По моему приказу выстроенные в несколько колонн рати бодро устремились к прекрасно видимой, беззащитной и такой заманчивой цели. Медлить тут было нельзя, ведь нам предоставилась возможность лишить монголов огромного числа обозов, не воспользоваться этим случаем было бы просто преступно!
Даже когда, после артиллерийского обстрела, первые колонны начали втягиваться в монгольское становище, минуя первые в беспорядке разбросанные шатры и юрты, огромное число ордынцев всё ещё не могло покинуть собственный лагерь, превратившейся для них в ловушку. Паникующие ордынцы бросались под копыта своих более удачливых сородичей, пытаясь силой завладеть четвероногим транспортом. Вокруг неосёдланных свободных лошадей среди монголов разгорались целые побоища, каждый хотел как можно быстрей вырваться отсюда.
А тем временем полковые колонны распадались на батальонные и ротные, при этом, не снижая скорости, они стремительно продвигаясь во всех направлениях, как щупальцами охватывая с каждой минутой всё большую и большую часть лагеря. Попадавшимся им на пути мечущихся в страхе степняков быстро упокоевали ударами копий и бердышей, раскраивая черепа и заливая снег алой пенящейся кровью.
В этом бурлящем лагере была собрана, казалось, вся Азияразномастные воины, слуги, женщины, китайцы в своей специфической одежде, море юрт, степных кибиток, повозок с волами и верблюдами. Ктото из ордынцев бежал в лес, ктото впадал в ступор, ктото огрызался с оружием в руках, ктото рыдал, ктото сдавался распластавшись на земле или приняв положение сидя и сложив руки на голову.
Да здесь настоящий бедлам! улыбка невольно распирала моё лицо.
Не понял государь? приблизился ко мне вестовой.
Вызови сюда воеводу Аржанина! Пока путь расчищен, нужно выйти к реке Судогда и преградить монголам прямой путь на юг.
Слушаюсь, государь!
Забегая вперёд скажу, что и этот манёвр мне тоже удался. Посланные к югузападу части сумели оседлать стратегически важный приток Оки Поль, а затем, двигаясь по реке Сойме, они вышли к реке Судогда, также перегородив её засеками. Туда были направлены все наличные «посошные» и «городовые» рати, набранные частично из демобилизованных военнослужащих, частично из городских полков. Управляемостью на поле боя они никакой не обладали, воевать толком не умели, а потому именно их я определил на самый статичный участок нашей обороныреки Поль и Судогда. Некоторую часть «посохи» планировал и дальше оставить в этом лагере, разбитом на расстоянии дневного перехода от Владимира. Здесь также будет частично разгружен обоз, останется и прочее не столь нужное в боях хозяйство. С собой же были взяты только оружие, боеприпасы и запас продовольствия (сухпая) на несколько суток. Все эти посошногородовые полки от меня получили один лишь приказстоять насмерть и монголов ни в коем случае не пропускать. Далее, если мне будет сопутствовать удача, эти посошногородовые рати я планировал использовать в качестве гарнизонных войск в городах ВладимироСуздальского княжества.
Не успел я переговорить с воеводой, командующим «посошногородовыми» ратями, спровадив часть этих войск в путьдорожку, как к нам стали массово прибывать русские полоняники. Освободившись от верёвок рязанские, коломенские и московские полоняники радостно кричали и истово молились, обретя нежданную свободу. Зачистка шатров, юрт шла полным ходом, пленных мы не брали, уничтожая на месте всех лиц азиатской наружности. Полуголые невольники поодиночке или группами бежали, размахивая руками и при этом чтото истошно крича, прямо на надвигающиеся на них колонны русских войск. Их пропускали и не трогали, а они, словно ополоумевшие от нежданно нагрянувшей свободы не снижая скорость забега, устремлялись прямо к нашему громадному обозному хозяйству. Только там их удавалось привести малость в чувства, накормить, приодеть и отправить назад в монгольские шатры для ночёвки. Собственные армейские войлочные палатки все были наперечёт, а лишнего барахла мы с собой не возили.
