Из расположения ездовой рати Александра, в воздух опять взмыли три чадящих чёрным дымом стрелы. Опять князь подал какойто сигнал, вскоре, чтото должно начаться! И мои подозрения подтвердились в полной мере. Не прошло и десяти минут, как им аналогично ответили ополченцы, скопившиеся у Славенского конца, и тут же двинулись в атаку. Точнее не двинулись, а побежали, совершенно не соблюдая никакого строя, при этом громко крича и размахивая разномастным оружием. Услышав этот, если можно так сказать, боевой клич, с места тронулось союзная конница под предводительством Александра.
О правом фланге, атакуемом ополченцами, я сразу же позабыл, сконцентрировав своё внимание на нёсшейся на нас конной лаве. Топот тысяч копыт, лязг металла, тяжёлое конское всхрапывание меня буквально загипнотизировали. Словно в калейдоскопе переливались перемешиваясь разноцветные конские попоны, расписные щиты, развевающиеся на ветру стяги и плащи. Вместе с нарастающим звуком топота копыт усиливалась вибрация земли под ногами пехотинцев.
Оглядевшись по сторонам, я увидел напряжённые лица охраны. Словно восковые статуи замерли ратники, вцепившись мёртвой хваткой в свои луки, арбалеты и копья. Артиллерия молчала, подпуская конницу поближе, но зато начали работать стрелки. Защёлкали тетивы луков, тысячи стрел с шумом взвились в воздух, их гудящий поток даже затемнил белые облака, меланхолично проплывающие над нашими головами. Результат не заставил себя долго ждать. Повсеместно начали взбрыкивать раненные кони, некоторые латники кубарем покатились по снегу. Многие кони спотыкались об тела умирающих, и сами заваливались. Всадники упавших коней, зажатые в своих сёдлах, часто просто затаптывались позади идущей кавалерией. Дружинники, понукая жеребцов коленями, замедлялись, пытаясь объехать павших животных, повсеместно образовывались заторы и пробки, сбавляя темп атаки.
Железный дождь продолжался. Поле боя оказалось обильно заполнено извивающимися фигурами коней, молотящими по воздуху копытами и упавшими окровавленными наездниками, прозвучала новая команда.
Картечью, огонь! закричал Клоч, мне его было хорошо слышно, моя сотня телохранителей разместилась по соседству с резервным полком, в рядах которого пребывал воевода.
Приказ Клоча продублировала специальным звуковым сигналом труба, а вслед за ней громыхнули, установленные в гуляйгородах, полевые и часть осадных пушек. «Заговорившие» орудия окутали всё вокруг себя дымом.
В нёсшуюся во весь опор союзную конницу ударила картечь. Некое подобие строя было мигом сломлено. От проделанной чугунной крошкой обширных просек, даже видавшим виды ратникам, становилось не по себе. Некоторые лошади падали замертво наземь, другие, раненные или задетые по касательной, подобно волчкам, вертелись на месте, издавая дикое ржание, при этом разбрызгивая во все стороны кровь. Во внезапно образовавшиеся кровавые завалы, спотыкаясь, падали скачущие сзади кони, сея ещё больше ужаса. Крики боли, мат и надсадное конское ржание накрыли с головой войска, заставляя их от неприятного зрелища и звуков морщить лица.
Кровавые ошмётки союзной конницы начало выносить к пехотным построениям. Часть быстро приблизившейся конницы начала с фланга обтекать гуляйгород, засыпая обороняющихся поднятой снежной пылью. На наши войска со свистом обрушились стрелы. Среди смолян раздались страдальческие вопли раненных.
Стрелами прицельно! орал как заведённый Клоч, болтами пли!
Не переставая ни на секунду застопорившуюся конную массу, принялись дырявить острые, бронебойные жала болтов и стрел летящих теперь уже по настильной траектории. На позициях установился оглушительный треск арбалетных щелчков, разбавляемый механическими звуками взвода тетив. Хотевшие зайти с тыла конники наткнулись на всю ту же застывшую стену из копий и несущихся в них поток стрел.
