Но я не могу быть с вами, мистер Хайд, как бы вам, может быть, того ни хотелось. Замысел требует от меня иного пути, и я им последую. Пока не началась свистопляска, пока не началась дискотека, пока не началась Третья Мировая Херня, я дам людям возможность вспомнить и осознать РАДИ ЧЕГО это все.
Я покидаю храм в состоянии воодушевления, готовый к борьбе с неумолимой судьбой, готовый к сражениям с роком, готовый принять вызов, брошенный мне равнодушной и беспристрастной Вечностью. В голове у меня играет рок-музыка. Старая песня, выплывшая из подсознательного в тот самый момент, когда она должна была мне пригодиться.
Песня без слов, ночь без сна
Все в свое времязима и весна
Каждой звезде свой неба кусок
Каждому морю дождя глоток
Каждому яблоку место упасть
Каждому вору возможность украсть
Каждой собаке палку и кость
И каждому волку зубы и злость
Снова за окнами белый день
День вызывает меня на бой
Я чувствую, закрывая глаза
Весь мир идет на меня войной
Если есть стадоесть пастух
Если есть тело, должен быть дух
Если есть шаг, должен быть след
Если есть тьма, должен быть свет
Хочешь ли ты изменить этот мир?
Сможешь ли ты принять как есть?
Встать и выйти из ряда вон
Сесть на электрический стул «Электрон»
И снова за окнами белый день
День вызывает меня на бой
И я чувствую, закрывая глаза
Весь мир идет на меня войной
***
Заранее договорившись с Семычем о месте встречи и времени старта, мы с Онже дуем из сервиса в сторону хуторка с целью подкрепиться перед отъездом. Едва подъезжаем к даче, Галина Альбертовна благоразумно растворяется из виду, только успели мелькнуть полы засаленного халата.
У-у, гиена! рычит Онже, проходя внутрь. От возмездия никто не укроется! Бог не фраер, он все видит!
В последние дни натянутые отношения Онже с хозяйкой перешли в область открытой конфронтации. Уже несколько дней подряд Онже вынашивает планы по ее сживанию с рублевского света.
Ну что, братуха, натравим пару инспекций на этот шалман? орет мне Онже из кухни. А то по кой-кому пара-тройка статей плачет и шконарь с удобствами! Дачку свою она безо всяких разрешений соорудила, провода левые кинула, еще дофига косяков найти можно, понимаешь? ПОТОМУ ЧТО НЕХУЯ ЭЛЕКТРИЧЕСТВО У ГОСУДАРСТВА ПИЗДИТЬ!
На втором этаже все тихо: Галина Альбертовна затаилась. Домик сотрясает онжина ругань. Пока Онже гремит на кухне кастрюлями, я притворяю за собой дверь в нашу комнату и потихоньку собираю необходимое. Из габаритной спортивной сумки с перевезенными из дома вещами я перегружаю в портфель свой мертвый ноутбук, диски, адаптер. Проверяю наличие бумажника и документов. Окидываю взглядом оставшуюся одежду: куртки, джинсы, до сих пор с иголочки новый деловой костюм висит в чехле на дверце шкафа.
Было время, когда меня волновали шмотки. Когда я до белой пены ругался с братом из-за того, что он без конца лазил в мой платяной шкаф и брал оттуда все без разбора. Одной полуулыбкой я прощаюсь с одежным ворохом: ни в чем этом я никогда по-настоящему не нуждался.
Теперь главное. Необходимо сохранить текст Апокалипсиса. Если я утеряю файл, мне уже никогда не удастся восстановить документ заново. Сама возможность его утраты представляется мне кощунственной. Недолго думая, я переписываю все последние файлы с Онжиного компьютера на флэшку. Чуть поразмыслив, удаляю оригинал. Онже в двадцатый раз зовет меня в кухню, и я спешу явиться перед его взором. В соответствии с кулинарным безвкусием друга, на столе нас дожидаются две полные до краев тарелки с мешаниной несовместимых продуктов. Жареные сосиски, консервированная сайра, сладкая молочная каша, маринованные грибы, слоеный торт и чай на запивку. Стараясь не выплеснуть из себя эпикурейского отвращения к предложенной снеди, я слегка ковыряю вилкой по краям предложенного ассорти.
Поешь, поешь! настаивает Онже с набитым ртом. Надо есть!
Я пытаюсь сделать над собой усилие, но увы, аппетит во время еды не приходит. Сама мысль о поглощении каких-то питательных элементов вызывает во мне отвращение на грани рвотных позывов. Вместо еды в желудок проваливается и звякает нечто острое и донельзя металлическое. Чувство какой-то засады. Может, ну ее к дьяволу, эту встречу? У меня голова не работает, живот крутит, плохо я себя чувствую. В конце концов, без меня там не обойдутся, что ли?
