Я расслабленно откидываюсь на сидении. По телу разливаются жаркие волны удовлетворения, как если бы после долгого изнурительного карабканья по отвесной скале мне посчастливилось взобраться на ровный горизонтальный уступ. С комфортом я валюсь на спину и перевожу сбитое подъемом дыхание. Где-то неподалеку должна быть вершина. Мне предстоит совершить еще пару рывков, но сейчас я могу отдохнуть, остудить мозг и подумать над чем-нибудь менее масштабным и замысловатым.
Ты, братка, опять загоняешься не по-детски! останавливает мои выкладки Онже. Я тебе уже говорил: будешь газоватьпоедешь в институт Сербского, понимаешь? Лучше о конкретных вещах мыслить. Не можешь о работе сейчас говоритьну давай Полкана еще обсудим. Как тебе его феня понравилась? Что там еще за «борьба за мир»? А «пролетарское щупальце»? Почему именно щупальце? И с каких хуев оно пролетарское? Хочет противопоставить нас рублевским обожранцам или посмотреть, охота ли нам в пролетарии зачисляться? А как тебе это выражение в оконцовке, про Матрицу? Они там, по ходу, на этом фильме мозги себе набекрень свернули. Вообще, из какой сцены эта фраза?
Да не из какой. Не было в фильме таких слов, я помню почти наизусть все три части. Это совсем из другой оперы. Полковник перефразировал нам цитату из средневековой легенды. Странствующий рыцарь в поисках Святого Грааля и хранители сакральной святыни, славные воины-тамплиеры.
12. Системасис
Он идет по лесу. Продираясь сквозь буреломы, выбредает из чащи на мелколесье и вскоре оказывается на краю небольшой затопленной солнцем полянки. Он вспоминает, что видит сон, и что бывал в этом месте много раз прежде. На той стороне поляны, у самой опушки, притаился тот домик. Беленые стены, окна со ставнями, красная веселая черепица. Едва протоптана, к дому ведет тропинка из примятой травы.
Оказавшись здесь в первый раз, в полузабытом отрочестве, Онже не посчастливилось даже приблизиться к терему. Тот лишь поманил, но тут же исчез, рассыпавшись в прахе ушедшего сновидения. В другой раз он подошел ближе, но не сумел подняться по лестнице. В пятый одолел все ступеньки, но дверь оказалась на крепком замке. Теперь снова. Дом манит, тянет к себе, и ему страстно хотелось бы оказаться внутри, но торопиться нельзя. Чуть поспешитсон развеется снова. Ступит резвее чем нужно, и в тот же миг пробудится.
Отблескивают солнцем окошки, поскрипывают перила, вот он снова на высоком крыльце. Боясь прищемить дверью собственную удачу, он бережно тянет за ручку, и на сей раз она поддается. Он внутри. Ни мрачная и ни ясная, ни тесная и ни просторная, ни убогая и ни роскошная, единственная светелка почти пуста. Солнечный луч падает сквозь оконце на потемневшую стенную обшивку, на келейную утварь, на простенькую деревянную мебель. Здесь нет ничего лишнего и все на своих местах.
Он тихо смеется достигнутой цели. Здесь всего более чем достаточно, и от этого так покойно душе, столько лет мучимой неизвестностью. Только вот
Нет, здесь определенно что-то не так. Какая-то неуловимая, но навязчивая деталь ломает общее впечатление. Снова оглянув горницу, он убеждается в том, что картина неполна. Отчего-то нарастает изнутри чувство подвоха, ожидание близкого шока. Ощутив себя на грани нового пробуждения, он жадно обшаривает глазами каждый угол и каждую стену, ворошит взглядом нетронутую постель, ворочает мебель в надежде преодолеть последний, невидимый оку барьер. Незаслуженная обида, чувство несправедливой беспомощности вгрызаются ему в грудь, выхватывая как всегда прочь из лесной сказки.
***
Будто добравшись до скомканного кем-то и сваленного в кучу вороха мысленной ткани, я пытаюсь разобрать этот навал. Тяну за нитку, сматываю в клубок, нахожу другуюсматываю в клубок, тяну за третьюи она оказывается переплетена с первой. Сплетаю косу из двух, трех, пяти нитей. Ворох шуршит, опадает, мнется, но его хитросплетениям не видно и края. Упрекающий взгляд Онже высверливает мне череп, но я даже не поднимаю глаз. Лишь то и дело выхватываю ковбойским жестом из кармана ежесекундник, и строчу в него жутким египетским почерком, от которого мою первую учительницу хватил бы кондратий.
