Представляться я пока не собирался. Намухри был смешон, и я не мог сохранять серьезный вид, глядя на его физиономию. Да уж, кого только не встретишь на этом полигоне. Контингент подбирался предками с изрядной долей веселой фантазии.
У вас неплохо получается, заверил я его. Но, учитывая, что для репетиций у вас есть целая вечность, репертуар можно было бы подготовить и получше.
Намухри прянул ушами, прихрюкнул и скривил рыльце:
По-твоему, у нас других забот нет? А пропитание? А поддержание огня? Хозяйство, опять же. Голову приклонить некогда.
Ну и порядки тут, недовольно заметил я. Как говаривал один мой друг, неоплаченный трудэто рабство. Хоть о снабжении пищей предки могли бы позаботиться.
От них дождешься, буркнул Намухри. Зато норовят за все дань наложить.
Жаль, некогда мне заниматься местным политическим устройством. Я бы живо заставил начальство сменить социальную политику. Профсоюз, забастовка, социализм.
Чего?
Долго объяснять. Суть в том, что вы бросаете работу, пока власти не выполнят ваши требования. По большому счету, по предкам трибунал плачет. За геноцид в отношении тех, кто проходит испытание. Судить их нужно, вот что.
Намухри ничего не понял или сделал вид, но испугался.
Тише ты, цыкнул он. Ночь все слышит. А предки знают мысли ночи.
В таком случае они слышат и мои мысли. А я все равно это подумал, так что нет никакой разницы, произнес я это вслух или промолчал.
Моя логика смутила запуганного Намухри, и он поспешил перевести разговор на другую тему.
Оставим высшие силы в покое, предложил он. Мы всегда рады путникам и готовы разделить с тобой скромный ужин и тепло очага. Надеюсь, ты не откажешься от нашего угощения.
Еда и теплоэто как раз то, в чем я отчаянно нуждался. Перекушу слегка, а там видно будет. Главноедержать ушки на макушке.
Я благосклонно кивнул. Намухри обрадовался как ребенок и хлопнул в ладоши. Девицы живо бросились выполнять его указания, и в считаные минуты предо мной возникли самые разнообразные кушанья и напитки. Аппетитные куски жареной дичи, грибы, яйца пришлись очень кстати. Из темноты девичьи руки подавали полые тыквы, в которых плескались молоко, кислое пиво и что-то невнятное, но явно «с градусом». На широких листьях в изобилии красовались плоды, ягоды и прочая снедь. Надо сказать, что особое оживление у меня вызвали несколько кусков соли, покоившиеся среди угощений. Да уж, на добычу такого пропитания ежедневно нужно немало времени. Но заключение у прелюбодея все равно веселое. В голову пришла аналогия с современными тюрьмами, где, несмотря на строгий режим, можно достать все, что угодно, вплоть до наркотиков и оружия.
Может, меня хотят отравить? Какое-то время этот вопрос терзал меня, но никаких неприятных предчувствий не возникало, да и приютившие меня девушки с таким аппетитом уписывали снедь, что сомнения насчет доброкачественности пищи сами собой отпали, и я принял участие в трапезе.
О, какое удовольствие поглощать натуральную пищу, приготовленную на костре, пропитанную дымом и лесными ароматами! Блики пламени, мерцание звезд, болтовня Намухри, успевавшего за разговором обильно уничтожать пищу, блаженное тепло, разливающееся по телу от выпитого спиртного и сочного горячего мяса, доставляли непередаваемое удовольствие. Комары исчезли, выкуренные дымом, под моими чреслами оказалась медвежья шкура, а плечи от холода укрыла пушистая накидка из беличьих шкурок. Парочка девушек, которые показались мне наиболее симпатичными, словно по наитию прижались ко мне с обеих сторон и оказывали всяческое содействие, подавая еду и сосуды с питьем, на которые я указывал. Остальные устроились рядышком и, взяв свои инструменты, завели тихий медленный напев, который объединял покой ночи и танец огня в одно умиротворяющее безбрежное море уюта. Намухри приволок бубен. Управляясь с ним, он продолжал есть, не забывая поддерживать отвлеченную беседу.
Я давно насытился, но никак не мог себя остановить. Вот этот кусочек мяса. Пару грибков. И еще кусочек. А теперь, пожалуй, глоток пива.
Близость девичьих тел возбуждает. Они прижимаются все теснее и уже не ограничиваются только кулинарным обслуживанием. Приятный расслабляющий массаж, легкие объятия, все более смелые ласки. Чьи-то губы шепчут что-то нежное. А вот они уже касаются щеки, шеи, спускаются ниже.
