"Виктория" находилась в своём бетонном ложе, но лишилась мачт, а посередине корпуса зиял закопчённый пролом. Даже издалека было видно, где огонь выхлестнул через орудийные порты и облизал борта. Фокс бросился бежать, сам того не желая. С другой стороны линкор выглядел именно так, как он и боялся. Скорее всего, это была одна из тяжёлых ракет, которые американцы назвали "Крошка Тим". Она разворотила почти треть борта, разбросав обломки досок почти на половину верфи. Чудовищная рана, окружённая подпалинами.
Почему её? У неё же нет никакой военной ценности? почти выкрикнул капитан. Этот вопль заставило людей остановиться и посмотреть на него, а Фокс постепенно пришёл в себя. Как раз к этому моменту подошёл один из рабочих.
Не расстраивайтесь так, сэр. Корабль не настолько повреждён, как выглядит, честное слово. Мы приведём всё в порядок.
А что случилось извини, не знаю, как тебя зовут.
Томас, сэр. Американцы, уродцы с ломаными крыльями. "Корсары". Но это не специально, правда. Они налетели на склады чуть дальше. Там ещё стояли несколько старых эсминцев, так что и на них тоже. Гунны, конечно, утыкали всё зенитками, и на одно из строений затащили спаренную 30-мм пушку. До сих пор можно увидеть дыру, которая от неё осталась. Янки дал залп по ней с той стороны реки, через крыши. Наверняка сам удивился, одна из его ракет пошла ниже и попала в нашу старушку. Она вспыхнула, но мы с друзьями притащили рукава, песок и погасили всё раньше, чем пожар разгорелся. Если хотите, можете посмотреть, но там повсюду обломки.
Роберт покачал головой. Всё выглядело предельно бессмысленным, пусть и с учётом случайности. Даже намеренное уничтожение казалось бы менее жестоким. Но то, как была разрушена старушка "Виктория"промахом ракеты при обстреле зениткипросто какая-то выходка рока.
Не оглядываясь, он поблагодарил Томаса и побрёл в сторону, к реке, которая протекала за складами. Там он увидел, что в отличие от Портсмута, город-спутник Госпорт исчез. На том месте, где он располагался, осталась ровная пустошь, среди которой выделялась квадратная верхушка большого бункера для подводных лодок. Вдвое больше чем в Фаслейне, рассчитанный на укрытие двадцати четырёх субмарин и всего сопутствующего хозяйства.
Рабочий подошёл следом.
Да, зрелище мрачное. Это тоже янки, в последний день войны. Почти в то же время, когда бомбили Германию. Говорят, не меньше двух дюжин огромных самолётов, летевших так высоко, что их почти не было видно. Тысяча тонн за минуту, и вот уже ничего нет. Портсмут дрожал как при землетрясении. Наши, гунны, экипажи подводных лодок, их люди, наши люди, всех без разбора. Только вон там бетонная могила прямо посередине. От всего города уцелел только бункер.
Томас смотрел так, будто хотел проклясть кого-то, но сам не знал кого. Американцев, нанёсших удар? Немцев, навлёкших бомбардировщики на Госпорт? Галифакса, который позвал немцев, или политиков, которые ввели Галифакса во власть? Людей, проголосовавших за тех политиков? Тогда получается, что жители Госпорта сами дозвались B-36 себе на головы? Конечно же, это неправильно и несправедливо. Так кто виноват? Или никто, и весь этот кошмар просто итог слепого случая и злой судьбы?
Фокс уселся на бетонный кнехт, глядя через серую реку на лунный пейзаж, оставшийся от Госпорта. В укрытии его дожидалась подводная лодка королевского флота "Туле", которая вскоре перейдёт в королевский австралийский флот. Модернизированная и доработанная лодка серии Т, командование над которой он принял, когда подписал переход в австралийский ВМФ. Он поведёт её, а Джулия отправится на одном из лайнеров, и там они встретятся. Где-то там, где всё можно начать с начала, построить собственное будущее. Собственно, он и прибыл в Портсмут только поэтомуподписать бумаги и познакомиться с "Туле".
Бриз принёс запах горелой древесины. Он почувствовал, что тянет с "Виктории", но может быть и нет. Вокруг хватало сгоревших зданий. Были и нотки свежего дерева. Роберт обернулся и увидел, как с тележки разгружают доски, добрый английский дуб. Часть из них сразу внесли внутрь, послышался звук пил и молотков. Обгоревшие доски вытаскивали, заменяя на новые.
