Да, слишком уж нам благоволила судьба в прошлом году, чтобы у неокрепших умов не возникли подозрения, что дело тут слишком нечисто. Да так, что ого-го! Поражение Османской империи и провозглашение Ромеи. Небывалый и невозможный разгром немцев в сражении при Моонзунде, где Германия потеряла одиннадцать линкоров, не считая прочей мелочи. Другие победы на фронтах и в тылу. Постоянное и необъяснимое везение, мое и Маши, при многочисленных уже покушениях на нас, когда мы каждый раз оказывались невредимыми. Брошенная в нас тем безумцем-фанатиком бомба ведь тоже не взорвалась у нас под ногами! А тут еще в момент этих криков в Риме была толпа свидетелей в несколько тысяч человек. А Маша была к тому же в багряном платье и сидела на рыжей масти скакуне. И в тот день в Вечном городе была вновь провозглашена Римская империя! В общем, все одно к одному, готово делои пошло-поехало!
По рядам пошло шевеление. Вынырнув из глубины своих размышлений, обнаруживаю, что начинается крестный ход, а значит, вслед за колонной священнослужителей мне предстоит идти впереди шествия мирян, пришедших на службу.
Выходим из врат древнего собора. Начинается крестный ход.
Впереди несут фонарь, за ним несут парой запрестольный крест и запрестольный образ Божией Матери. Далее идут двумя рядами, попарно, хоругвеносцы, певцы, свещеносцы со свечами, диаконы со своими свечами и кадильницами, за ними священники, младшие впереди. В последней паре священников идущий справа несет Евангелие, идущий слеваикону Воскресения. Завершает шествие вселенский патриарх Макарий II с трисвещником и крестом.
Затем уж иду я, рядом со мной сестра Ольга, за нами идут и поют стихиру все остальные.
Воскресение Твое, Христе Спасе,
Ангели поют на Небесех,
И нас на земли сподоби,
Чистым сердцем,
Тебе славити.
Беспрерывно звонят колокола.
Праздничная ночь. Мало кто спит сейчас в Константинополе.
И вроде много уже православных храмов в Царьграде, но многие захотели быть именно здесь, там, где император, молясь и надеясь. Вокруг собора Святой Софии толпятся те, кто не смог попасть внутрь. Полиция строго следит, чтобы у всех были на лице маски и чтобы не слишком плотно кучковались. Пусть пока «американка» у нас еще не слишком распространилась, но береженого Бог бережет.
Впрочем, когда до нас дойдет, вот тогда с храмами будут проблемы. Много и разных.
С трудом подавляю желание зевнуть. Не хватало еще на глазах тысяч подданных зевать на крестном ходе.
Что-то я задолбался за последние дни. И, наверное, сказалась накопившаяся за год усталость.
Не знаю, как у кого, а лично у меня ощущение от введения с 1 мая новоюлианского календаря такое, будто все тринадцать дней разницы вдруг спрессовали и обрушили на мою голову разом. Тем самым стремительным домкратом. Вот как поднялся на трибуну на Первомай, так и пошло. Пасха. Конституция опять же.
И так весь на нервах из-за Маши и ее тяжелой беременности, а впереди еще всенощная, нравится мне это дело или нет. Раз уж устроился императором на три ставки, то и отбывай номер за троих. И на Пасху, и на Первомай.
Я внутренне нервно усмехнулся. Какой же все-таки сюрреализм! Император принимает военный парад и приветствует демонстрацию трудящихся во время государственного праздникаДня труда и служения обществу. В прошлом году Первомай я встречал в Москве, в этот раз уже в Константинополе.
Да, уже больше года я тут. С того самого дня 27 февраля 1917 года, по еще тогдашнему юлианскому календарю. И с 28 февраля пришлось устроиться на работу императором всероссийским. Не очень-то хотелось, но выбора у меня тогда не было. Да и сейчас нет.
Невольно кошусь на повороте на идущего за мной бывшего самодержца. Идет Ники, крестится, даже одухотворенно так крестится. Искренне. Что ж, он всегда был более верующим, чем я. И в те времена, когда тело мое всецело принадлежало прадеду моему, и уж после того рокового утра 28 февраля тем более.