Не могу ответить с полной уверенностью, кем я себя в тот момент чувствовал. Возможно, монархом какой-либо восточной династии, а быть может, самим Иеговой, восседающим в раю в окружении праведников и благосклонно внимающим их хвалебным песнопениям. Я отобрал у одной из девушек тыкву с напитком, наиболее, на мой вкус, напоминающим вино, и, поднявшись, заставил Намухри сделать то же самое, всучив ему другой сосуд. Тот поднялся, недоумевая, чего я от него хочу. Музыка стихла.
А теперь предлагаю тост за успешное окончание моего испытания! с чувством произнес я, про себя отметив, что в достаточной степени трезв. Правда, мне не хотелось, чтобы они об этом догадывались.
Ах вон оно что, расслабился ссыльный гибрид. Разве нельзя выпить сидя?
За это, наставительно поднял я палец, выпьем стоя!
Наши тыквы встретились, хлюпнув, после чего я выбулькал содержимое своей до дна, выбросив пустую емкость в кусты. Потом проконтролировал, чтобы этот хряк тоже все допил. Ему не оставалось ничего другого, кроме как подчиниться.
После мной овладела беспричинная веселость и желание поразмяться.
Хватит с нас лирики! возгласил я, освобождаясь из плетива девичьих рук. Давайте танцевать!
Мое предложение было встречено с пониманием и поддержкой. Намухри, как и полагается заправскому шаману, подхватил бубен и понесся с ним вокруг костра, сопровождая свою пляску поклонами, приседаниями, вычурными конвульсиями и визгливым похрюкиванием. Девушки разделились: одна группа обеспечивала музыкальное сопровождение, покачиваясь в такт музыке, вторая устроила вокруг меня хоровод. Танцевали они, без сомнения, красиво, но меня раздражало, что повторить их сложные движения и изощренные ужимки не получалось.
Э, нет, расстроился я. Так дело не пойдет. Ну-ка, дай-ка сюда бубен.
Намухри послушался, и я, получив требуемое, забрался в центр импровизированной ударной установки. Попробовав звуки, издаваемые каждым «инструментом», я задал вполне клубный ритм, потряхивая бубном.
Сейчас на земле в моде этот стиль, сообщил я. Сможешь так?
Намухри заверил меня, что сумеет, и я уступил ему место. Попробовав, он вошел во вкус, и ко мне вернулось благодушие. Я растолковал девушкам, что от них требуется, и, взяв на себя функции преподавателя танцев, быстро добился нужного результата.
Тут-то я на славу повеселился. Глядя на то, что я вытворяю, команда сначала замерла, раскрыв рот, но вскоре по-обезьяньи начала повторять мои движения точь-в-точь. По крайней мере, мне, уже слегка охмелевшему, так казалось.
В самый разгар веселья я оказался лицом к лицу с одной из танцовщиц. Ее звали Жра. У нее были светлые мягкие волосы и темные бездонные глаза, нырнув в которые я уже не мог вырваться обратно. Блики от костра плясали на белках ее глаз, жилетка была расстегнута, обнажая настоящие произведения искусства из плоти и крови. Тело девушки явно тяготело к моему, и я, поддавшись взаимному порыву, притянул его к себе. Она была гибкая и податливая, как язык пламени, пульсирующий в ритме музыки. Мы вились друг около друга, прижимаясь ближе и ближе. В определенный момент я понял, что это уже не совсем танец. Окружающее перестало существовать, растворившись в этой дикой первобытной ночи. Остался только ритм, внутренний жар и ее глаза. Я находился в состоянии гипноза или ритмического транса, которому подвержены камлающие шаманы. Я двигался, чувствуя ее прикосновения, а звезды хаотично плясали в черном небе.
Бум, бум, бум, обливается потом Намухри.
Тум, тум, тум, бешено стучит в груди сердце. По-змеиному переплетаются наши руки, и мы уже не в состоянии разорвать эту связь. Я и не заметил, как музыка вновь изменилась, стала той, первобытной, спрятанной в подкорке мозга, в африканских ритуалах, приправленных дразнящими углями звезд и очагов, звуками ночи, движениями борьбы и продолжения рода. Она подчинила меня себе, и я перестал быть мыслящей личностью. Я перевоплотился в пляшущую вязь мышц, ведомую инстинктом, извечный архетип воина-самца. Древняя звериная основа проснулась и стряхнула все лишнее прочь.