Однако этот вывод существенно повлиял на его взгляды относительно тела: по его разумению получалось, что тело не существенно. Более того: его существование вообще не доказуемо. Мы же существуем только потому, что мыслим! Он считал, что тело, как и все, что находится вне самосознания, не относится к понятию «я». Ту же часть человеческого «я», что относится к самосознанию, Декарт называл res cogitans субстанцией мыслящей. Телу он отводил место в сторонекак детей отсаживают за отдельный от взрослых стол на празднике, причисляя его к res extensa, то есть субстанции протяженной. К этой протяженной субстанции относился остальной материальный мир: деревья, столы, книгив общем, все, что можно потрогать.
Таким образом, тело и мышление были объявлены двумя совершенно чужеродными и субстанционально разными вещами. Так было положено начало нашему сегодняшнему мышлению.
Ловушка «или-или»
И по сегодняшний день, когда в истории пациента потенциально прорисовывается психогенное объяснение болезни, далеко не каждый из тех, кто лечит тело, спросит его о психогенной составляющей, и мало кто из врачей-психиатров и психотерапевтово соматической. Это своеобразная ловушка «или-или». Мы все еще по привычке обитаем лишь в одном из двух мировв корне различных, как это ошибочно считается.
Теперь вы скажете: «Да ладно уж, это давно в прошлом, сегодня-то мы лучше знаем». Я возражу и в качестве доказательства приведу примеры того, как наше глубоко укоренившееся мышление проявляется в повседневной речи. Мы вполне могли бы сказать, например, «я боюсь», но вместо этого говорим «мое сердце вот-вот выпрыгнет из груди».
«Духовная» деятельность для нас активна, а все телесное, как нам представляется, это нечто, что случается с нами. Обороты речи, которые мы употребляем, чаще всего строятся по образцу «я и мое тело» [3]. Таким образом, мы отождествляем себя с нашим сознаниемэто и есть наше «я». А телооно есть у нас. У нас также есть мозг, но мы никогда не скажем: я есть мой мозг.
Однако мы не можем возлагать всю вину за эту печальную картину разделения души и тела на одного только философа Декарта. Распространение его идей было обусловлено, в частности, тем обстоятельством, что на протяжении сотен лет медицина сосредоточивалась на естественно-научном изучении человеческого организмаиначе говоря, на res extensa человека. Душу при этом просто выносили за скобки. Это разделение в итоге привело к значимым медицинским открытиям: например, патологоанатом Рудольф Вирхов выяснил, что болезни могут вызываться нарушениями в клетках человека и недостаточной гигиеной. Грандиозно!
Засучив рукава, медики устремились разбираться с естественно-научными причинамисо всем тем, что осязаемо и измеримо, и тем самым продвинули лечебное дело далеко вперед. Тягостные вопросы о душе врачи предоставили решать высокодуховным философам и священникам. Вспоминаю, как я начинал учиться в 2001 году: рассечение трупов, химические опыты и курс физики практически не оставляли времени заниматься бытием человека как одухотворенного существа.
Так что ситуацию, подобную той, что была во времена Декарта, мы имеем в медицине и по сей день. Есть врачи, специализирующиеся на каждом отдельном органе, а вот занимающихся душойвсего пара специальностей. Очень часто у меня на психосоматическом приеме сидят пациенты, которые либо думают, что им не надо рассказывать мне про то, что связано с организмом (они считают, я, скорее, психолог), либо предпочитают умалчивать о делах душевных (ведь я же, в конце концов, врач).
Мы все еще часто считаем свое тело достойной восхищения машиной, несущей службу.
Психосоматика существует уже давно
И все же, несмотря на утвердившееся убеждение в разделенности души и тела, время от времени возникали сомнения в этом постулате. Так, в 1818 году врач Кристиан Август Хайнрот высказал предположение, что болезни могут возникать вследствие греховных страстей человеческих. К слову сказать, именно он ввел в обиход понятие психосоматики. Это ответвление в медицинской науке потихонечку становилось движением в направлении, противоположном распространенному мнению о разделенности телесных и эмоциональных процессов, но большого развития оно так и не получило.