Что поделать, я продукт третьего тысячелетия. Но там, по крайней мере, меня никто не обязывал ходить в церковь по воскресеньям, и храм в своем 2015 году я посещал, только когда душа и сердце этого требовали. Здесь же я должен являть миру и подданным образец христианского православного монарха, и тут уж ничего не поделать, поскольку церковь и православие являются одной из опор моей царской власти, могущественным инструментом влияния на умы и фактором геополитики.
Защитник и хранитель мирового православия. Не больше и не меньше.
Мое императорское всесвятейшество и величие, на секундочку.
Поскольку церковь у нас пока не отделена от государства, то государство, в моем лице, в дела церкви вмешивалось самым решительным образом. Так, в обмен на переподчинение митрополиту Афинскому епархий Константинопольского патриархата на «новых территориях» Греции, помощь и некоторые «уступки» при уточнении новых границ в Малой Азии, король Греции согласился на избрание Германа митрополитом Афинским, то есть предстоятелем Элладской церкви. Урегулирование вопроса с территориальным подчинением епархий вызвало всплеск энтузиазма в Греции, и я надеялся таким образом слегка подсластить им пилюлю от того, что я «украл» у греков наивную и светлую мечту о том, что, завоевав Константинополь, я всенепременно (по их мнению) передам его Греции.
Обойдутся. Мне такая корова нужна самому.
Освободившееся место Вселенского Константинопольского Патриарха занял мой ставленник Макарий, который ранее в качестве местоблюстителя короновал меня и Машу в Успенском соборе Кремля. Новый патриарх (не без моего участия) порешал все вопросы с признанием Болгарской церкви, поскольку всяческое укрепление союза с Болгарией мне было жизненно необходимо.
А сколько копий было сломано на недавнем Всеправославном соборе в Константинополе, даже вспомнить страшно. Шутка ли, вновь возрождена Ромейская империя, а значит, помимо восстановленного Московского патриархата, под моей рукой оказались еще и Константинопольский, Иерусалимский, Антиохийский патриархаты.
Собственно, фактически единственным решением первой части Всеправославного собора и был переход всех православных церквей на единый новоюлианский календарь. Фактически это решение я и продавил. Ну не может моя империя жить по разным календарям! Так что теперь и Россия, и Ромея живут по общемировому календарю, хотя формально на григорианский календарь мы не переходили. Да и не могли. Невместно сие. Политически неверно переходить православным церквям на латинский календарь. И пасхалии опять же.
Блин, как хочется спать
Как там Маша? Томительно тянется время. Нет известий из дворца.
И вот мы дошли.
Макарий, трижды крестообразно назнаменовав кадилом затворенные церковные двери, возглашает:
Слава Святей, и Единосущней, и Животворящей, и Нераздельней Троице, всегда, ныне и присно, и во веки веков!
Крещусь вместе со всеми. И Ники тоже. Впрочем, у Николая есть все поводы истово молиться. Как и мне. И у него жена вот-вот родит, и у меня. Тяжелые, прямо скажем, беременности у обеих. Но моя-то Маша молодая, хоть и первородящая, а вот Аликс совсем сдала, все время возят ее в инвалидном кресле. Но упорна в своем стремлении родить здорового мальчика и еще более упорна в своем безумном стремлении вернуть трон «законному наследнику».
И не смущает ее, что Ники и его наследники не имеют отношения ни к трону Ромеи, ни к трону Единства. Считает российский престол главным, и не могу сказать, что она так уж и не права. А значит, если действительно родится мальчик, то снова начнутся интриги и заговоры. Сколько раз уже больного гемофилией Алексея пытались посадить на трон вместо меня, а уж если родится здоровый мальчик, то соблазн будет еще большим. Ибо не нравлюсь я тут многим.
Открываются двери храма. Людской поток медленно втекает в храм. Вокруг меня поют:
Христос воскресе из мертвых,
смертию смерть поправ,
и сущим во гробех
живот даровав.
Шла праздничная литургия, но мысли у меня были далеко.
Как там Маша? Все ли там хорошо? Она так тяжело перенесла последние месяцы беременности и очень ослабла. Лейб-акушеры выражают беспокойство и не скрывают этого.
Остается ждать. Надеяться. И молиться.