Согласно этого указа, император, то есть я, собственной персоной, дабы не смущать своим присутствием двор во время траура, удалялся в деревню, в дальнее имение, чтобы провести время в молитвах, чтобы заглушить горе потери любимой сестры. От поездки на богомолье по святым местам меня отговорили, потому что действительно зима, и кто знает, что во время долгой поездки со мной могло произойти. В моей поездке меня должен будет сопровождать только Остерман, чтобы не прерывать обучение, хотя все прекрасно знали, как именно учится император и чему именно обучает Остерман. Но так значилось в указе, который Верховный тайный совет проглотил, даже не поморщившись. Им вообще было наплевать, где в данный момент я нахожусь, лишь бы был жив и мог подписать подсовываемые тем же Остерманом документы. Сам же Андрей Иванович расположением Совета не слишком пользовался, к нему относились скорее настороженно, потому что все помнили, кто именно способствовал падению с небывалых высот Меншикова. Так что моя поездка, да еще и со старым лисомэто же просто праздник какой-то. А нет меня поблизости, так не беда, вон Ванька Долгорукий прекрасно мою подпись умеет изображать, не подкопаешься. На особо важных документах подделку ставить поостерегутся, а вот на не слишком важныхэто запросто, не раз уже такое проворачивали, почему бы и не повторить пару разков?
«В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов», нет, в Саратов я, разумеется не поехал, а вот то что к теткетак это прямо не в бровь, а в глаз оказалось. Деревней, в которую я подался, было Царское село, которое все еще по старинке называлось Сарской мызой и принадлежало оно Елизавете Петровне. Встречаться с Лизой мне не хотелось, хватило тех двух с половиной раз, во время которых она проверяла насколько еще натянут поводок, постоянно то демонстрируя свои прелести, такой глубокий реверанс мало кто мог изобразить, зато я смог увидеть все, что находится у нее в платье вплоть до талии, то как бы невзначай прижималась ко мне грудью, что-то говоря при этом томным шепотом с легкой хрипотцой. Если честно, то иногда меня даже пронимало, как говориться. Я все положенные полчаса наших встреч тупо пялился на нее телячьими глазами, только что слюни не пускал, а потом, чтобы привести мысли в порядок долго держал голову в холодной воде, постоянно гадая: эта дрянь все-тки совратила своего малолетнего племянника или все-таки нет? Ко мне пару раз еще наведывался Лесток, через которого я и намекнул, что двора в имение Лизы не будет, и Петр едет туда практически в одиночестве. Сказано это было вскользь, для того, чтобы он передал эту последнюю сплетню царевне. Лесток меня не повел, молодец! Все было передано Елизавете в течение ближайшего часа, после того, как он от меня ушел. Она-то уже приготовилась принимать императора и всевозможные увеселения, ну не мог я в ее понимании столько времени отказываться от привычных для Петра кутежей и обязательной охоты, сколько бы трауров не было объявлено. Так что, как только огласили указ, Лиза расцвела и даже принялась узнавать, кто именно составит императору компанию, кроме нее самой, разумеется, короче, раскатала губу, но обломилась, как и все остальные жаждущие оказаться рядом с юным царем в такое удобное, как им казалось, время. Передумала Лиза ехать в родное имение раньше, чем туда отбыл горевать я, потому что черное ей не шло, и надевать глубокий траур даже ради «любимого» племянника она вовсе не собиралась.
Вообще за ту неделю, что я прятался от всех в Кремле, мне удалось выяснить потрясающую в своей охренительности новостья единственный Романов, самый что ни на есть настоящий, оставшийся в живых. Других не было. Лизкадаже не в законном браке была рождена, Петр уже после ее рождения на своей «прачке чухонской» женился, разведясь предварительно с моей бабкой, а розовощекий карапуз, портретиком которого мне нужно было положенное время восхищатьсяКарл Петер Ульрих, тот, который должен будет стать следующим Петром, третьим, то есть, носил непроизносимую фамилию Гольштейн Готторпский. Признаться, об этом факте я не знал, и глубоко задумался на тему, а когда действительно прервался род Романовых? А получается, что на мне он и прервется, если я не придумаю, как обойти принцип Новикова, который действовал вопреки всему, что я пытался организовать, делая пока только робкие попытки, хоть что-то изменить.
