А! Вот ты где! что за хрень? Мелкий пацан из второго класса выпрыгнул на Женьку из кустов, как чёрт. Этого хлебом не корми, дай школу прогулять. Тут она! Тувредный мальчишка не успел закончить предложение, как оказался обезвреженным и распластанным под взрослой девчонкой, с крепко заткнутым её холодными ладошками ртом.
Максим, ты чего, мать твою, орёшь? зашептала она ему в лицо горячим шёпотом, Хочешь, чтоб отлупили тебя? Ты школу, блин, прогуливаешь который раз. Мать ремня всыплет по первое число. Молчи, дурак. Понял меня?
Пацан, основательно примятый пятьюдесятью килограммами, согласно закивал. Женька ему нравилась, а её теплая близость странно возбуждала его, но уж слишком семнадцатилетняя деваха тяжелая. Она медленно убрала ладони от его рта.
Слезь, ребро сломаешь, миролюбиво попросил мальчишка.
Ребро, передразнила того язвительная Женька, неохотно отпуская, Ты хоть знаешь, где ребра расположены.
Знаю. Тут, улыбнулся Максим, радостный от того, что может похвастаться своей эрудицией перед симпатичной девушкой, и ткнул себе пальцем в грудь, Батя ломал, я запомнил, он гордо приподнялся.
Тише ты. Услышатотлупят. И тебя, и меня.
А меня-то за что? Они моей матери не знают.
Моя мать твою знает.
Ну да, мальчишка озадаченно вздохнул.
Вот бы получше рассмотреть. Вроде орать прекратили. Женька напряжённо вгляделась вдаль, близоруко щурясь. Зрение у неё с детства неважное, а носить очки не хотелось. Ничего не видно, досада. Она покосилась на Максимку.
Максим, дело есть.
Чево? тот был заметно доволен приятной компанией и интимной обстановкой в тени набухших почками веток, и беспрестанно лыбился.
Сходи посмотри, чего там. Будь другом, решилась, наконец, Женька, изнывающая от любопытства.
Отлупят, ты ж сама сказала, нахмурился Максим, опасливо заворочавшись. Маленькая, желтовато-зелёная сопля в левой ноздре, заставила его громко зашмыгать носом, Не пойду.
А я своей маме скажу, чтоб она твоей ничего не говорила. Скажу, что ты мне помогал, подмигнула хитрая Женька игриво, трогая сопливого пацанёнка за грязную ручонку.
Сиськи покажешьпойду, вдруг само собой вырвалось у Максимки, разомлевшего от манящей близости сводившего его с ума девичьего тела, и опрометчиво смелый пацан тут же почувствовал на своей щеке хлесткую и крепкую пощёчину, от которой его отбросило обратно в колючий куст.
Пошёл ты, мелкий гавнюк, плюнула в его сторону взбешённая наглостью Женька, метая голубыми глазами злые искры, и горделиво поднялась во весь рост, Без тебя обойдусь.
Хотя, конечно, страшновато.
Ты чего дерёшься?! Дура! Я сейчас заору!
Ну, и ори. Тебе же хуже.
Делая вид, что море ей по колено, а горы по плечу, с безумно трепыхающимся где-то в районе горла сердцем и мокрыми от пота подмышками, Женька открыла заднюю калитку и на секунду замешкалась, трусливо оглядываясь. Драка тридцатилетних бабэто вам не нежная девичья потасовка за понравившегося мальчика. Тридцатилетние и покалечить в запале могут, а то и вовсе убить. Эмоции-то на пределе. Да уж, очень глупос женатым мужиком, бессовестным и неосторожным, воду в колодце мутить. Очень не по фэн-шую. Женька задумалась. А так ли любит её Мишка Лялин? Подставил. Ведь подставил! Как пить дать, подставил! А какая же это ЛЮБОВЬ?
Во дворе было пусто. У соседей тоже никого. Вряд ли нежданных гостей мать позвала к себе в хату. Поганой метлой со двора гнать таких гостей.
Мама! Мам, тихонько позвала Женька, слегка приоткрывая дверь в теплую, уютную, приятно пахнущую опарой для теста, хату, Ты здесь? если что, уж Женька-то всегда успеет дать дёру, и через забор перемахнет, не оглядываясь. Ноги-то спортивные, легкие!
Чего тебе, Женя? слава богу, живая!
Мама, мам! Как ты тут? Я не успела, а они уже здесь, Женька, радостная от того, что мать живая и здоровая, заговорила суетливой скороговоркой, врываясь в комнату стремительно, как степной смерч.
Дверь на засов закрой. На всякий случай. Редкостные мегеры, Ирина сидела спиной к Женьке, и та не сразу заметила, что мать осторожно прижимает кусок сырого мяса, завернутого в полиэтиленовый пакет, к пострадавшему в драке лицу.
