У брата все проще, приземленнее. Жена готовит так себе, потому любая пища вне дома кажется ему экзотической.
Боже, какие запахи обрушились на нас из тысячи ресторанов, кафешек, забегаловок, киосков и просто лотков уличных торговцев, когда мы двумя «пищевыми девственниками» вышли под горячее солнце Нячанга!
Источали аромат йода живые креветки, лангусты, диковинные рыбины в тесных аквариумах. Благоухали медом и цветами фруктовые ряды. Плыл острый, возбуждающий запах мяса во всем своем жарено-пареном разнообразии.
Все пять чувств по-охотничьи поджали лапки.
Уши прислушивались, как хрустит, вращаясь на огне, печеная кукуруза, скворчат в масле блинчики и какие-то местные «чебуреки».
Пальцы поглаживали мимоходом плотные бочки манго и шершаво-клетчатые«сахарного яблока».
Глаза выхватывали то странные голубые соки, то длинные, словно гигантские огурцы, арбузы, то
Дурианы! заорал я.
Прямо на асфальте, на тряпочке, по-купечески развалились запретные упитанные шипастые дурианы.
Потом купим, брат хладнокровно оттащил меня от прилавка, не торопись. Вот те яйца, мельче перепелиных, не внушают доверия. А креветка в кляре вместе с хитином? Кошмар. Поймем масштаб и приценимся.
Зазывала у морского кафе приветливо замахал руками.
Меню вьетнамцы пишут везде: на стенах, на деревянных «раскладушках». Специальные, с красочными фотографиями меню-книжки лежат на столиках перед входами, рядом с мангалами, где томятся на вертелах крокодилы, от которых официанты то и дело отрезают порции для туристов. Эта кафешка облюбовала для меню окна.
Мы вчитались.
Нет, нас не смутили «жареные улитки Хыонг с лимонным соргом и перцем», оставили равнодушными «морские черенки Зыонг» и «волосатые мидии». «Падагрический лямбис» вот что заставило нас ретироваться и искать другое место для гурманства. Согласитесь, свойства вышеупомянутого лямбиса, чем бы он ни являлся, намекали на вечность.
Перекусив чем попало, накупавшись вдоволь в море, поплутав по узким улочкам и оголодавши до состояния нестояния, мы приземлились в симпатичном ресторане с совершенно вьетнамским названием «Армения».
В нем были залы и под крышей, и под небом. Разделял их красиво оформленный диванами то ли природный, то ли искусственный ручей.
Рассудив, что мы не римские патриции, чтобы вкушать пищу лежа на диване, мы заняли деревянный стол в открытом зале. Здесь была эстрадная площадка, на сцене голосил русский мужик, исполнял давно забытые в родной стране «хиты». На пятачке вяло танцевали плотно отужинавшие туристы. При этом зал казался почти пустым, настолько огромным он был.
Симпатичная вьетнамка включила нам вентиляторони тут у каждого столика, принесла меню.
Чернильная ночь клубилась над нами легкими облачками, вентилятор обдувал ветерком, разгонял жару.
Пора, сказал я, строго глядя на брата. Он торжественно кивнул.
Мы заказали четыре бутылки «Сайгона» неплохого вьетнамского пиваи углубились в меню.
Брат разрывался между страусиной отбивной и тушеным крокодилом, наконец заказал устрицы под сливочным соусом и лягушачьи бедрышки в кляре.
Я же с удивлением обнаружил в меню борщ со сметаной и пельмени. Ну а что? Сии блюда во Вьетнамечем не экзотика?
Принесли борщ и устрицы. Мы переглянулись.
Дело в том, что тарелки иначе как тазиками не назовешь.
В моем тазике с борщом одиноко белела капля сметаны. Вьетнамцы едят все: от жареных кузнечиков до зародышей утки, но не употребляют сметану, не понимают, что это такое, а вот русские требуют, значит, надо.
На плохом англо-русско-вьетнамском языке я объяснил официантке вопиющее несоответствие рецепту и попросил добавить хотя бы еще ложку.
И бутылку минералки! Холодной! добавил брат. Он почти прикончил вкусных устриц, снисходительно поделившись со мной однойсамой маленькой.
Вьетнамочка счастливо кивала.
Позже я узнал, что тут не торопятся изучать языки и буквально читают по губам, угадывая желания заказчика.
Она притащила большой поднос с лягушкой, вернее, с бедрами, которые, прямо скажем, стройностью не отличались, горшок с пельменями, плошку со сметаной.
