Громкое шипение и едва слышный лязг едва не заставили его спустить курок. Лица разведчиков, насколько ему было видно, выражали схожее смятение. Акаги торжествующе вскрикнула, а из-за переборки за ее спиной слышался уже непрерывный мерный рокот гремящего железа и гул запущенных электроприводов. Кагитару ринулся к двери, оттолкнув полетевшего на землю Канаме, и вцепился в ручку, но ракетный отсек был уже запечатан.
Кто включил подъем крана? закричал капитан, приставив ствол пистолета ко лбу доктора.
Акаги полезла в карман халата и преспокойно достала оттуда сигарету, не обращая внимания на упирающееся в ее голову оружие. Синдзи увидел, как вздрогнул капитан, встретившись взглядом со спокойными зелеными глазами.
Отмените запуск, доктор! заорал он, перекрывая лязг и шум, доносящийся из-за переборки. Мне плевать, что там, но
Заткнитесь. Там полковник Кацураги, раздельно сказала Акаги и выпустила струю дыма в лицо капитана. Сто лет мечтала это сделать
Труп? Вы посылаете командующему труп?!
Синдзи вздрогнул, а Акаги зло прищурилась и что-то тихо сказала ему, слишком тихо, чтобы услышать это с другого конца блока. Кагитару замахнулся и наотмашь ударил ее пистолетом по лицу. Брызнуло стекло разбитых очков, и Акаги отшвырнуло к стенке, по которой она осела на пол рядом с Канаме. Кагитару развернулся к разведчикам и крикнул:
В рубку! Отключить питание блока!
Он стоял на пути взявших разбег солдат и не знал, что делать. Сзадидве девушки, впереди разворачивалось неимоверное безумие, а Синдзи стоял с пистолетом в руке и не мог понять, как здесь очутилсяна этом странном раздорожье людского сумасшествия. «Труп Кацураги же не умерла? Или умерла, но это скрыли?» Синдзи вдруг вспомнил кислородный баллон у люка ракеты, нервные взгляды Акаги и все понял за секунду до того, как доктор, держась рукой за разбитое лицо, подняла голову и крикнула ему:
Икари, она операбельна! Ее спасут!
Кагитару досадливо скривил лицо и, не глядя, выстрелил.
Время остановилось, и голоса в голове стали разборчивы.
«Весы. Два голоса и мое решение. Полковник Кацураги, человек, желающий победить судьбу. Она не умеет не воевать, но она добра ко мне
Она хотела тебя изучить.
Она хотела меня понять.
Она убила Аянами.
Она не смогла оставить ее в живых.
Должен ли ты дать ей этот призрачный шанс?
Да.
Хочешь ли ты этого?
Да».
Акаги уже умерлазачемеще предстоит понять. Остальные хотят помешать тому, что он решил. Повисшие в полушаге разведчики замерли, окаменевший Кагитару так и не поднял пистолет, остановился вполоборота. Поле зрения взорвалось кроваво-красными точками.
Умереть.
Облако разлетелось на четыре копья, и каждое уверенно взяло свой курс.
Синдзи почувствовал, как в него входят невидимые иглы, как ослепительная боль почти ломает его хребет, и отключился.
* * *
Мир возвращался короткими толчками, словно начало биться больное сердце. Он открыл глаза и почувствовал тошноту: обезумевшие глаза то приближали серый потолок, то отбрасывали его ввысь. В углах комнаты клубился дымный мрак, всасывая свет единственной лампы.
Ты уже понял, что такое «А-10», Синдзи-кун?
«Голос. Знакомый голос».
Он пошарил ватными руками по одеялу, едва чувствуя грубую ворсистую ткань. Тело едва прощупывалось, живот и грудь почти не ощущали поглаживаний, и вдобавок снова накатила тошнота.
Синдзи-кун
На Нагиса?
Наконец-то.
Синдзи скосил глаза, с трудом проглотив комок подкатившей к горлу желчи. Комната была пустане похожа на больничную палату, и на привинченном к полу стуле сидел беловолосый парень, сверкая в полумраке красными глазами.
Что Что ты тут делаешь?
Глупости. Правильный вопросгде ты и что ты тут делаешь.
Икари закрыл глаза. Мир давил его даже убогим крохотным объемом комнаты, комкал сознание, уминая поглубже в гудящую черепную коробку.
И Где я?
Ты в карцере.
«Карцер. Почему?» Вслух говорить не хотелось: еле слушался опухший язык, больно царапаясь во рту, нестерпимо зудели зубы.
