Я об этом вспомнил не сразу, а когда проезжал Нарву, по дороге из армии. Заодно мне вспомнилась другая, гораздо более смешная и выгодная история. И только когда я попал к бабушке во двор, я решил наложить лапу на эти деньги. И подумал, что следствия вести не буду. Просто уведу у суки наличность. Это я только что и сделал. Судя по весу, там вполне достаточно, чтоб спокойно вернуться к учебе в институте. Вылетев из которого, я и загремел в армию.
Всю операцию я спланировал на между десятью, и двенадцатью, из за деревенских собак во дворах. В это время по улицам села еще нет-нет да и ходят люди. И собаки не обращают внимания. А глубокой ночью мое передвижение можно было отследить по собачьему лаю.
Утром бабушка ушла за хлебом. Это ежедневный ритуал. Тут не едят вчерашний хлеб. А тот хлеб, что в Питере и Москве считается белымздесь называют серым. Здесь едят похожие на каравай хлебы, стоимостью пятьдесят копеек. Страшно вкусные. Их привозят утром, и все сельские бабки собираются возле магазина.
Я пересчитал деньги. Три пачки сторублевок. Две пачки полтинников. Две четвертаков. Две десяток. Пять пачек пятерок. Пачка трешников и пачка рублей. Почти пятьдесят тысяч.
Аккуратно выложил пачками под дном сумки. Оставил себе пока пачку трешек. Да и ту прибрал, чтоб не светилась.
А потом пошел и навалил курицам с утками корму. Сходил посмотрел лодку, дно еще не просохло, хотя жара стоит уже совершенно невыносимая. Заодно искупался и переплыл реку. Она здесь широкая, метров сто пятьдесят.
Глава 9
Жизнь на селе наполнена непрерывным трудом. Ты вроде бы и ничего не делаешь, но все время что то подправляешь, наливаешь воды, носишь и прочее. С другой стороны, меня несколько отпустило. И я только спустя несколько дней понял, что с момента попадания находился в непрерывном и жестком стрессе.
Да и то, вдруг оказаться в совершенно пустом информационном поле Я не задумывался об этом, но сейчас осознал, что мне не хватает смартфона, чтоб получить ответ на любой вопрос, что возникает. От даты и времени, до расписания поездов и автобусов. С удивлением сообразил, что несколько лет до своего попадания не держал в руках газету.
И это не говоря о внезапном и катастрофическом ухудшении бытовых условий. Один только бритвенный станок с лезвием «Спутник»- это что-то. А еще я несколько раз поймал себя на том, что оглядываюсь, в поисках мобильника. Позвонить в «Декатлон», что б привезли шуруповерт.
Тем не менее, мысли потекли спокойнее и конструктивно. В прошлой жизни я, после армии, восстановился в Обнинском филиале МИФИ, где учился до призыва.
На первом курсе я, оказавшись вдали от дома, откровенно пустился в отрыв. Запустил весеннюю сессию. Деканат отнесся ко мне вполне по человечески, позволил до следующей зимней сессии сдать хвосты. Но я понадеялся на авось. Декан сказалступай служить, может, мозги на место встанут. После армии возьмем на второй курс, если надумаешь. В прошлой жизни я надумал.
В это раз, мне кажется, это лишнее. Нет, учится я пойду. Это же просто песня, четыре года пинать гавно, вместо того, чтоб стоять у станка. Нужно только решить, где я буду учиться. То есть, куда я переведусь. Понятно, что не в Москву с Подмосковьем, а в Питер. Но ВУЗ я еще не выбрал. Разрываюсь между ФинЭком и Универом.
В универе сейчас учится Медведев, что предполагает шикарные возможности потом. А ФинЭксам по себе возможность. При первых проблесках перестройки забодяжить банчок, по быстрому скоммутироваться с империалистами, и стать их филиалом. На старте реформ это более чем реально.
Только это все пустое. Население хочет как всегда- отсутствия перспектив, в обмен на обещания светлого будущего. А все, кто это будущее делает себе сам, вызывают отторжение. Ладно, успею еще подумать.
Сенсацией утра стал инсульт Зинаиды Вишняковой, директора РайПо. Нет, так-то общественность все понимает. Черезмерно располневшая Зинка не выдержала жары. И, у себя в кабинете, грохнулась в обморок. Сейчас в больнице, в Кавказской, совсем плоха.
