Благодарствую, княже, протянул довольно гость, но больше ни-ни.
А никто тебе больше наливать и не собирается, издевательски ответил ему Сфендослав.
И правильно, удовлетворённо пробасил полеченный собутыльник.
А эту будешь? поинтересовался князь, тыкая пустым ковшом через плечо на жену, забившуюся к стенке.
Дунав крякнул, сделал морду базарного оценщика, оглядел товар с высоты своего великого роста и гостевого положения, и выдал безапелляционное решение:
Уволь, друже. Мне пока и двух пальцев хватает, чтобы заставить себя по необходимости блевануть.
Хмурь с князя сдуло словно порывистым ветром. Заржал как конь до сладостных слёз, а отревев, швырнул ковш в недопитую колоду и скомандовал жене хоть и законной, но до ненависти не любимой, несмотря на неё и не оборачиваясь:
Пшла вон. У нас разговор будет не для твоих ушей.
Иванка с каменным лицом, ужом сползла с кровати в торец, прикрываясь накидными мехами и закутав в них свой скелетик бесшумно прошмыгнула к выходу вдоль стеночки. Князь, проследив её уход, вдруг сделавшись трезвым тихонечко заговорил.
Притвори-ка двери поплотней, да присаживайся. Разговор у нас действительно будет не из приятных.
Дунав поняв князя правильно, прежде чем закрыть плотней дверь, наоборот, распахнул и выглянул в коридоры. Только убедившись, что поблизости чужих ушей не водится, дверь закрыл, с силой вдавив плечиком в косяки и пристроился рядом с князем.
Маменька меня сегодня с утра отымела во все места, особливо в голову, начал плакаться князь, моя задумка провалилась. Я ж думал, Киев моё непотребство не сдюжит и попросит её от лиходейской дружины избавить стольный град, направив в какой-нибудь поход, или так выгонит на вольные хлеба. Опостыло мне в этих стенах сидеть, словно в поруби. Мне бы в степи да на волю. Зарубиться с кем, да мошну с кого стрясти. Сам же знаешь. Не хозяин я здесь. Так, для вида будто ряженая кукла. Да видать палку с непотребством перегнул. Треснула. Решила маменька меня в третий раз всё-таки женить, поэтому за тобой послал.
А я-то тут причём, княже? опешил Дунав от подобного заявления, сам же знаешь я по бабам не мастак. Или она на мне тебя женить собралась?
Хмурость княжеских мыслей вновь коснулась хитрая лыба.
А что? с игривостью повеселел он, вот уж мы с тобой были бы парой всем на загляденье. Ещё бы на свадебке разнесли этот стольный град по камушку к ебене матери.
Не согласная я, растянулся в улыбке богатырь, подыгрывая князю, выпрямляясь станом и дурачась от вовремя поправленного здоровья, не для тебя меня ягодку в навозе выращивали.
Князь опять заржал конём, хлопнув друга по могучему плечу, но на этот раз закатывался недолго. Пореветь не успел.
Да нет, Дунав. Всё намного хуже, чем думаешь. Я тебя не по бабам советоваться позвал, а по дочерям лютого кагана Ермана, что в Апраксином доме числится за старшего. Ты же, помнится, перед тем как ко мне через Новгород пойти у него службу справлял несколько лет?
О, ба, взметнулся Дунав, аж пристав и вытаращив глаза, это кого ж она тебе у него сосватала? У кагана дочерей пруд пруди, да и ни все ровня меж собой.
Да не она сосватала, а тебе к Ерману сватом ехать. А просить у него будешь некую Афросю
Малку?! взревел Дунав окончательно вскакивая и тут же осёкся от своего громогласного ора, обернувшись на закрытую дверь и прислушиваясь.
Что за Малка такая? насторожено поинтересовался Сфендослав, по реакции дружка однозначно понимая, что с этой девкой что-то не так всё просто, как ему показалось с первого раза.
Богатырь обмяк, поник головой, призадумался.
Именуют её Афросей, а все кличут Малкой, иль просто Малой, как отец зовёт. Пигалица от вершка два горшка, отчего не выглядит на свои года. С виду кутырка, кутыркой. Хотя титьки отрастила не в размер малому телу, да и жопу наела, есть за что щипнуть, только ведь
Тут Дунав замолчал и жалостливо посмотрел на Великого Князя, что в ожидании чего-то губительного для себя весь подобрался и внимательно слушал.
