Короче, так-то у нас все нормально: я движения пробиваю, Семыч по работе процесс контролирует, только вот с официальной стороной пока не очень все зашибись, понимаешь? Мы с Семычем давно уже терли, что когда подраскрутимся, я тебя по-любому в замут подтяну, так что он в курсе. Короче, мы тебе предлагаем в эту нашу тему включиться, как смотришь?
Стараясь изобразить глубокомысленное раздумье, я выдерживаю паузу и нехотя роняю: надо взглянуть. Онже незамедлительно устраивается вполоборота ко мне, и, добиваясь окончательного согласия, атакует ураганной скорости аргументами:
С криминалом сами договоримся, с мусорами через родню мосты наведем (у Семыча есть подвязки), и начнем конкретно дела делать. Только надо прокубатурить замут так, чтобы на масштабный уровень как можно скорее выбраться, понимаешь? Если как в том году по серьезному возьмемся, уже через пару лет в шоколаде будем!
Все та же короткая стрижка, те же лагерные прогалины меж зубов, разноцветные глаза и въедливый взгляд со скрытой недобрецой, Онже болтает без умолку. Слыша его ежеминутные «понимаешь», я силюсь отгадать, отчего на меня так гипнотически действуют его слова, его голос, само его присутствие рядом? Не оттого ли, что вдвоем легче совершать выбор, воевать с недругом-роком, влезать в неприятности и выкарабкиваться из них наружу?
Братан, нам скоро по тридцатнику стукнет, а мы все в нищете влачимся! Сколько еще терпеть? распаляется Онже. Нет, я не спорю: в том году в блудную лукались, не просчитав все ходы заранее. Я сам много думал за эти темы, и понял, что рано мы с тобой в ту струю полезли. Даже не то чтобы рано, а просто не вовремя! Мне так видится, судьба нас к чему-то другому готовила, потому и обломы раз за разом происходили. Мол, рано вам, ребята, на уровень выходить: не все еще приобрели в плане опыта, не везде пообтерлись, и в тему вольетесь не раньше, чем готовы будете. Мы с тобой достаточно говна в жизни хапнули, должен же быть и на нашей улице праздник?.. Кстати о праздниках, мы завтра шашлыки делаем. Семыч со своей будет, мы с Викой, мастера наши придут. Со всеми перезнакомишься, заодно и на движняк наш посмотришь. У тебя на завтра дела есть какие-нибудь?
У меня вообще неладно с планированием. Я как пионер: всегда готов вступить в партию, отдать салют Мальчишу и вломить пизды буржуинам. Да хоть сейчас!
Довольно оскалившись, Онже заводит машину. Улыбка и на моем лице становится шире и шире. Давно пора выплыть из этой депрессивной заводи. Я стану для Онже лодкой, а он будет мне парусом. Лишь бы задул спутник-ветер.
По вымазанной липким медовым светом ночной трассе мы летим прочь от московской кольцевой. Направление: запад. Невзирая на малочисленное движение и позднее время суток, Онже умудряется лихо подрезать соседние машины. Скорость сто сороксто шестьдесят, и законопослушные водители в испуге шарахаются от нашей бешеной волги. Онже водит автомобиль как гонщик из компьютерной игры: у него бесконечное число жизней, и потому терять их не страшно. В прошлом году он ездил на старой восьмерке с отвалившимся креплением двигателя, без водительских прав и документов на машину, почти всегда укуренный в коромысло, нарушая все мыслимые и немыслимые правила дорожного движения. И так каждый день, отчего-то никогда не попадаясь гаишникам.
Растомленный накатившим блаженством от ганджа, помноженного на замаячившие в жизни ориентиры, я откровенно изливаю товарищу свои беды. Рассказываю про затянувшийся сплин и обнаруженную в душе пустоту, про неудавшийся переезд в Абхазию и про КЛАЦ-КЛАЦ-КЛАЦ то, что у меня положительно сдают нервы. Четко и по-деловому Онже раскладывает мои проблемы по полкам. Сходу диагностирует одни как требующие безотлагательного решения, другие как несущественные или несуществующие.
За окнами надувает щеки ледяной московский октябрь, но память рисует мне картину теплого южного вечера на берегу горной речушки, всего месяц назад. Игральные карты и гадалкин перст, указующий на пикового короля: «Не опускай руки и жди его появления. Скоро вся твоя жизнь повернется на сто восемьдесят градусов».
