То есть как? вскочил в зале тот же встрепанный. Как его? Хофман? Неужели дети здоровы? И часа не прошло!
Можете проверить, улыбнулся я. Нервные связи восстановлены, рефлексы в норме. Ходить им пока трудно: мышц почти нет, да и связки не готовы к нагрузкам. Понадобится реабилитация. Проведите ее правильно, и через год дети будут бегать.
Не верю! замотал головой профессор.
Я пожал плечами и подошел к ближней коляске. В ней сидел мальчик лет двенадцати.
Как тебя зовут? спросил.
Курт, ответил он.
Ты ходишь, Курт?
Только с мамой, покрутил он головой. Она меня держит. Одному не получается.
Значит, мышцы есть, да и связки выдержат.
А теперь сможешь сам. Встань!
Я протянул ему руки и помог выбраться из коляски.
Иди! сказал, отпустив его.
Он сделал осторожный шажок. Покачнулся и второй. А затем сразу несколько по направлению к залу. Чуть вихляя, подволакивая ноги, он шел и довольно уверенно.
Мама! восторженно закричал Курт, остановившись и высматривая кого-то среди публики. Посмотри! Я могу ходить сам!
Из зала к нему метнулась женщина. Подскочив, обняла и залилась слезами. Эта сцена будто взорвала собрание. Все вскочили с мест и загалдели. К пациентам побежали родители и врачи. Если первые пытались достать детей из колясок, то вторые им препятствовали, что-то объясняя. Воцарился бедлам. Шредер попытался звонить в колокольчик, но его не слышали. Мне это быстро надоело, и я вскочил на сцену.
Тихо! рявкнул изо всех сил.
В зале замолчали и уставились на меня.
Дорогие родители пациентов, я приложил руку к груди. Не пытайтесь заставлять детей ходить. Они к этому еще не готовы. Пусть их обследуют доктора клиники и назначат курс реабилитации. Выполняйте указания врачей, и увидите результат. Он будет скоро. Данке.
Благодарю, герр Мурашко, подключился управляющий. Надеюсь, все слышали нашего гостя? Попрошу увезти пациентов.
Указание выполнили, и в зале на короткое время установилась тишина.
Дамен унд херрен! обратился к присутствующим Шредер. Герр Мурашко предложил нам показать еще один аспект своего дарования. Речь идет о слепоте.
По залу будто пробежал ветерок.
Наш гость, продолжил управляющий, пообещал исцелить детей, у которых сохранилось хотя бы несколько процентов зрения. Мы нашли таких пациентов. Попрошу их ввести.
Отворилась задняя дверь, и в зал вкатили три коляски. Спрашивается, на фига? Можно ведь и за руку. Любят здесь эти агрегаты. Следом за пациентами ввалилось несколько человек с фотоаппаратами и вспышками.
Это кто? спросил я Шредера, указав на группу.
Репортеры, объяснил он. Услыхали, что какой-то русский будет творить чудеса, и пожелали присутствовать. А что делать, герр Мурашко? Германия свободная страна, я не в силах запретить.
Ой, темнит немец! А, с другой стороны, почему бы и нет?
Попрошу репортеров с фотоаппаратами подойти к сцене, объявил я.
Подчинились.
После того, как исцелю детей, не бейте их вспышками в лица, попросил я. Можно обжечь ярким светом сетчатку глаз ребенка. Договорились?
Репортеры закивали. Надо же, какие послушные!
Вас можно снимать? спросил один, с седыми волосами.
Сколько угодно. С детьми будьте осторожны.
Я спрыгнул со сцены и подошел к коляскам. Деткам завязали глаза это хорошо. Заранее попросил. Что имеем? Два мальчика и одна девочка в возрасте от семи до четырнадцати лет. Нормально. Просканировал атрофия зрительного нерва у всех. Причины разные, но работать будем.
Я положил руку на глазницу девочки.
Будет немножко покалывать, но ты терпи, попросил.
Гут, ответила она тихо.
Начали. Работал я не так быстро, как с пациентами с ДЦП ну, так опыт совсем небольшой. Повозился. Да еще фотографы крутились вокруг, слепя вспышками. Но справился.
Все, сказал, обернувшись к залу. Попрошу задернуть шторы яркий свет детям сейчас противопоказан. Репортеров прошу снять вспышки с фотоаппаратов.