Обо всем этом я думал, пока ехал в Царское село. Дорога была долгой, потому что прямую дорогу, которую начал строить Петр первый, по какой-то, видимо, очень важной причине делать прекратили, и мне оставался только кружной путь мимо Великого Новгорода. Что существенно увеличивало время в пути. Оно и так занимало несколько дней, а так увеличивалось до неделиэто в том случае, если дороги были хорошими и ничего путешественников на этих дорогах не тормозило. Вот! Вот чем я займусь первостепеннодорогами. Если выживу, естественно. Потому что поступление информации вовремя и в кратчайшие сроки от точки А в точку Бэто, порой играет первостепенную роль в любом начинании. Откинувшись на спинку сиденья, я прикрыл глаза и, чтобы хоть чем-то заняться, начал вспоминать все, что помнил о строительстве дорог. Предмет не был для меня профилирующим, но какие-то знания все равно осели глубоко на дно памяти. Еще бы каким-то способом почту национализировать, а то мысль о том, что она полностью принадлежит немцам была какой-то неправильной что ли. Вот так и происходят революциис захвата почты, телеграфа и телефонас такими бессвязными мыслями, крутящимися в голове, я начинал дремать, усыпляемый мерным покачиванием кареты.
Карета стояла на полозьях, этакие сани с крышей, богатым убранством и печкой внутри. Серьезно, в карете стояла печка, чем-то напоминающая буржуйку. За ней нужно было постоянно следить, чтобы она не опрокинулась и не сожгла пассажиров к чертям собачьим. Для этого в карете, кроме меня самого и Остермана постоянно находился специальный мальчишка, следящий за печью, ну и выполняющий мелкие поручения высокопоставленных особ не без этого.
Со мной ехали две роты гвардейцев Преображенского полка, несколько слуг и Остерман, да еще духовник, приставленный Феофаном к моей персоне. Ну, не могу же я без духовника молиться на самом-то деле. Вообще-то еще как могу, и первая моя победа заключалась именно в том, что я отстоял свою независимость в уединение. То, что на улице стояла зима, помогло мне в этом, прямо скажем, нелегком деле. Наличие специального мальчишки в карете, исключало возможность ехать в ней еще и духовника. Ну не влезал он, что теперь поделать? Не Остермана же на улицу выбрасывать. Вот это точно будет не слишком здравой идеей. Андрей Иванович при желании мог испортить жизнь не только Меньшикову, но и мне самому, а я пока не обладал вообще почти никакой властью, чтобы противостоять хоть кому-нибудь из Верховного тайного совета. Пока только можно было лавировать. Потому что тут и Лизка хвостом метет, и Петер Ульрих где-то подрастает, претендентов хватает, чтобы ранний апоплексический удар государю табакеркой организовать. К тому же преображенцы практически полностью подчинены Долгоруким. И как мне их безболезненно отделить друг от друга я пока даже не представляю. Поэтому я банально сбежал, чтобы не наворотить дел и не сократить и так слишком малый отмеренный мне срок, потому что вот так менять историю как-то не слишком хочется.
Чем же я собирался заниматься в Царском селе на самом деле? Не оплакивать Наталью, это точно. Возможно, для Петра II она значила много, не даром же никто особо не удивился этому отъезду, но я эту девочку не знал, и, хотя и сожалел о ее такой ранней смерти, но предаваться унынию не собирался. Мне бы за ней вскорости не отправиться, вот о чем я думал в первую очередь. Так что цели моего отъезда были не настолько благими, но какие-то цели, кроме банального бегства, я все же преследовал. Во-первых, мне необходимо было дистанцироваться от Ивана Долгорукова, пока под таким вот надуманным предлогом, а дальше будем посмотреть. А во-вторых, мне нужно было научиться разговаривать. Да-да, русский язык, вроде бы мой родной, но не слишком-то мне давался. Он был тяжеловесным, изобилующим различными выражениями, которые я лично считал лишними, и которые вполне можно было опустить, но вот только опускать их категорически не рекомендовалось. И хорошо еще, что приходилось учиться говорить именно по-русски. Ведь спустя совсем немногим полвека аристократы вообще перестанут изъясняться на родном языке, ну это понятно, больше бы правителей было на российском престоле с непроизносимыми немецкими фамилиями, глядишь, вообще бы Россией называться перестали бы. Так что, Петр Романов, лучше помолчи и поблагодари объект, за то, что не закинул тебя куда-нибудь, где твои знания технических иностранных ну очень сильно бы пригодились. Остермана же я взял с собой именно за то, что Андрей Иванович, в связи со своим происхождением, отвратительно изъяснялся на великом и могучем, и вряд ли мог ткнуть пальцем в меня и завопить: «А царь-то у нас не настоящий!».