припёршегося епископа, много о себе мнящего, пришлось приветствовать отдельно, традиционном способомцелованием руки, чувствуя себя при этом начинающим мужеложцем. Ну, никакой святости в этом человеке не было ни на грамм! Все эти ритуальные пляски вокруг него вызывали у меня лишь отвращение и ещё больше усиливали мою неприязнь!
Слуги в серебряной посуде стали подавать, с пылужару, мясные и рыбные блюда, расставляя их на огромном Побразном столе. Среди жаркого возвышались зеленоватые стеклянные бутылки выделки Заройского стеклодельнозеркального предприятия с водкой, стоялым мёдом, вином и квасом.
Пили из стеклянных бокалов. Первый тост, как и положено, подняли за нового князя Киевского. Второйвыпили за смоленского князянаместника. Третийза дорогих гостей. А потом понеслосьпоехало. Гости наливали себе из бутылок и пили кто, что и когда хотел со здравницами и без оных. Ели мясо с рыбой, кидая под стол кости и объедки, а лоснящиеся от жира руки и бороды вытирали о скатерти.
Многие из присутствующих налегали на водку, а потому быстро начались весёлые хмельные разговоры. Перебивая друг друга, бояре заверяли меня в своей вечной любви. Все как один были настроены решительно поддержать кандидатуру молодого наместника при избрании нового Смоленского князя.
При тебе князь, словно врата Рая раскрылись! говорил заплетающимся языком боярин Есиф Симеонович, милости неисчислимые на нас грешных просыпались!
Да! Да! поддержали выступающего сразу несколько глоток.
Щедр наш князь и милостив до нас без меры, снизошёл до комплимента в мой адрес крупнейший смоленский землевладелец Жирослав Олексич. Вот мне недавно даровал угодья по реке Сож.
А у меня все сёла ульями князя нашего заставлены! подал голос доверенный боярин Изяслава Мстиславича Дмитр Ходыкин.
А торговля как в рост пошла с этими латунными монетами! Теперь смерды нам и меха и воск за них продают, восхищённо вторил хвалебным одам Терентий Луготич, смоленский купец и таможенник в одном лице.
Несть числа твоим милостям, Владимир Изяславич! Немцы даже своё серебро на латунь у нас меняют! не удержался от дифирамбов и купец Фёдор Волковников.
И не только немцы, в других городах латунные монеты тоже, мал по малу, в оборот входят, заявил Юрий Захарьевич, глава совета директоров «РостДома», да так важно, как будто это была его личная заслуга.
Без вас, господа бояре ничего бы этого не было! Высоль русской земли и становой хребет нашего княжества! Опора и подмога смоленскому князю! льстил я в ответ.
От этих слов некоторые расчувствовавшиеся бояре чуть ли не со слезами на глазах полезли целовать мою руку.
Ну, хватит, Пантелей Братонежкич, пытался отстранить руку от конецкого старосты Ильинского конца. Давайте выпьем за боярина Пантелея Братонежкича! Золотой он человек. И за посадника Артемия Астафьевича тоже выпьем, за верную его службу!
Спасибо, на добром слове, князьбатюшка!
Уважили вы меня бояре! Спасибо всем вам, что за меня стоите!
Потом заявились гусляры, начав перепевать песни «моего сочинительства», а скоморохи дёргались на импровизированной сцене между столами.
Спиртное полилось в боярские глотки с ещё большей силой. Ближе к утру многие свалились под стол, другие храпели, упав лицами в ендовы, другие разбрелись по теремным закуткам.
Когда рассвело, бояр из теремных хором начали выволакивать приехавшие за ними их собственные слуги. Мои же челядинники, заранее проинструктированные, выдавали с наилучшими пожеланиями каждому покидающему застолье боярину «джентельменский набор» для опохмела.
А спустя двое суток в Смоленск нагрянул Дорогобужский князь с лживой улыбкой, но с постной физиономией. Второй претендент на Смоленский престолКричевский князь, по слухам, болел и не вставал с постели.