Удивительно, но все подчинились без звука. Немцы Я по очереди стащил повязки с глаз детей. Они встали и закрутили головами. Люди в зале начали подниматься с мест.
Как тебя зовут? спросил я стоявшую рядом девочку.
Лотта, отозвалась она.
Видишь того дядю? я указал на надоевшего Хофмана.
Да, кивнула она. У него волосы встрепанные. Ходить непричесанным неприлично, добавила важно.
Зал взорвался хохотом. Хофман смутился. Воспользовавшись моментом, к детям подбежали родители. Пациенты стали им что-то говорить, тыча во все стороны пальчиками. Матери вытирали слезы. Ко мне подошел седовласый репортер.
Герр Мурашко, попросил. Мы могли бы снять вас вместе с исцеленными детьми?
Если только без вспышек, напомнил я.
Выйдем из здания, предложил репортер. Там света достаточно.
Так и поступили. Принять участие в фотосессии захотели многие. Репортеры привычно выстраивали сцены. Руководство клиники и советская делегация застыли на ступеньках перед входом в клинику. Вот Шредер пожимает руку русскому целителю. Персонал клиники окружил гостей из СССР, и они оживленно беседуют. Исцеленные дети с экстрасенсом из Советского Союза. Семилетняя Лотта у меня на руках, мальчики прижались с боков. Благодарные немецкие матери обнимают целителя
Провозились почти до ужина. В этот раз Шредер отвез нас в шикарный ресторан в центре Франкфурта. Кроме него, принимающую сторону представляли уже знакомый нам Вольф и Хофман.
Наш ведущий специалист в области неврологии, отрекомендовал его управляющий.
Рад познакомиться, профессор, сказал я, пожимая руку встрепанного. Он, к слову, так и не причесался.
Можете обращаться ко мне запросто, ответил Хофман. Считайте, коллеги. Я обследовал исцеленных вами детей. Вы правы: рефлексы восстановились у всех. Пациентов ждет реабилитация, но это не вызывает опасений за их будущее. Как вы это делаете, герр Мурашко?
Сам не знаю, пожал плечами. Господь Бог наградил меня даром, я его использую.
Вы верите в Бога? удивился он. Будучи коммунистом?
Я не состою и никогда не состоял в коммунистической партии. И не собираюсь в нее вступать.
Господа! прервал нашу беседу Шредер. Прошу всех за стол.
Ужин прошел, что называется, в теплой и дружеской обстановке. Звучали тосты за советско-немецкую дружбу, были шутки и много смеха. Хофмана подкалывали за его вечно встрепанный вид, профессор смеялся вместе со всеми. Было видно, что к шуткам насчет своей внешности привык. Владимир Сергеевич поблагодарил немцев за теплый прием и пригласил в Минск. Те обещали подумать. Я веселился вместе со всеми и ждал. Не зря. Улучив момент, Шредер отвел меня в сторону.
Как смотрите на то, чтобы поработать в нашей клинике? задал ожидаемый вопрос.
А разрешат? У меня нет медицинского диплома.
Это не ваша забота, улыбнулся он. Формальности беру на себя. Как и разрешение для вас с супругой проживать в Германии.
Данке, кивнул я. Осталось уточнить вопрос с оплатой.
Десять тысяч марок в месяц! победно объявил он. Как профессору и доктору наук.
Не пойдет, герр Шредер, покачал я головой.
Почему? изумился он.
Небольшой урок арифметики. Я в состоянии исцелить за день не менее двадцати детей. Предположим, работаю двадцать дней в месяц. Итого четыреста пациентов. Делим десять тысяч на четыреста, получаем двадцать пять марок. Двадцать пять марок за исцеление от неизлечимой болезни! Извините, но я не работаю за миску супа.
Сколько вы хотите? буркнул он.
В СССР мне платят пятьсот рублей за пациента. По курсу Государственного банка СССР это тысяча двести пятьдесят марок. А теперь ответьте: почему немец должен платить мне в пятьдесят раз меньше? И какой смысл мне соглашаться на такие условия?
Он закашлялся.
Вы хотите получать больше звезд Бундеслиги, произнес с осуждением.
Ну, так в чем вопрос? лучезарно улыбнулся я. Пригласите футболистов исцелять детей. Вместе порадуемся. Извините, но пора за стол. Коллеги заждались.