Ты гонишь, братиша, Онже ехидно лыбится раздутыми пищей щеками. Вы это, значит, с Семычем без меня все так замечательно переиграли, а я с Матрицей за вас объясняться буду? Нет, брат, тут тебе край базар-вокзал разводить, понимаешь?
Я пытаюсь представить картинку: Морфеус садится в машину, я начинаю что-то ему объяснять, тот угрюмо выслушивает. Нет, не выходит. Тараканами разбегаются из-под половиц разума мысли, не клеятся представления, мазутными пятнами расплываются образы. Морфеус не садится в машину, я никого ни в чем не убеждаю, и вообще все как-то неопределенно, туманно.
Все, родной, времени на перекуры нет, айда по коням! торопит Онже, спортивно выпрыгивая из-за стола и на ходу влезая в мою старую осеннюю куртку.
Сумерки сгустились ледяной изморосью. Она не видна в воздухе, но ощущается каждой клеточкой кожи, открытой истошному ветру. Злой, дувший без передышки с самых ранних часов, к вечеру он затянул небо плотной холстиной и загрунтовал ее углем. Низкое и угрюмое небо вызрело тучами, надулось мрачными пузырями и сдавленно дышит хрипами, задыхаясь от собственной тяжести. Прыгнув в волжанку, мы спешим забрать Семыча: тот замерзает на пустой автобусной остановке. Не без трудов отодравшись от припорошенной инеем лавки, он запрыгивает в машину и судорожно растрясает вокруг себя мерзлый воздух.
Ну вы и жрете! Я чуть не околел, пока вас дожидался! Что там у нас по программе? С Морфеусом уже созванивались? Будет нас ждать?
Все по плану, буркает Онже, разгоняясь по обледеневшей Бабловке. Сейчас на окраину двигаем, а там еще созвонимся. Морфеус нас уже дожидается. Да, только прежде чем доберемся, придумайте, что Матрице втирать будем!
Онжино пожелание застывает в воздухе и повисает над нами острым дамокловым лезвием. Боксировать с Матрицей нет желающих. Наконец, Семыч прокашливается, и выдает пространную тираду в своем неповторимом стиле:
Ну, можно, бля, сказать, типа Морфеус, ебать его колотить, давай, бля, как-нибудь нахуй всю эту байду свернем что ли?
Внезапно я понимаю, что вообще вряд ли смогу внятно кому-то что-либо объяснить. Все те аргументы, которыми мы увещевали Онже, в адрес Морфеуса будут звучать жалко и несостоятельно. Так может, оно и к лучшему? Подрубим бивиса? Я тотчас настраиваюсь на волну и вторю за Семычем: да, в натуре, растусуем ему типа ни хрена мы по их схемам не волокем, и понту от наших движений
Да нет же, пацаны! Мы НОРМАЛЬНО как-то должны ему объяснить, понимаешь? разъяряется Онже. Вы сами не врубаетесь, что ли? Надо ему русским языком все по полкам раскинуть, как вы мне с утреца объясняли!
Так о том и базар! оживляется Семыч, от волнения забыв почти все слова кроме матерных. Нам типа лавандоса надо со своей хуйни промутить, а когда уже, ебать его колотить
ДА ХОРОШ УЖЕ! орет ему Онже. Если мы на разговоре вот так мычать будем, тогда хрена лысого мы им нашу тему втолкуем!
Мы с Семычем умолкаем. Стараясь не вскипеть окончательно гневным говном, Онже принимается нас поучать:
Значит так. Братиша, тебе край разговор начинать. Мы как встретимся, он в машину к нам сядет, я ему лавешки отдам, коротко поплачу, мол, везде попадос и не вылезаем никак. И тут ты ему сразу тереть начинаешь. Растолкуй, почему мы с развитием не торопимся, объясни, что на уровень сейчас выходить не готовы и подводить никого не хотим, понимаешь? А тут мы с Семычем опять подключимся и в двушке Морфеуса обработаем.
Обменник! отвлекает нас Семыч, указывая на отдельно стоящее возле обочины здание за строгим дорожным ошейником окружной магистрали.
Мы выгружаемся на улицу и тут же прячем носы от холода в воротниках курток. Налитое бронхитными тучами небо кашляет в нас порывами мокрого ветра. Пахнет зимой, давит сверху многоатмосферной болезненной тяжестью. Совершенно счернело вокруг, и только горячечный жар фонарей, фар и витрин высвечивает из темноты бурленье незатихающей городской жизни.