Новая веха началась в 1890 году в Вене. Один австрийский неврологнебезызвестный Зигмунд Фрейдпроходил в парижской больнице Сальпетриер стажировку у знаменитого тогда врача Жана-Мартена Шарко и учился лечить истерию гипнозом. У пациентов с «истерией» наблюдались заметные нарушения двигательных функций организма и сознания, притом что никакой органической причины этому не обнаруживалось. Люди, подверженные так называемым истерическим припадкам, сильно выгибались дугой назад, и эта дуга (по-французски Arc de cercle) считалась характерным признаком таких припадков.
Экскурс
Истериявчера и сегодня
К концу XIX столетия парижский врач Жан-Мартен Шарко придерживался мнения, что истерияэто наследуемое нервное заболевание, поражающее преимущественно женщин. Заболевание, сопровождавшееся характерными особенностями и специфической, как при судорожном припадке, неврологической симптоматикой, лечили тогда весьма жестокими методами. Принуждение пациенток к сексу было при этом еще самым безобидным; причем действо это совершалось публично и, в частности, вероятно, с применением давления на яичники. Считалось, что при достижении оргазма женщина успокаивается. Ныне понятие «истерия» из медицины исчезло, но оно по-прежнему употребляется в повседневной речи для обозначения экстравагантного поведения и спектакля с целью обратить на себя внимание, часто сопровождающегося сексуально непристойными действиями.
Отучившись у Шарко, Зигмунд Фрейд разработал свою концепцию лечения истерии, гораздо более щадящую и человечную. Причину истерических проявлений Фрейд видел в сексуально окрашенных переживаниях детства, о которых сами «истерички» вспомнить не могут и которые надо выявить и до конца пережить, чтобы истерики прекратились. Так родилась современная психотерапия. Сегодня в психосоматике говорят о «гистрионном» (театрализованном, инсценированном) расстройстве личности, имея в виду гипертрофированную нестабильную эмоциональность в сочетании с замкнутостью в себе и недостаточной искренностью; корни этого расстройствав прежних отношениях.
После возвращения из Парижа молодой Зигмунд Фрейд разработал собственный метод, позволяющий справляться с истерическими телесными проявлениями, вызванными неорганическими причинами. Этот метод он позднее назвал психоанализом, то есть, если обратиться к греческим корням этого слова, «расчленением» души. Речь идет о форме лечения, при которой пациент подвергается катарсису (очищению) в ходе самовыраженияговорит обо всем, что приходит ему в голову.
Разговаривая с пациенткой, Фрейд вместе с ней как бы проникал в ее внутренний мир, в ее мысли, узнавал о ее жизни и таким образом выяснял, как симптомы этой пациентки могут быть связаны с травмами, пережитыми ею в прошлом. Благодаря такому проникновению появилась возможность совершенно по-новому взглянуть на человека и его душу [4].
Открытие Фрейдом бессознательного заложило основы нынешнего представления о нашем мышлении. Бессознательноеэто все, что мы знаем, но о чем, однако, вспоминать не хотим или не можем. Согласно практике психоанализа и исследованиям мозга, это бессознательное знание все же вызывает определенные симптомы или обусловливает определенное поведение. Хотяили скорее «потому что» подлинной причины нашего поведения мы сами не осознаем.
Теперь мы знаем, что очень многое в жизни может иметь значение, которого на первый взгляд не распознать; что определенные вещи могут глубоко нас затрагивать, даже если мы этого не осознаем; что нами движут внутренние, отчасти противоречивые мотивыи путь к этим знаниям проложил психоанализ, за что мы должны быть ему благодарны.
Все большее число медиков, начинавших как терапевты и врачи общей практики, стали дополнять свои методы разными вариациями катарсиса по Фрейду, поскольку, практикуя исключительно медицину тела, они все чаще упирались в границы своих возможностей.