После того, как оружные цыгане были усажены в кузов грузовичка, к нашей паре подошел сотрудник угро, представился:
Оперуполномоченный Алешня, и, отогнув лацкан куцего пиджачка, показал «всевидящее око МУРа». Протянул Николаю руку:Спасибо, друже, выручил!
Это к нему, указал на мальчика чекист, я только в воздух успел раз выстрелить.
Оперуполномоченный (до 1931 года их звали «агентами») явно растерялся.
Мандат на оружие есть, предугадал его вопрос Николай, это Павлик Морозовгеройский пионер. И оружие он в бою добыл.
Видать, Алешня газеты читал. Потому что посмотрел на парня с уважением и протянул руку уже ему. На что Павлик ответил крепким пожатием. Потом вынул блокнот и написал:
«Я у вас в МУРЕ патронами не разживусь, случаем?»
Историю МУРА в курсанстве тоже приходилось учить, поэтому Роман знал, что сотрудники носили значок на задней части лацкана пиджака, а сверху был знак прикрытиясобака охотничьего общества, поэтому сыщиков и называли «легавыми». (Кстати о «народных» названиях: слово «мусор» пошло от «Московский уголовный сыск», а «менты» пришло из Польши, где ментиками называли полицейские плащи). Да и первым начальником МУРа был ставленник Дзержинского легендарный Александр Трепаловфактический создатель этого уголовного розыска с отделением борьбы с бандитизмом.
Роман всегда восхищался такими людьми и ненавидел, тех, кто их впоследствии истреблял. Мародеров, пришедших на готовое и быстренько освоившихся в должности «пламенных борцов за дело революции». И частично винил в этом банду Сталина. Тот же Трепалова в 1930-х годах работал в Наркомате тяжёлой промышленности СССР, и после гибели Серго Орджоникидзе его расстреляли.
Приходи, ответил опер, я договорюсьотсыплем.
«На Петровку?»написал Роман.
Почему на Петровку, удивился муровец, в доме 3 в Большом Гнездиковском мы расположены.
Глава 20
23 марта 1932 года за 410 вышло Постановление СНК СССР:
«За заслуги в области русской литературы МАНДЕЛЬШТАМУ Осипу Эмильевичу назначить пожизненную персональную пенсию в размере 200 рублей в месяц». Постановление подписали заместитель председателя СНК В. Куйбышев и управляющий делами СНК П. Керженцев.
Через арку на Тверской, которую уже переименовывали в улицу Горького, я вышел на Большой Гнездниковский переулок к дому 10«Дому Нирнзее»нынешнему «небоскребу» высотой аж в девять этажей. Здесь впервые встретились Мастер и Маргарита.
Помните?: «Она повернула с Тверской в переулок и тут обернулась. И меня поразила не столько ее красота, сколь необыкновенное, никем не виданное одиночество в глазах! Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас обоих. Так поражает молния, так поражает финский нож».
Кстати, он же жив пока и я могу встретиться с ЖИВЫМ Булгаковым! Где он сейчас обитает, кажется на Пироговоской. Его биографию я знаю и в 1933 году у него будет жесткая неудача с замечательным романом про Мольера. Редактор ЖЗЛ обвинит его в отсутствии марксистского метода исследований исторических явлений.
Да, несмотря на циничность я в душе всегда был поэтом. Люблю завораживающую прозу Михаила Афанасьевича, люблю цветастый акмеизм Гумилева.
А сейчас иду в собственную квартиру в центре Москвы. В прошлой жизни не удосужился, так хоть во второй прописали меня в столице. (В прошлой я куковал после пенсии в Санкт-Петербурге, который люблю и на Москву не променяю. Но, грешен, безуспешно пытался осесть в столицене разрешили).
А тут вот выделили мне лично целую комнату в коммуналке. И ни где-нибудь на окраине, а в престижном районе, где жили многие влиятельные люди этого времени.