Глава 4
Ушедшие в Коломну городские полки владимирцев так и не возвратились домой. Те немногие счастливчики, что всё же смогли вместе с остатками дружины вернуться в столицу, рассказали горожанам о случившемся под Коломной поражении русских ратей. Конные отряды монголов до самой Москвы преследовали разгромленного противника. На дорогах, полях, в городках и сёлах ещё долго валялись вместе с издохшими конями изрубленные тела ратников.
С того самого Чёрного дня во Владимире не умолкали полные отчаяния вопли и стенания, в каждой семье нашлось кого оплакивать, в церквях и день и ночь заунывно служили заупокойные молебны. А вскоре в столице объявились «милостиво» отпущенные ордынцами полоняники. Народ их встретил с воплями радости, быстро сменившимися на крики ужаса. Половина зрячих с отрезанными носами и губами вела по улицам обезображенных слепцов с выколотыми глазами. Окружившие этих несчастных столичные жители пытались было их расспросить, но в ответ звучала лишь непонятная гугнивая речь, словно у совсем малых детейязыки у всех отпущенных монголами полоняников оказались усечены. Приведённая в оторопь и трепет толпа горестно взвыла о мщении
Дни летели за днями и наконец, пришёл тот зловещий день и час, когда ненавистный степной враг объявился у стен города. И теперь для всех без исключения владимирцев стало очевидно то ужасное положение, в котором они оказались. Великий князь вместе с большинством своих родичей покинул столицу, уведя с собой уцелевшие дружины и многих бояр. А городские полки пришлось формировать заново, созывая туда всех оставшихся в городе мужчин и даже стариков и женщин из числа тех кто был побойчей. Спасали положение лишь мужики окрестных пригородов, деревень и сёл, бежавшие вместе со своими семьями в столицу. Людские толпы тащили во Владимир не только свой скарб, но ревущую, хрюкающую, квохчущую скотину и птицу.
Оставшиеся во Владимире князья на созванном городском вече говорили чтото невнятное о смоленском князе вместе с войском, спешащим на помощь к столице, но в это из горожан мало кто верил. Также князья клятвенно заверяли вечевиков, убеждая всех в скором возвращении великого князя с дружинами и новыми городскими полками, что сейчас спешно собираются на севере, в эти слова народ верил уже куда охотней.
Днём с городских стен, куда бы ни досягал взгляд, было видно, как по всему горизонту, с восходней и с заходней стороны, с полудня и с полуночи, к низко нависшему небу подымались чёрные тучи дыма, а рассеявшиеся загонами степняки тащили к своему огроменному стану и в наполненные ими до отказа посады и в пригородные монастыри, всё, до чего у них только доходили их загребущие руки.
По ночам степняками разжигались костры, которые превращались в огромное кольцо зарева, опоясывающее посады и пригороды замеревшей от ужаса столицы разоряемой и стремительно пустеющей ВладимироСуздальской земли.
С берега Клязьмы джихангир Бату в компании со своим неизменным спутником нойоном Судубэембагатуром с явно читаемыми удовольствиями во взглядах смотрели как их дико орущие воины по сооружённому вчера русскими пленниками «примету», состоящему из сваленных грудами брёвен, хвороста, камней, вырезанного замёрзшего грунта, снега и льда, карабкались на стены Владимира. Город дымил, в нём разгорались пожары, если бы не студёная зима, то он уже давно бы полыхал, как подожжённый пух.
К «примету» волна за волной подходили всё новые и новые отряды спешенных всадников, вот в дело пошли и осадные лестницы. На стенах «Нового города» завязался отчаянный бой. С каждой минутой число русских ратников таяло, а буйные толпы монголотатар всё прибывали.
У Золотых ворот полуголые пленники, укрытые от стрел деревянным срубом, раскачивали и равномерно ударяли в ворота тяжеленым тараном с железным набалдашником. В штурмующих ворота из бойниц башни метали стрелы, швыряли горящие головни, обливали кипятком, но всё оказалось тщетно. Дубовые створки ворот под размеренные удары тарана сначала трещали, а при очередном ударе неожиданно развалились. В открывшейся проём, с ликующем воем, стала вливаться полноводная степная река.