Наташа, если я чего и сделал, то не своей волей, а токмо волей пославших меня партии и правительства. Так что все вопросы к ним.
Ага, к ним. К ним-то никто вопросы задавать не станет, а вот к исполнителям Знаешь, дорогой товарищ Кусто, лучше я тебя сама убью, так надежнее.
Глава вторая. Франки для Коминтерна
Я подозвал официанта, кивнул на опустевшую чашкумол, повторите, перевел взгляд на Наталью:
Успею еще чашечку выпить?
В каком смысле? не поняла моя невеста.
Я к тому, ты меня прямо сейчас убьешь или позволишь кофе допить? И учтиесли убьешь, я на тебе жениться не смогу.
Вместо ответа Наташа придвинулась ко мне, намереваясь поцеловать в щечку, но я успел подставить губы.
Смотрят же, люди кругом зашипела Наталья.
Можно подумать, что окружающим есть дело до того, кто кого чмокает. Здесь Париж, а не Череповец и не Москва даже. Вот если бы мы прямо за столиком собрались заняться чем-то иным, то здесь бы и парижане не выдержали Глядишь, советы бы стали давать.
Любопытно, откуда у члена партии большевиков буржуазные предрассудки? хмыкнул я.
Ох, Володя, помотала головой графская дочь. Как говаривала моя нянюшка: бить тебя некому, а мненекогда.
Понял, успею, кротко кивнул я, принимаясь за вторую чашку. Или это уже третья? Плевать, кофе здесь очень хорош.
Убедил, я тебя пока убивать не стану, вздохнула Наталья. Я тебя потом убью, но не из-за политических соображений. Скажи-ка лучше, как там твоя подчиненная поживает, с бронепоезда? Как там ее? Таня?
При воспоминании о Танюшке в левой части груди, там, где должно быть сердце, что-то сдавило, да так, что пришлось поставить на стол чашку.
Володя, что случилось? затормошила меня Наталья Андреевна. На тебе же лица нет.
Отогнал от горла противный комок, допив кофе, чтобы загнать этот ком поглубже, сказал:
Таня. Только, Наталья Андреевна, она уже не поживает.
Наташа встала и, плюнув на все приличия, обняла меня, прижала к себе, а потом поцеловала.
Давай-ка лучше пойдем.
Какое-то время мы шли молча. Похоже, она испытывала чувство неловкости, а я А я сам не понялчто же случилось? Вроде, излишне сентиментальным никогда не был, терять друзей приходилось, и к Танюшке относился хорошо, но не более того. Да, несколько раз случился и секс, но полюбить девушку я вряд ли бы смог. Наверное, со временем мы могли бы стать просто друзьями, если это возможно между мужчиной и женщиной. А вот, поди же ты
Володя, можно я не стану просить прощения за свою глупость? прервала молчание Наташа. Или просить? Хочешь, скажупрости меня за женскую глупость, за бабью ревность? Эта девушка тебе нравилась?
Наталья Андреевна, считавшаяся в моем провинциальном городе «железной большевичкой», неожиданно всхлипнула. Вздохнув, я обнял эту маленькую женщину до сих пор считающую, что она старше меня, прижал к себе не обращая внимания ни на струйки воды бьющие от фонтана, ни на одобрительные взгляды прохожих.
Наташа, прощения просить не нужно. Нравилась, нет ли, здесь другое. Задумавшись, как правильно изложить, сказал:Таня спасла мне жизнь. Понимаешь, я стоял повернувшись спиной, а сзади зашел человек с ножом, а она меня закрыла собой.
Наталья отстранилась, вытерла слезы.
Ясно, считаешь себя виноватым, проговорила она и потянула меня вперед. Давай пойдем дальше, иначе вымокнем.
Мы пошли дальше, и Наташа сказала:
Могла бы сказатьмол, Володя, не казни себя, ты не виноват, но не стану. Сколько не говори, а казнить ты себя станешь, по себе знаю Поверь, у меня тоже есть что вспомнить, есть за что чувствовать себя виноватой. И ничего тут не сделаешь, нужно жить с этим дальше.
Наталья права. С этим нужно жить. И верю, что за ее спиной немало неприятных воспоминаний.
Да, а куда мы идем? спохватился я.
В Люксембургский дворец. Ты же говорил, что мечтаешь посмотреть картины импрессионистов.
А разве они не в Лувре? удивился я. В мое время импрессионисты находятся в музее Орсе, но в двадцатом году прошлого века Орсе пока еще железнодорожный вокзал.