Ой, мам! Чего эт ты?
Да вот
Огромный багрово-фиолетовый синяк в пол красивого Ирининого лица уже вовсю светил всеми оттенками бабской ненависти и расплывался прямо на Женькиных глазах.
Ужас какой!
Нормально. Я её лопатой огрела. По хребту. Она аж крякнула, сука. Думала, поубиваю их, тварей! Как же я, Женька, завелась! Слава богу, смылись. Жабы.
Ой, мамка какая ты Какая смелая! Спасибо!
А за что спасибо? Ты хоть понимаешь, почему ТАК вышло?
Женька виновато замолчала. Лялин подставил. Не любит её. Самолюбие потешил и А она дура. Полная дура.
Ты извини, но бабы эти правы, добавила мать уверенно и отвернулась, с отвращением поглядывая в зеркало, Недели две теперь светить. Тьфу.
Я его брошу, тихонько буркнула себе под нос школьница, украдкой смахивая нечаянную слезу. Но Ирина ей не ответила.
Ольга
Бабуль, а, бабуль! довольная собой Ольга лежала на диване большим пузом кверху и аппетитно уплетала вареники, Хорошо я придумала. Да, бабуль?
Бабка Феня недовольно закряхтела.
Будет знать, кобель, как по малолеткам шляться. Да, бабуль? не обращая внимания на бабкино недовольство, продолжала весело тарахтеть беременная внучка, размазывая сметану по тарелке.
Ой, ну её, эту старую. Грех, да грех. Грехситуацией не воспользоваться. Пару дней назад прожорливая в беременности Ольга нажралась чего-то прокисшего, проблевалась от души, а мужу сказала, что таблеток напилась. Хитрая! И родственникам всем сказала. Что траванулась. От горя, значит. Только ведьму старую наколоть не получилось. Но бабку, из ума выжившую, она и так обработает.
Даже в больнице полежала. Под капельницей, как надо. Бледная, зарёванная. Одно словомолодец! Размалюют тётки рожу малолетке чахоточной (почему «чахоточной»? Ольга и сама не знала, просто слово, где-то когда-то прочитанное, очень ей нравилось), всеми оттенками фиолетовой грусти размалюют. Была Женькабудет пельменька. Ольга рассмеялась своим мыслям и тут же подавилась.
Кхе-кхе-кхе
Нехорошая ты, Ольга! беззлобно пожурила Ольгу бабка и грузно приподнялась со стула. Старые половицы визгливо заскрипели от её тяжелого веса, Бог все видит, она неспешно подошла к закашлявшейся внучке, забрала у той тарелку и помогла сесть, Кто лёжа-то ест? Все у тебя не по-христиански.
Кхе-кхе Спасибо.
Давай по спинке постучу.
Вот, старуха! Лёжа, не ешь. Мужу не ври. Что захочет Ольга, то и будет делать! Ей теперь всё можно. Её обидели!
Ты сама-то христианка? Привороты делаешь, да отвороты. Мне бы сделала на Мишку, чего тебе стоит?
Не буду тебе делать! Мишку тебе не приворожить никогда. Да и разве ОН тебе нужен, лиса хитрая?!
Может, и не нужен! Но обидно же! Муж.
Какой муж? Тебе Валерка всю жизнь муж.
Молчи, бабушка!
Тьфу.
Вспомнила о Валерке, тьфу на него. А на Мишку ей и вовсе фиолетово. Мужикиэто бесконечное разочарование и расстройство, одна от них польза: деньги в дом приносят. Она, Ольга, за всю свою тридцатилетнюю жизнь ни дня не работала. И не собирается. Всыпать бы этой жареной «пельменьке» хорошенько, чтоб отвязалась! А еще лучше порчу наложить. Такой страстью к особе малолетней муж её благоверный изошёл, что даже завидно! Что там за девчонка такая, чтоб прям насмерть втрескаться?! А Ольгу никто ТАК не боготворил, не баловал. Даже в юные и прекрасные семнадцать. Настроение испортилось.
Валерка. Толку с того Валерки. Только детей строгать умеет, да сопли по харе размазывать. Брат его младший, Мишка, бесплодным оказался, вот старший и помог семью сохранить. А анализы спермограммы Ольга порвала. Не дура. Благо, Мишка, легкомысленный и невнимательный, хрен на своё здоровье положил.
Впрочем, есть и положительные моменты в этом многоугольнике: Валерка-то точно любит Ольгу. Даже не женится из-за нее, хотя бабам нравится, что очень лестно. И любовник неплохой. Ольга снова прилегла на подушку и мечтательно вытянулась. Вот, освободится от бремени и снова его попросит. Мужики-то деревенские брезгливые все, а Валерка не такой. Умеет языком пользоваться. Внизу живота неприятно заныло. Четвертым Ольга ходила тяжело, о сексе думать неуместно.