Про дом 10 в Большом Гнездниковском переулке говорили, что в нем живет нечистая сила. Набожные горожане крестились, когда «чертовы фонари»мерцающие наконечники стальных ограждений смотровой площадки на крыше«тучереза» освещали грозовые тучи над Москвой. В 1920-х годах Михаил Булгаков часто захаживал в дом Нирнзее, чтобы сдать статьи и очерки в берлинскую газету «Накануне». Здесь в гостях у супругов Моисеенко он познакомился с Еленой Шиловской. Вскоре она ушла от мужа, командующего московским военным округом, к полуовальному писателю. В народе после этого говорили: если Булгакову нужна жена, он идет к Нирнзее. А на крыше дома Нирнзее в дни октябрьской революции стояли войска Временного Правительства, так как с этой высоты простреливалось все вокруг.
Десятиэтажный дом взметнулся над городом в 1913 году. Помимо этажности, еще одна хитрость архитектора состояла в площади квартир. Нирнзее предложил москвичам небольшие по квадратуре жилые помещениясейчас они зовутся студиями. Только где найдешь студию с высотой потолков почти в четыре метра поражала и роскошью для того времени: электрический лифт, собственная телефонная подстанция, паровое отопление
После революции дом национализировали, назвали «Чедомосом» (Четвертым домом Моссовета) и переделали в дом-коммуну с собственным правлением. В длинных коридорах и на широких лестницах играли в прятки и догонялки, катались на велосипедах. В узкие пролеты лестничных клеток дети кидали мелкий мусор и плевались, соревновались у кого долетит до самого низа.
Когда началась страшная пора, треть жильцов была репрессирована, а уцелевшие жили в постоянном страхе. Тем более что соседом их стал кровавый прокурор Вышинскийон поселился на 7 этаже, и в порядке вещей было для него «заглянуть» к матери расшалившегося мальчишки и пообещать отправить ее сына в лагерь.
Впрочем, в новой реальности прокурор-палач может и не заживется долго в своих шикарных палатах. Но вкратце об основных переменах в моей второй жизни в образе Павлика Морозова. Второго января на торжественном заседании по поводу нового 1933 года с концертом самодеятельности и с буфетом, где каждому выжали кусок хлеба с сыром, горсть леденцовых конфет и стакан чая с сахаром, к нашему семейству подошла Надежда Крупская и сообщила, что надумала меня отправить в школу глухонемых.
А летом, Павлик, добавила благодетельница, поедешь в Артек. Заслужил!
Пришлось заговорить.
Не надо в школу, проговорил я сдавленным голосом, хочу в рабфак и в комсомол.
Заговорил! ахнула мама. И давай меня обнимать, целовать, что для неё вообще-то не типично. Эта чужая, рано постаревшая женщина обычно вела себя сдержанно, была скупа на эмоции. И, ей бо, мне стало чуточку стыдно, за свою сухость, почти брезгливость в обращении с ней.
Вообщем, все разрешилось к всеобщему удовольствию. Маму с детьми отправили в подмосковный колхоз «Красный пахарь» Щёлковского района Московской области. Им выделили пятистенок из под раскулаченной семьи с хозяйственными постройками, дали государственную ренту и деньги на покупку мелкой живности (кур, гусей). Работы в колхозе было много и Татьяну сразу пригласили дояркой на ферму. В поселке была школа, так что дети (мои потенциальные братья) без дела не остались.
Ну а меня (хоть говорил я мало и тягучесимулировал, чтоб не поразить окружающих невольным сленгом 21 века) направили в рабфакРабочий факультет имени Покровского в главном университете страныМосковском университете (МГУ).
Надежда Крупская, в годы Гражданской войны член Государственной комиссии по просвещению, писала:
«Вспоминается, как привели раз в Наркомпрос парня, крестьянина-бедняка, который не знал даже, что существует на свете какой-то Наркомпрос, а, добравшись до Москвы, разыскал памятник Ломоносову и сел у его подножья, надеясь, что его кто-нибудь там увидит и отведёт куда надо. Пара студентов обратила на него внимание, узнала, в чём дело, и привела в Наркомпрос. Парня устроили на рабфак».
Продолжительность обучения по новым правилам должна была составлять 4 года, возраст поступающих должен быть не менее 18 лет, а стаж в производствене менее 3 лет. Рабфак МГУ был разделён уже на 4 уклона: технический, естественный, общественный и педагогический. Меня приняли на подготовительные курсы по уклонупедагогика в качестве исключения, учитывая что работал с семи лет и что мог не дожить до 18. В качестве исключения, а заодно по направлению лично Надежды Константиновны.