Я к этой новости отнесся равнодушно. Смолил лодку. Дело медитативное. Соскрести старый битум, пройтись паяльной лампой, проконопатить, залить битумом, пройтись паяльной лампой Разделся по пояс под жарким солнцем, развел костер греть битум. Да и приступил. Душно, и если бы не легкий ветерок с реки, то я бы пожалуй отложил до вечера. Но таквполне терпимо. Свернул из газеты пилотку, и, знай себе постукиваю киянкой.
Так меня и застал двоюродный дед Шура. Он, кстати, занимает в колхозе так и не понятую мной до конца моей жизни должностьездит на линейке. Линейка- это так называют на Кубани повозку, точь- в- точь как тачанка, только без пулемета. Запряжена парой гнедых. Что он еще делает в процессе езды, я так и не понял.
Дед Шура уселся в сторонке, закурил Приму, и молча, минут десять, наблюдал мой неспешный труд. Потом докурил, и сказал:
Вишнячиха тотого. Откинулась. Директор РайПо скончалась в больнице, перевел я мысленно. Заодно подумал, что, похоже, она и в прошлой жизни померла от какой то плохой новости. Прислушался к себе. Нет, не чувствую я себя виноватым.
Дед Шура между тем достал из за голенища хромового сапога плоскую бутылку из под коньяка.
Глюкоза- сообщил он- чтоб шашель не заводился.
Чистый самогон, перевел я в голове, от всех болезней. Присел рядом с ним, и тоже закурил.
Жарко, дед Шура.
А мы по глоточку.
Я встал и дошел три шага до огорода. Сорвал два еще мелких огурца, один отдал деду. И мы сделали по хорошему глотку. А потом энергично захрумкали огурцами. Дед Шура встал.
Уезжать будешьзайди. Моя скалапендра бутылку поставит.
Зайди попрощаться перед отъездом, Лиза стол накроет, перевел я мысленно.
Он ушел. А я снова принялся смолить лодку. К вечеру закончил. И мы с соседями спустили её на воду. Вроде не течет.
На следующий день я проснулся до рассвета и поплыл на рыбалку. Это отдельная история, кубанские реки. У них своя акустика. И вообще, едучи на юг, на поезде ли, на машине ли, где то после Белгорода замечаешь, что окружающее пространство звучит совсем иначе, чем где ни будь под Тверью. Так и тут. Несмотря на темень, орут лягушки и непонятная живность. И все это создает почти зудящее предвкушение скорого восхода.
Обратно я приплыл в начале восьмого. Десяток мелких плотвичек и окуней. Пара линьков. Бабушка будет смеяться. Одна радость, лодка не течет. У нашей кладки неожиданно обнаружил Витьку Воробьева. Товарища всех детских игр и соседа, живущего через дорогу. Это смешно, но с другой стороны от Кировых наши соседитоже Воробьевы. Но это не те, что через дорогу.
Привет, Колюнь! Ты чего это, неделю как приехал, а не показываешься?
Я, Вить, столько не выпью, что б вам всем показываться. Да и по хозяйству тут закрутился.
Мы уж думаем, загордился ты там у себя, в Ленинграде.
Я давно устал объяснять местным, что от Ленинграда живу в ста километрах. Здесь все твердо уверены, что вечерами я хожу на концерты Эдиты Пьехи, а когда не там, то в Эрмитаже.
Да не. Я все равно к тебе собирался. Поможешь с билетом?
Виткасержант милиции, работает в Линейном Отделе на вокзале. Все знают, что если нужен билет на поездэто к нему.
Чего же не помочь? Таксу ты знаешь. Лучше скажи, не хочешь с бреднем походить?
Только сейчас я заметил, что поодаль лежит свернутый бредень, сумка, ботинки.
Сейчас вернусь.
Я примкнул лодку на цепь. Собрал удочки, сумку с уловом, и прочее барахло, и пошел к бабушке. Она, увидев улов, засмеялась, порубит уткам на корм. Я взял дедовы ботинки, сказал, что пойду с Воробьем. С бреднем пройдемся.
Там уже вертелась его десятилетняя сестра Танка. В лове с бреднем нужен третий. Выбирать из сети улов. Мы обулись, и полезли в воду.
Пока разворачивали снасть, Воробей рассказал, что сговорился с кумом. Но кум, Серега Вешняковплемянник усопшей директора Рай По, ему не до раков сейчас.
В ходьбе с бреднем главное- не спешить. Поэтому, хотя прошли едва пару километров, вылезли на берег мы спустя часа четыре. Но оно того стоило. Полное ведро крупных раков. Щука, сдуру угодившая в сеть, и несколько крупных рыбин.
Пошли к нам на двор.
Баба Аня! заорал Витька- я тебе рыбы принес.