Кони, вместе с наездниками, продолжали валиться как подкошенные, поднимая вверх, от резких телодвижений, кубометры снега. Вскоре вся новгородская конница скрылась под занавесом плотно окутавшей её снежной взвеси. Озлобившийся неприятель, прямо изза постоянно образующихся всё новых живых завалов, принялся разряжать в нашу сторону свои колчаны со стрелами. Особенно упорствовали суздальцы, начавшие остервенело пускать стрелу за стрелой. Я воочию смог пронаблюдать только момент старта множества стрел, однако возможности дальнейшего созерцания я был напрочь лишён.
Щиты! прокричал начохр Сбыслав. Прикрываем государя!
По щитам, как град об стену, часто забарабанили стрелы. В принципе я в таком бережном обращении не нуждался, так как был облачён в прекрасные доспехи, но охранной службе не мешал есть свой хлеб. Пехотные полки тоже не сильно пострадали, тучи стрел, пущенных новгородцами, со страшным скрежетом ударяли и чертили глубокие царапины в доспехах и отскакивали от них, не причиняя воинам особого вреда. Но большая часть стрел намертво застревала в фанерных щитах, оббитых по краю железными облучами. Лишь редкие крики боли раздались в пехотных построениях и через некоторое время раненные стали самостоятельно покидать строй, направляясь в лагерь на перевязку.
Немного послушав барабанную дробь стрел по щитам, я услышал новую команду.
Стрельцы! Повзводно, начиная с первого, стреляй!
Осторожно выглянув изза щитов, я увидел, что союзная конница, проявив изрядное мужество и упрямство, приблизилась вплотную к плотно сомкнутому строю из щитов и торчащих из него частокола копий. На некоторое время установился частый, дробный звук выстрелов из ружей. Затем из гуляйгородов ударили картечью орудия. Нас сразу стало заволакивать дымом. И, судя по доносящимся истошным крикам, исходящим от несчастных дружинников, огнестрельное оружие на все сто выполнило свою кровавую работу.
Сигнал ратьерам! прокричал я на ухо вестовому, и скоро в небо ушла пороховая ракета, давая знать затаившейся вблизи лагеря коннице, что пора и им принять участие в заварушке. Злыдарь был предупреждён, что при выходе из лагеря, ему предстоит в первую очередь отработать по неприятельской коннице.
Но даже огнестрел не смог окончательно остановить атаку. Оставшиеся невредимыми всадники, действующие из глубины строя, под звуки труб, лязг доспехов и топот копыт обрушились на передние шеренги пехотинцев. Я видел, как всадники из первой разреженной шеренги, полностью потерявшей даже подобие некого конного строя, останавливали своих коней, не решаясь атаковать плотно сбитую пехоту. Но в статичном положении надолго оставаться им не удавалось. Увлекаемые сзади накатывающей конной лавиной, дружинники были вынуждены буквально выбрасываться на вражьи щиты и копья, словно идущая на нерест вверх по течению горных рек горбуша.
Но ни мужество, ни упорство, никакие другие трюки не могли помочь новгородцам проломить строй, потому как всё у них пошло наперекосяк с самого начала боя. А самое главное, финишный удар у них вышел, вопервых, слабый, потому как у коней не было достаточной силы разгона, а вовторых, он был осуществлён сильно разреженным и не правильным по построению конным строем. Всё вместе, как результат, это сделало его крайне не эффективным. Прорвать таким, даже не ударом, а вялым конным натиском, порядки обученной панцирной пехоты было попросту невозможно. Вклинившиеся в шеренги конники под градом копий, мечей и бердышей стали быстро умирать, а задние «жидкие» ряды их товарищей, не чувствующие за своей спиной поддержки и узрев столь плачевные результаты атаки первой волны, стали поворачивать коней вспять.
По всему фронту атаки, сквозь грохот, лязг и рёв то тут, то там слышались безнадёжное:
Назад, братцы! Назад! Отскакиваем!
Но было поздно. Во фланг новгородской коннице, с оглушительным боевым кличем «Слава!», врубились смоленская конная дружинаратьеры. Тактика и вооружение ратьеров напоминали ещё не существующих западноевропейских рейтар. В бою они должны были сблизиться с врагом и разрядить в противника свои пистолетыдва с пулями и две раструбы с картечью, затем, поситуациилибо отступить для перезарядки оружия, либо продолжить нанесение удара, плавно переходящего в ближней рукопашный бой с применением сабель и булав. Причём на ходу разряжалась только первая пара пистолетов, вторая пара приберегалась про запас для рукопашной схватки.