Ему пришло в голову, что "Виктория" напоминает саму Англию. Разбитая, переломанная, обгоревшая, пострадавшая и от друзей и от врагов. И всё же, несмотря на разногласия, на все трудности, люди работали, возрождая разрушенное. Восстанавливали то, что можно восстановить, меняли то, что можно заменить, но умели обходиться без того, что уже не поправишь. Создавали лучшее из оставшегося.
Я не могу уехать, подумал Фокс, это будет дезертирством. Но у него оставалась его собственная жизнь; он пережил восемь лет войны, в которой погибло большинство его одноклассников. Разве этого недостаточно? И Джулия достойна другой жизни, в которой у неё будет всё, чего она лишена здесь. Включая будущее и семью. Фокс сидел, глядя поочередно на руины Госпорта и деловитую суету рабочих на "Виктории", сравнивая те или иные аргументы. Как только он принимал решение, проигравшие доводы отступали на перегруппировку и вновь наседали на него с другой стороны. Он сидел на швартовной тумбе, не обращая внимания на время. К нему подбирались мягкие серые сумерки. Одинокая фигурка, придавленная трудностью выбора и грузом ответственности. Британия или Австралия? Когда наступила ночь, он всё ещё сидел на кнехте, опустив лицо в ладони, но так ничего и не решил.
"Балтийский коридор", Рига, штаб Второго Карельского фронта
Водки?
Да, господи, из любви к милосердию. Водки! Роммель добавил к этому ещё и лёгкий скептицизм. Маршал стукнул по столу, вошли две девушки, с бутылкой настоящей водки, а не самогона, который, казалось, возникал всегда, как только русское подразделение останавливалось хотя бы на несколько минут. Одна двигалась немного быстрее второй и сначала поставила стакан перед Рокоссовским.
Спасибо, Аня, он посмотрел на другую, потом на Роммеля. Девушка покачала головой, и его рука как бы невзначай прошла у кобуры пистолета. Она покачала головой и села рядом с немцем, тут же наполнив стакан прозрачной жидкостью. Он понял этот безмолвный разговор так, будто всё прозвучало на его родном языке: "Сядь с ним и выпей". "Только через мой труп". "Это возможно". "Ну тогда ладно".
Эрвин, давайте выпьем за безумие. В мире его полным-полно.
За безумие, Константин. Ваше, наше, и особенно их.
Они рассмеялись, сбрасывая напряжение. Ни у одного не было ни малейшего сомнения, кто такие "они". Звякнуло стекло, стаканы опустели, и девушки вновь наполнили их.
Четыре правительства, четыре разных схемы границ, и все утверждают, что они единственный истинный представитель поляков. Одно хочет рубежи до 1939-го, а другое хочет границ, которых никто не видел века с XVII. Надо думать, если бы такое произошло, в обоих наших армиях были бы польские войска.
Верно, друг мой. И если мы дадим им волю, до заката все будут мертвы. Перебьют друг друга. Так же, если мы отдадим им ваших людей, они убьют их. Интересно, кого они ненавидят больше, вас, нас или своих же?
Рокоссовский на мгновение задумался.
Все они ненавидят вас больше, чем друг друга. Две из четырёх группировок ненавидят нас больше, чем другие две, прочие ненавидят остальных больше, чем нас. И не только нас. Разве вы слышали, чтобы чехи и словаки устраивали взаимную резню? Их угрозы до поры до времени остаются словами, но если вовремя не остановить, слова станут действительностью. Значит, что нам нужно сделать?
Роммель пожал плечами. Он и так добился большего, чем ожидал. Обеспечил жизни одних роковым решением для других, использовав смерти плохих людей как выкуп за тех, кто не настолько плох. После пяти лет на Восточном фронте он заслужил репутацию человека, способного придумать неожиданное решение на ровном месте. Но эта загадка лежала вне его понимания. Русский маршал широко улыбнулся. Роммель понимал, что что-то упустил.
Эрвин, вопрос стоит так: если мы передадим солдат любому из четырёх правительств, все они погибнут. Как надо поступить?
Найти ещё кого-нибудь, конечно. Но кого? Мы уже выслали столько, что осталось совсем мало мест, где согласятся принять остальных. Вписались южноафриканцы, но этого всё равно не хватит.