Кто пустит импрессионистов в Лувр? усмехнулась Наташа. Лет двадцать назад их бы и в Люксембургский дворец не впустили, но времена меняются. Открыв ридикюль, она вытащила часики, щелкнула крышкой. Посмотрев на циферблат, спросила:Кстати, тебе хватит четырех часов?
Четыре часа на осмотр картин? Да мне бы и двух хватило за глаза и за уши. Это моя супруга из той реальности осматривала бы картины от восхода и до заката, а дай ей волюона бы в зале палатку поставила и жила бы среди картин. Но я на всякий случай поинтересовался:
А мы куда-то спешим?
У меня на пять по полудню назначена важная встреча. Если хочешьможешь сходить со мной, нетоставайся. Музей работает до шести.
Пересказывать содержание картин Мане и Моне, Дега и Ренуара, Гогена и Ван Гогазанятие неблагодарное. Каждый из нас сейчас может посмотреть репродукциихоть в бумажном, а хоть в электронном виде, но, поверьте на слово, картины великих художников лучше смотреть «живьем». Другое дело, если полотен много, они начинают мельтешить перед глазами, и скоро ты уже перестаешь понимать, кто написал «Завтрак на траве»не то Моне, не то Мане? Или это вообще Поль Сезанн? И кто здесь Тулуз, а кто Лотрек?
Еще заинтересовало вывешенное в фойе объявление о продаже с аукциона коллекций конфискованных правительством у германских подданных. Объявление на двух языкахфранцузском и английском, поэтому я смог его прочитать. Сходить, что ли? Увы и ах.
Кафе «Сhat et pêcheur», где у Наташи назначена встреча, в двадцати минутах ходьбы от дворца. Для «безъязыких» туристов вроде меня или неграмотных парижан на фасаде прибит эмалированный щит с изображением рыжего кота и парня с удочкой. Стало быть, кафе «Кот и рыболов».
Мы пришли раньше назначенного времени, сели за столик, заказали непатриотичные шницели по-венски и кофе.
А теперь, Наталья Андреевна, в двух словахс кем ты должна встретиться и отчего нервничаешь? Видя, что моя подруга закусила губу, вздохнул. Наташ, секретность хороша к месту. Лучше бы понимать заранее, к чему готовится.
Ладно, кивнула Наталья. В общем, Владимир, дело такое Накануне войны все наши живущие во Франциии большевики, и меньшевики, а также сочувствующие, собрали деньги, сдали их в общую кассу. Казначеем назначили товарища Лаврентьева Ивана Вадимовича. Молодой, но надежный товарищ, лично рекомендованный Владимиром Ильичом. Деньги Лаврентьев положил на собственный счет в банке, потом он должен был перевести их в Вену, Цюрих и Берн. Какие-то суммы перевести успел, а тут война. В Швейцарию перевод еще можно сделать, а в Вену? Французская полиция сразу бы наложила арест на перевод средств во вражескую страну, а могла бы арестовать и владельца счета. Снять деньги и просто перевезти наличными тоже невозможнобанки стали ограничивать выдачу наличных. В общем, деньги застряли, а сам Лаврентьев неожиданно исчез. Думалилибо скрылся с деньгами, либо убит, а может ушел на фронтмногие тогда ушли, да мало ли, что могло случиться. С деньгами распрощались, а недавно Иван Вадимович вдруг появился в Париже. Его отыскали, назначили встречу. Моя задача: узнать судьбу денег и, по возможности, вернуть их Коминтерну.
Сумма большая? поинтересовался я.
Да как сказать, пожала плечами Наташа. По нынешним временам уже и не очень, а на тот момент вполне приличнаясто тысяч франков.
Сто тысячсумма изрядная, но не сказал бы, что чрезмерная. Для государства, так это всего ничего. А что можно купить на сто тысяч франков в тысяча девятьсот двадцатом году? Мне бы, например, хватило на аренду штук трех-четырех конспиративных квартир (вспомнился номер с ванной за пятьдесят франков), вербовку агентов, а еще бы и на непредвиденные расходы осталось. Но лучше губу закатать.
Сто тысячочень недурственно, с важным видом закивал я. А за шесть лет еще и проценты набежали. Даже если по четыре годовыхприличная сумма.
Но дочка графа Комаровского была более реалистична:
Если что-то и набежало, все инфляция съела. Да и проценты во время войны замораживались. Мы даже не знаем, что за банк, существует ли еще? Ладно, если он открывал счет в «Сосьете Женераль» или «Кредите Лионез», а если в другом?