Только ведь она никак не может быть навыдане, со всей серьёзностью в голосе выдал дружинник, словно объявляя приговор и взглядом прибивая князя к кровати железными гвоздями.
Да говори уже, не вытерпел Сфендослав его молчаливой надутости, что ты тянешь за яйца.
Теремная она, князь, тихо, но жёстко проговорил Дунав припечатывая, любавица она. Таких замуж не зовут. А коли сбагривают кому, то лишь на быструю погибель избранника. Она же не баба, а стрела калёная. С ней ужиться не получится. Со стрелой живут, пока она до глаза летит. За что это тебя Матерь так изощрённо изволила порешить?
Любавицы действительно были девками ох как далеко не простыми, а скорее их и девками-то называть было неправильно. Ведьмы они были, притом исключительно любовной специализации, имевшие в своём боевом арсенале колдовскую «девичью Славу».
Девичья Слава или бабье колдовство в виде поедания мужика *** (женским половым органом)это некое ведьмино умение, представляющее собой особый морок немереной силы, при наведении которого на мужчину, тот терял голову от любви, притом на столько, что был не в состоянии на адекватное мышление и поступки.
Любавицы обладали уникальной возможностью влюблять в себя любых мужчин, несмотря на их вкусы, предпочтения, возраст, морально-этические табу и ограничения. Эдакие шамаханские царицы из сказки Пушкина. Выращивались и воспитывались подобные ведьмы в специальных Теремах культа Троицы и использовались в качестве безотказного «оружия» точечного воздействия на мужчин, занимающих определённое положение во вражеских станах.
Князь в задумчивости молчал, гоняя в голове мысли от уха до уха. Было видно, что не всё он Дунаву открыл и то что утаил, сейчас всесторонне взвешивал. Как бы не прогадать. Но дружинник, выросший столбом посреди спаленки, похоже мешал сосредоточенно мыслить, и он решил тот богатырский столб подвинуть с глаз долой:
Да сядь ты. Что соскочил как ошпаренный. Сядь, да толком расскажи о ней. Чего ждать, чего не миновать. Ни резать же она меня будет на ремни и кровь по ночам сосать. К тому ж вся эта теремная шушара под маминой властью ходит, а смерти маменька моей ох как не хочет. Поэтому давай думать, соображать: что она задумала?
Гвоздями к этим стенам приколотить, вот что задумала, буркнул Дунав, возвращаясь на княжескую кровать, как только любавица тебя Славой прибьёт, оторваться от неё уже не получится. На поводок она тебя посадит, княже. На короткий и прочный. Ни порвать, ни отстегнуть.
А коль откажусь от княжения и подамся на вольные хлеба, со мной пойдёшь?
Нет, князь, равнодушно, но честно признался Дунав, ты уж прости меня, но коль ты княжью шапку кинешь, то и я служить боле никому ни стану. Обрюзгло мне всё, Сфендослав. Заведу себе бабёнку попроще, куплю заимку в казачьей станице подальше от стольного града, да буду охотой век доживать. А ты о своих вольных хлебах задумайся. Коль без шапки останешься, по родовому обычаю лишат имени. Куда тебе деваться потом? Только разбойничать в тати. А ведь новый князь на тебя тут же откроет лютую охоту. И к нему примкнут многие, все, кого обидеть уже успел. Как ты думаешь, долго они тебя ловить будут в чистом поле?
Князь молчал, с каждым словом становясь всё черней и черней.
То-то, продолжил опытный дружинник, я вижу для тебя лишь один выход, друже
На этих словах Сфендослав встрепенулся, выправился и умоляюще уставился на дельного советчика по жизни.
Идти в отказ от Малки и вставать на дыбы, негоже, князь, а вот поторговаться с Матерью на будущее, потребно. Тебе стоит на правах Великого Князя потолковать с главами домов и убедить большинство родов, что привязанный к Киеву князь, не есть хорошее дело. Например, предложить расширить русиновы владения. Дома растут, плодятся. Земель на прокорм уже не хватает. Надобно чтобы не ты рвался из Киева куда глаза глядят, а совет родов во главе с Матерью спроваживали тебя на ратные подвиги, да ещё и своими дружинами снабжали, обеспечивая содержанием походы. С тебя останутся лишь победы, чего ты и добиваешься. Вот тогда невыгодно будет Матери тебя к Киеву приколачивать. Да и пора перестать быть одним лицом, а становиться целой головой рода Рюрикова. Из пацанов ты уже вырос. Как думаешь?