Сквозь окно передо мной я вижу крошечный кусочек луны на небе, почти скрытой облаками. И тут я понимаю, откуда взялась фраза «сквозит как в сарае». Вокруг нас свистит ветер, и холод пробирает до костей. Я обхватываю руками ноги и подтыкаю под себя края юбки. Кирнан тянется за ближайшим тюком сена и, достав одеяло, разворачивает его и укрывает нас. Запах немного затхлый, но прекрасно согревает. Я не ожидала, что в этом месте может оказаться одеяло, да и как он узнал, что оно там было? Я легонько толкаю его локтем, и когда он смотрит на меня, я опускаю глаза на одеяло, затем снова поднимаю на него, вопросительно приподняв одну бровь.
Ну я провел здесь немало времени, окей? шепчет он, явно смутившись. Слева от лестницы вид немного лучше, но я знал, что тебе понадобится одеяло.
Я решаю не настаивать и не размышлять о том, кто еще мог быть под этим одеялом. Мне и без того трудно представить Кирнана с моим вторым «Я». И я совершенно точно не хочу представлять его здесь с Пруденс.
Конюшня под нами выглядит довольно заурядно, но мое мнение базируется на том, что я видела в кино или по телевизору. Вдоль одной стены тянется ряд стойл, а посередине большое открытое пространство, которое через каждые метров шесть перемежается вертикальной опорной балкой. Возможно, с этой стороны здания тоже есть стойла, но с того места, где находимся мы, это трудно определить. Фермерские инструменты и конское снаряжение: седла, уздечки и тому подобное, висят на стене рядом с полкой, на которой лежат щипцы и какие-то странные инструменты. Земля покрыта соломой, и бо́льшая часть конюшни скрыта в тени.
Прямо под нами находится ярко освещенный круг, где группа людей собралась вокруг белой ванны на ножках. Ванна покрыта каким-то листом возможно, стеклянным, потому что он отражает свет фонарей, и один конец украшен цветами. Мне не разглядеть, что там, под стеклом, и меня это вполне устраивает.
Семь стульев в белой ткани стоят в ряд чуть левее ванны, на них сидят женщины разного возраста, одинаково одетые, волосы у всех одинаково скромно собраны. За семью стульями стоят десятки людей, может быть, даже сотня или больше, до самого конца конюшни. Около двух третей женщины и дети, и почти все одеты в белое. Большинство из них стоят, некоторые прислонились к опорным балкам, некоторые сидят на тюках сена. Несколько смекалистых ребятишек оседлали верхушки низких перегородок стойла.
Те женщины впереди? шепчет Кирнан. Это Семь Сестер Планетарного Суда.
Я киваю. Я смутно припоминаю то, что читала о них в историческом отчете, но не могу точно вспомнить, какова была их роль в коммуне.
Когда скрипач завершает «О Святая ночь», он сразу же начинает играть «Тихую ночь», и несколько голосов подпевают ему. Бородатый мужчина с рыжеватым цветом волос достает карманные часы и что-то говорит пожилой женщине, сидящей ближе всех к ванне. Она перестает петь на мгновение, затем кивает, закрыв глаза, и продолжает со второго куплета.
Сцена, что разворачивалась прямо под нами, выглядела бы вполне безобидно, если бы я не знала, что в этой ванне лежит разлагающийся труп.
Светловолосый мужчина снова поглядывает на свои часы, а затем касается плеча женщины. Она встает и поднимает руки высоко над головой. Она почти такая же высокая, как и мужчина, стоящий за ней, и ее темные волосы пронизаны проседью. Музыка резко обрывается, и остальные шесть женщин встают, чтобы присоединиться к ней. Они все начинают качаться, закрыв глаза и подняв лица вверх, к стропилам.
Они двигаются так около тридцати секунд, а затем первая женщина резко опускает руки. Когда каждая женщина в строю перестает раскачиваться, возникает эффект домино, и я едва сдерживаю смех, потому что они очень напомнили мне фанатов, делающих волну на игре «Вашингтон Нэшионалс», на которую папа взял меня прошлым летом.
Высокая женщина резко распахивает глаза и кричит: «Кореш! Наш любимый Кореш! Мы не скорбим о твоей кончине».
Толпа гудит, соглашаясь, и Кирнан придвигается ближе к моему уху, шепча:
Энни Ордуэй, но они называют ее Виктория Грация. Это означает «победа благодатью» или что-то в этом роде. Заместитель Кореша, по крайней мере сейчас.