Хорошо, говорить ты не расположен. Слушай тогда. Ты применил свою сущность не по назначению. Почти надорвался, отправляя к праотцам сразу четверых. Это Впечатляет, даже меня. Ха-ха
Голова отозвалась немелодичным звоном на резкий смешок Нагисы, но разум начал собираться, подстегивая память. Глубоко-глубоко заворочался словно бы контуженный второй голос, послышался стон. «Я Я их убил. Всех».
«А-10», твое проклятие, это возможность воздействовать на мир руками ангеласвободной волей, сказал Нагиса. Ты шустро освоил команду «подохнуть», самую простую Хотя больше тебе и не надо пока. Загвоздка вот в чем, Синдзи-кун
Каору встал и прошелся по комнате.
Ты получил зародыш всемогущества будущего бога. Но задействовать твой нечаянный дар стоит только в единстве с «Типом», который работает как рупор для твоего голоса. А ты разорался и едва не порвал связки
Погоди Ты сказал «руки Ангела»?
Красные глаза вплотную приблизились к его лицу. Картинка еще подплывала, но уже было не так тошно.
Да. Только не того, которого ты имеешь ввиду. У большинства тех, о ком ты подумал, свои виды на такую свободную волю. Прямо скажем, убийственные. Ангел и ангел Хе-хе, парадокс намечается
Синдзи вновь закрыл глаза. Контуженное состояние бередило разум, не давая сосредоточиться, он воспринимал слова Каору и отправлял их в память, даже не пробуя анализировать, только отдельные моменты привлекали его больное расстроенное внимание.
Ладно, это все сложно Не напрягайся, отдыхай, но помни, что тебя и твои протезы будут судить. Выяснять, насколько вы безумны. Убили временного командира, доктора Акаги, троих солдат, главврач из-за вас с ума сошел Да разорался ты некстати, Синдзи-кун.
Сознание медленно переваривало услышанное и затошнило уже не телоразум. «Суд Безумие»
Ты в беде Синдзи-кун, но это может принести неожиданное преимущество
Он невидяще уставился на почти скрытого тенью Нагису. Каору растворялся, рассыпаясь нитями мрака в углу, а в дверях грохотал ключ, едва не глуша угасающий голос:
Я уведу тебя по первому твоему слову, а твои протезы останутся здесь, чтобы разделить судьбу всех ненужных вещей.
20,5: Межглавье
Коридор штаба базы «Токио-3» был пуст. Толстые иллюминаторы пропускали тусклый свет с улицы, недостаточный, чтобы разогнать густые тени у пола и под потолком, но единственная на весь коридор включенная лампа едва ли давала больше света. Истоптанное железо было усеяно листами бумаги, большинство из которых еще накануне полагалось хранить в сейфе как особо секретные распоряжения, отчеты и приказы по Тихоокеанскому фронту. Стены помещения дрожали на низкой ноте, пропуская внутрь еле слышный рев сирены общей тревоги.
Прямо под единственной лампой распахнулась дверь, и в коридор полилась мягкая грустная музыка. Стоящий в дверном проеме командующий Икари остановился, бросил взгляд в покидаемое помещениесвою приемнуюи аккуратно поставил у стены лезвием вниз окровавленный тати, после чего вышел в коридор и закрыл дверь. Листы на полу слабо двинулись от неуловимого движения воздуха, затихла музыка, а командующий пошел по коридору в полумрак, сопровождаемый шуршанием бумаги и гулким звуком шагов.
Лестница привела его на цокольный этаж штаба, потомв подвал, и везде царило одно лишь запустение поспешной эвакуации, ни один служащий не встретился ему на пути. Найдя в темноте ручку, он открыл дверь и оказался в куда ярче освещенном помещениибоевом командном центре базы. Мертвенное сине-зеленое сияние кинескопов, гудение ламп, треск, болтовня и шипение из многочисленных телефонов, в беспорядке валяющихся на столах, неизменные листы бумаги повсюду.
Командующий опустился в кресло командира базы, уткнулся носом в сложенные перед лицом ладони и вперил тяжелый взгляд в экран радарной установки. Пять точек в двадцати милях от берега прекратили приближаться к Атомным землям и теперь маневрировали, принимая линейное построение. Еще позавчера он знал о составе этой небольшой группы, прошедшей Панамский канал. «Три церштерера нового типа, авианосец Эрих Кох и линкор Гнейзенау-II Слишком мало, и это плохо»