2. Онже
Теннисный корт пансионата «Поляны» застлан июньским солнцем. Работники президентской администрации играют в большой ельцинский спорт. Вууу-вууу, со скоростью пушечных ядер пролетают над сеткой мохнатые шарики ядовитых расцветок. По белым шортам и теннискам раздаются мокрые пятна честного административного пота.
Знаешь, чего я хочу? Воспитать сына настоящим мужчиной. Передать ему все свои знания, научить всему, что мне известно. Чтобы он был как машина, готовая сломать любого, кто мешает ему в жизни пробиться!
Это вторая по счету фраза, услышанная мной от Онже сразу после знакомства. У него еще нет сына, ему самому четырнадцать, но Онже разбавляет выдумки фактами по принципу один к трем, отчего даже вымысел сходит за правду.
Онже рассказывает про хулиганское детство на улицах древнего города в далекой горной республике. Отец бросил их с матерью прежде чем сын пошел в школу. Карманные кражи, мелкие аферы, знакомство с наркотиками, нам есть, чему поучиться друг у друга. Будто знакомы невообразимо давно, мы сразу открываемся нараспашку. Каким-то наитием чую: каждому из нас не хватает тех качеств, что легко обнаружить в другом.
Онже представляет меня своему приятелю из «Полян». Типичный сангвиник, Лелик травит бесконечные анекдоты, заряжает атмосферу вздорным весельем и отчего-то величает знакомца иначе, чем тот мне представился. Вскоре выясняется, что родственники называют моего нового друга одним именем, приятели другим, а в свидетельстве о рождении значится третье. «Она же Элла Кацнельбоген, она же Клавка-Помидориха, она же», уловив эхо из знаменитого кинофильма, нового товарища я окрещиваю по-своему: Онже.
Из коренных обитателей блатного пансионата в нашей троице только Лелик. Его папа-банкир живет с семьей в одном из коттеджей, арендуемых «Инкомбанком» для членов высшего руководства. Онже с матерью обитают в административной пристройке: получив статус беженцев, они временно поселились в «Полянах» по протекции номенклатурного работника, Онжиного дяди.
После маминого «ЗАБЕРИЕГОСДЕЛАЙЧТОНИБУДЬ» я окопался у Врайтера. Врайтер снимает в пансионате номер для себя и своей новой семьи, а в свободное от отдыха время обезжиривает крупный бизнес, делая разбогатевших колхозников депутатами Государственной Думы. Пока родитель проводит избирательные кампании, я проникаюсь атмосферой больших денег, шикарностей, красивостей и беспечностей Бабловки в компании новых друзей. Втроем мы бродим по дому отдыха и его окрестностям, по госдачам и пансионатам, в изобилии окопавшимся по обе стороны Рублево-Успенского шоссе. Делим сообща музыку, бабки, вещи и выпивку, к которой пристращаемся с отчаянной удалью.
За бухлом мы обычно спорим о жизни. Я механически повторяю за Врайтером священные мантры представителя middle: надо упираться, стараться, развиваться, и всего своими силами добиваться.
Да хули «упираться», надо отрываться! отмахивается мажор и сибарит Лелик.
Да нет же, вы оба не правы. Презрительно ухмыльнувшись, подключается Онже. Не упираться надо и не отрываться. По жизни нужно подниматься. Конкретно переть в горочку, а если кто под ногами мешаетсядавить. Но только делать это следует вместе, иначе самих подавят, понимаешь?
Эта манера у Онжезаканчивать фразу вопросительным «понимаешь» зарождалась в те годы, чтобы впоследствии произрасти в неукоснительную привычку.
Мы с Онже себя не обманываем: в Рублево-Успенском раю мы пассажиры случайные. Пройдет немного времени, какой-нибудь поворот судьбы, и мы вновь окажемся чужеземцами в этой стране Эльдорадо. Дальнейший путь по укатанной родительскими деньгами трассе предстоит разве что мажору-Лелику. Лелик же стремится к нам всей душой, доказывая себе самому, что он такой же простецкий пацан, как мы с Онже.
Я вам охуенный фильм покажу, как только батя в загранку свалит! Лелик подпрыгивает от нетерпения. Когда банкир отправляется в Лондон, мы втроем с комфортом располагаемся в папином коттедже. Пьем коктейли из папиного бара, курим «гостевые» некурящего папы сигары, жрем папин хавчик. И смотрим по видику «Однажды в Америке». Лелик фанатично требует тишины. Грозится поставить тречасовой фильм с начала, если мы вдруг что-то упустим.