Ибо, говорит женщина, как шестой Мессия, Иисус, воскрес на третий день, так и седьмой Мессия воскреснет в этот рождественский день. Мы ждем твоего второго пришествия, наш пророк, чтобы построить наш Новый Иерусалим, наши Небеса здесь, внутри Земли.
Кирнан тихонько хихикает.
Это Энни, она одна из тех немногих, кто еще верит в полую Землю.
Чего?
Позже расскажу. Тсс он поднимает ладонь и наклоняется вперед. Просто следи за ванной. Через три, две, одну
За ванной вспыхивает ярко-синяя вспышка, и появляется молодая девушка. Она тоже одета в белое, но ее наряд больше похож на тогу, собранную на талии и плечах. На золотой цепочке блестят голубые лучи ее ключа ХРОНОСа. Ее руки разведены в стороны, голова запрокинута назад, и очень знакомые темные локоны ниспадают на плечи.
Пруденс. И она вся светится. Дело не только в медальоне. Ее кожа и одежда буквально светятся, как полированный металл.
Девушка возле стойл беззвучно падает в обморок, но никто этого не замечает. Все они смотрят вперед, большинство из них улыбается, и все загипнотизированы видением за ванной с останками.
Однако Энни Ордуэй не выглядит счастливой. Она выглядит ошеломленной и немного смущенной, как и две других сестры. Замешательство длится всего несколько секунд, а потом Ордуэй опускается на колени. Как по команде, остальные сестры тоже падают, а за ними и все остальные, собравшиеся в конюшне.
Это краска, шепчет Кирнан с некоторым презрением, и я мысленно возвращаюсь в 1893 год, к его восьмилетней версии, когда он смотрел на мои алые ногти и рассказывал мне, что, по словам его матери, только падшие женщины наносят краску. Фосфоресцентная краска. Видишь луч над ее головой и то, как он отдает фиолетовым?
Я киваю.
Портативный инфракрасный фонарь с таймером, установленным на полночь.
Толпа внизу поначалу стояла в тишине, но все же несколько выкриков типа «Хвала Господу!» и «Хвала Корешу!» начинают раздаваться с разных сторон. Постепенно восклицания принимают характер крещендо.
Пруденс протягивает руки к людям, стоящим перед ней на коленях. Мне не видно ее лица, пока она снова не откидывает голову назад. Она моложе, чем была тогда, когда я встретила ее на выставке. И либо она прирожденная актриса, либо убедила себя в этом, потому что ее лицо, жутко похожее на мое, светится не только фосфоресцентной краской, но и улыбкой неземной радости.
Встаньте, дети Кира! Встаньте, возрадуйтесь и следуйте за мной по Пути!
Толпа вскакивает на ноги, и Ордуэй делает шаг вперед. Она разводит руки в стороны.
Добро пожаловать, сестра по Корешу! Я Виктория Грация, и я приветствую тебя в нашем Единстве.
Улыбка исчезает с лица Пруденс, ее сменяет выражение сурового сострадания.
Я хорошо тебя знаю, сестра Энни. Ты получишь мою благодать и мое терпение, когда хорошенько потрудишься, чтобы замолить свои грехи.
Улыбка на лице Ордуэй исчезает.
Мои грехи?
Да. Ты и эти две, говорит Пруденс, указывая глазами на двух других сестер и кивая, виновны в грехе похоти. Ты пыталась ввести в искушение брата Кира, но я стою здесь как доказательство того, что его душа осталась чистой. Он избежал уз смерти и греха.
Мне трудно поверить в то, что какая-либо из этих трех женщин соблазнительница. Самой младшей не меньше пятидесяти, и все три укутаны от шеи до лодыжек. Раздаются судорожные вздохи, а затем в конюшне слышится приглушенный гул, когда один сосед шепчется с другим.
Две сестры в самом дальнем от гроба конце делают шаг назад от остальных. На голове у них венки: у той, что пониже, красные бутоны роз, у другой розовые. Сначала они, кажется, спорят, потом Розовый Венок выходит вперед и обнимает ту, что пониже. Они молча стоят, на мгновение прижавшись друг к другу головами, лоб в лоб, и обхватив друг друга за плечи.
Мой взгляд снова устремляется в центр сарая, когда одна из женщин, которых Пруденс назвала грешницами, падает на колени, склонив голову, и начинает рыдать. Вторая женщина оглядывается на остальных в сарае, делает глубокий вдох и присоединяется к ней на покрытой соломой земле.