Братан, хорош фигней заниматься, трогаемся! насущная жизнь вторгается в автономную работу сознания. Не отрывая глаз от свеженарисованных каракуль, я погружаюсь в волжанку. Краешком глаза примечаю старшего мастера, застывшего в проеме цеха: он вышел нас проводить. Краешком уха слышу, как Онже начинает что-то нудеть про работу. Краешком тела ощущаю: мы трогаемся.
Скорость движения сто сорок пять. Заляпанной цветастой клеенкой мимо нас проносится осень. Деревья с содранной кожей, жухлые травы, лужи слякоти и выцветшая портянка неба, все так устало от собственной жалкости, что просит скорейшей зимы, крепких морозов и убеляющего любую грязь пухового снежного одеяла. Магнитолу перекрикивают бесконечные реплики Онже. Маячит по левую руку его щербатая улыбка, оскаленная неукротимым рвением к деньгам и власти, плюс еще тысячи слов, зачем-то обращенным ко мне. «ДА, БРАТКА! Ты все правильно говоришь, надо мозги срочно включатьи работать, работать, работать!» Услышав знакомое заклинание, Онже возвращается к своему бормотанью.
Мое сознание занято. Завешено красной пластиковой табличкой DO NOT DISTURB. Заблокировано для лесов, полей, дачных поселков, запаха шалы, песен по радио и онжиных воззваний к моей повредившейся совести. Я включаю болванчика: смотришь в пустоту и автоматически поддакиваешь «м-м» в ответ на любую фразу. Онже все равно не поймет, почему я так напряженно размышляю о сути. Ему этот вопрос даже не покажется существенным, а все потому, что ему не выдалось прочитать «1984».
Системавот на чем сконцентрирован мой теряющий рассудочность разум. Она гипнотизирует меня, увлекает мои мысли в водоворот, тянет вглубь неизведанной бездны. Схемы функционирования Системы сокрыты, тайны, упрятаны от досужих взоров. Фундамент ее на поверхности, но вершина скрыта непроглядным мраком океанской пучины. Матрица словно айсберг, направленный острой вершиной под воду. По широченному основанию можно блуждать годами, так ничего не поняв, не заметив, не обнаружив. Прямо под ним находятся видимые невооруженному глазу элементы управления. Но глубоко под кромкой воображаемой линии тьмы возникают звенья, напрямую относящиеся к вершине Системы. Корни щупалец растут из немыслимой, квантовой, непредсказуемой неизвестности. И где-то находится мозг, центральный процессор. Некий принцип, вокруг которого выстраивается здание пирамиды.
Мы теперь сами система! вклинивается в эфир Онже, пытаясь настроиться на мою частоту приема-передачи информации. Поодиночке мы ей быть не могли, а Матрица нас как бы в одно спаяла, понимаешь? Теперь нам следует создавать системы под собой: создализапустилипереключились на другую тему. Если нам мешает другое предприятие, другие люди, другая системаих необходимо устранить, понимаешь? Поглотить либо утилизировать!
Выжить в мире бизнеса невозможно, не укрупняясь. Если раньше за выживание боролись отдельные предприятия, то теперь целые корпорации. Они сталкиваются друг с другом, ведут долгую и изнурительную войну до тех пор, пока один из соперников не сдастся на милость победителя, не будет уничтожен и поглощен. Слияние неизбежно, и борьба ведется лишь ради выяснения: кто кого. Остановиться нельзя, ибо любая остановка в развитии Системы неминуемо приводит к падению под натиском конкурентов. Либо ты развиваешься, либо тебя повергнут враги, поскольку для любой Системы все соперники являются антисистемами.
Когда я пришел работать в «Помойку», количество универсамов торговой сети едва превышало сорок. За полтора года, что я там пропахал, сеть увеличилась втрое: началась борьба с ритейлерами-соперниками, и сети принялись выживать друг друга. Вырывали лакомые площади из-под носа у конкурентов, заключали эксклюзивные контракты с поставщиками и производителями товаров, привлекали дополнительные средства за счет выпуска биржевых облигаций и договоров франчайзинга. В конце концов, незримо для обывателей разрешилась битва титанов. Сегодня рядовой потребитель оставляет деньги в сотнях универсамов с разными вывесками, не подозревая, что наполняет карманы одних и тех же владельцев.