Минералку забыла, посетовал брат.
Я закинул сметану в борщ, надо сказать, приличный.
Брат осторожно откусил кусок лягушачьего бедра, прожевал:
Как курица. Очень старая, но активная курица, без жиринки, он почему-то посмотрел на мои пельмени и облизнулся.
Не факт, что они из привычного мяса, вяло попробовал возразить я. Вяло, потому что сквозь борщ в тазике просвечивало донышко, и пельменей я уже не хотел, разве что пяток.
Снова подошла пожизненно-радостная официантка. Оказывается, она ничего не забыла: водрузила на стол кувшин со сметанойпол литра, не меньшепоближе ко мне. Ага, значит, первая маленькая плошка с оным продуктом предназначалась для пельменей. Поставила перед братом большую металлическую миску с колотым льдом. Горку ледяных катышков украшали щипцы.
Это что, минералка? брови брата уехали к макушке. Я просил воды.
Вьетнамочка весело залопотала. Я выловил из ее речи знакомые слова: «кен» и «нуотц», что перевел как «мороженая вода». Мол, любые капризы за ваши деньги.
Все верно, ты заказывал холодную, ты ее и получил
Пришлось довольствоваться пивом.
Мы покинули ресторан «Армения» с боксом, в который нам упаковали лягушек, мило обсыпанных заново зеленью и ломтиками огурцов
Обильный ужин потребовал долгой прогулки по ночному Нячангу. На улицах еще вовсю торговали вкусностями и, соблазнившись, мы купили запеченного прямо в панцире лобстера.
Я никогда не был против ночного перекуса, поскольку он не прибавлял ни капли жира нашим поджарым телам.
Возле отеля витал странный запах, будоража носы композицией хлорки, лекарств, тухлятины, гнили с примесью свежих анисовых нот. Ощущение, что тут был сход больных чем-то вьетнамцев, которые одновременно пукнули.
Причина запаха обнаружилась сразу. На открытой веранде сидели девушки и ели дуриан.
Мы же дуриан хотели купить! вспомнил я.
Завтра, брат зажал нос и быстренько скрылся за стеклянными дверями отеля.
Утром солнце решило основательно поджарить туристов. Жара стояла такая, что все мысли о еде вызывали тошноту. Мы даже завтракать не стали, решив, что к обеду вполне созреем до лежащей в холодильнике лягушки. Хотелось пить, и только пить.
Помня представление вьетнамцев о «холодной минералке», мы решили попробовать местные соки, вышли на набережную и остановились у незнакомого агрегата.
С одной стороны машина обстругивала палки, перемалывала стебель-сердцевину, с другой из краника в подставленный стакан выливалась желтая пенная жидкостьсок сахарного тростника.
Процесс завораживал.
Продавщица кинула в стаканы лед, воткнула соломинки, с улыбкой протянула нам.
Кисло-сладкий сок утолил жажду лишь отчасти. Мы пошли к морю в надежде полакомиться кокосом.
Кокосовые орехи разного размера и спелости в изобилии росли на пальмах. Я представил, как проворной обезьянкой карабкаюсь на дерево и помотал головой, прогоняя видения. Слишком уж фантастической показалась большая белая безволосая «обезьяна» на хрупком стволике пальмы. Да и торговали кокосами на каждом метре побережья.
Сиеста. Вьетнамцы отдыхают, свернувшись калачиками там, где застала жара.
Мы прошли мимо дрыхнущего возле горы орехов мужика-торговца, мимо сонно клюющей носом девушкичего беспокоить? Пусть спят люди. Наконец нашли активную еще бабушку.
Пожилая мадам в шлепках на босу ногу, в черных лосинах, клетчатой теплой рубахе с длинными рукавами прикрывала поясницу пластиковой сумкойтам, наверное, были деньги, а головуполосатой шляпой с широкими полями. На лице черные очки и маска.
Мадам обрадовалась, кто б сомневался, появлению покупателей, вытащила из холодильника огромный, с голову, кокос.
Дальше слабонервным и беременным лучше не читать.
Бабушка взяла нож с тупой рукояткой и длинным толстым шипастым лезвием. Такой ножик прямо просился под статью «запрещенное холодное оружие». Первым в списке. Тремя точными ударами, хекая, она нанесла ореху раны, несовместимые с жизнью. При этом пальцы ее невозмутимо придерживали кокос в миллиметрах от страшного лезвия.