О-па! Приколись, сутер! оживляется Онже. Быстро и энергично он выкручивает оконный рычаг и, высунув наружу свою крупную голову, орет на весь двор. ЗДОРОВО, ТАДЖИК!
С шумной пробуксовкой сутенер резко газует назад. Пометавшись немного по пятачку, отведенному под стоянку, он паркуется неподалеку.
Слышь че, может разведем сутеров? небрежно бросает Онже. Возьмем камеру, отснимем, кинем понт, типа вы в разработке нашего нехуевого ноль-ноль-отдела. Жути нагоним, сорвем на месте сколько у них наберется, и рассасываемся по зеленой, понимаешь? Пока они крышу свою не включили!
Вдоволь позабавившись нервозным поведением водителя, мы с Онже принимаемся на ходу выдумывать методы психологического давления на сутенеров.
Давай, братка, так приколемся: ты сзади подходишь и типа номера пробиваешь. А я в этот момент перед носом у него проеду, и по телефону как по рации буду базарить!
Онже копается в своем мобильнике в поисках нужной аудиозаписи. «Четыреста пятнадцатый, я база, ответьте!.. Четыреста пятнадцатый, почему не отвечаете, я база!» доносится из динамика трескучий милицейский гундеж. Заранее отсмеявшись, я выхожу из салона, и мы на ура исполняем трюк. Сутенер начинает дергаться, трепыхаться, судорожно хватается за телефон и тыкает в клавиши, поминутно озираясь и что-то кому-то поспешно докладывая в трубку. Посмеиваясь над незадачливым сутером, мы принимаемся демонстративно закусывать пиццей: мол, никуда не спешим, приехали на свой пост, все в порядке.
Не успеваем съесть по куску, как во двор заезжает еще одна тонированная «Лада», одиннадцатой модели. Из нее выходит пожилой грузный мужик. Малоросского вида физиономия, усы гитлером, он подходит к таджикской «десятке» и толкует о чем-то с водилой.
Главшпан, по ходу, с набитым ртом шамкает Онже. Явно мусорской породы смотрила.
Когда боевая машина путан возвращается за очередной партией десанта, Онже добавляет нам несколько минут хохота: неожиданно включив дальний свет фар, он освещает момент погрузки. Мечутся проститутки. Дергается «шестерка». Заводит машину главсутер. Мы ржем, надрываемся всей троицей: Онже, я и наш общий друг Веселый Гандж.
Прикинь, как мы на измену их высадили! хлопает себя по коленям Онже. Вот так несколько дней заставить понервничать, и можно реально их нахлобучить. Хотя бы штукарей на пять, сорвать за разкак думаешь, брат?
Всхлипывая от смеха, я могу думать только одно: положительно. Со следующей недели я с концами перебираюсь на Рублевку. Как только скатаюсь в Рязань и навещу родичей, сразу же соберу манатки и распрощаюсь с обрыдлым мне двором-ямой у Кравченских прудов, с Гадкой бабкой и со всем этим таджикским пиздопродажным бизнесом. Почему же не бомбануть напоследок?
Бледной молью в освещенный фарами пятачок перед подъездом впархивает Жаворонок. Занавеска окна на третьем этаже отдергивается в сторону: Гадкая бабка конспектирует вновь прибывших в стучальный журнал. Мы сигналим, и Жаворонок легким облачком конденсируется в машине.
Нью-эйдж толкинистка, моя последняя пассия то и дело говорит мистические глупости загадочным тоном, словно только что вылупившаяся из яйца энигма. В книжках Паланика или Кинга она подчеркивает шариковой ручкой или фломастерами строчки, касающиеся практического колдовства: мечтает заделаться ведьмой. Если я вижу сны, которые внезапно сбываются, Жаворонок тотчас относит эту особенность на свой счет. Мол, у нее пипец какая сильная энергетика: она распространяется по всему космосу и ближайшим его окрестностям с ультрапупической силищей, а все остальные люди ее только улавливают.
Онже скептически осматривает гостью: та выглядит огородным пугалом из Средневековья. Обвешана золотистыми бирюльками, деревянными гремелками, обтянута бесформенными шуршащими лохмотьями, и смотрит на нас вермишельно-протяжным взором: привееет!
Эй-эй, детка, ты не перекуришь? беспокоится Онже. Получив от него забитую папиросу, дельфийское пугало смачно раскуривает штакетину и втягивает в себя разом полкосяка. Жаворонок мстительно возвращает ему взгляд сверху вниз и прохладно заверяет: ничуть. Час назад уже курила, а еще съела колесо какого-то стимулятора, а еще продолжает пить пивовот оно, в левой руке.
Словно в отместку за нашу весельбу, в воздухе резко запахло милицией. Ярким гестаповским фонарем светит нам в лица сгустившаяся над оврагом двора ментовская газель, и мы примолкаем. Главный сутенер, словно выстреленный из пистолетного дула, выпрыгивает из салона своей «одиннадцатой». Резво просеменив вверх по дорожке, распахивает дверь патрульной машины и о чем-то минут пять говорит с ментами, активно жестикулируя и периодически оборачиваясь в нашу сторону.
А что здесь вообще происходит? стараясь не выдать волнения, справляется Жаворонок.
Мусора с пизды сливки снимают, проясняет ситуацию Онже.
Неторопливо, крадучись, патрульная газель разворачивается на нас носом и вплывает вглубь дворика. Пакован шишек у меня в кармане раскаляется докрасна. Еще немного, и задымит весь салон без помощи спичек. Веселый Гандж внезапно испаряется, а на место где он только что был, приходит его дебильная сестрица-близняшка ИИИстеричная Измена. Она принимается метаться внутри меня в поисках выхода. «Выбрось скорее! Выбрось скорее!» орет мне в ухо полоумная сука, прыгая из мозгов в пятки и беспрерывно шурша целлофановым палевом.
Проще всего в такой ситуации проявлять ледяное спокойствие, вплоть до равнодушия, но шальная измена рвется наружу. Почти машинально я прячу пакован в носок, вынимаю, сую в коробку с пиццей, достаю обратно, наконец, чуть приоткрыв дверцу, забрасываю под машину. И лишь тогда успокаиваюсь.
Скинул, что ли? невозмутимо интересуется Онже, словно речь ни о чем.
Менты подъезжают вплотную, лоб в лоб. Останавливаются, глушат мотор, слепят наши глаза дальним светом. Словно ничего такого не происходит, мы сидим на своих местах и старательно давимся пиццей. Двери газели не открываются, пассажиры ее не выходят. Постояв несколько минут, патрульная машина отъезжает. Пронесло.
Блин, я думала: все. У меня такая паника началась! с заднего сиденья подает голос Жаворонок. Я вчуже радуюсь, что ее паника прошла безмолвно и неприметно. Если бы еще кто-то начал дергаться, совладать с изменой было бы куда тяжелее.
По ходу думали, пробитьне пробить, равнодушно отзывается Онже. А потом, видать, пропуск на лобовике прокнокали и сами выпали на измену, понимаешь? Мало ли, может мы особисты тут сидим, и их мусорские косяки на карандаш цепляем?
Пятачок перед моим домом осиротел. Вслед за ментами исчезли сутенеры, ночные бабочки сгинули прочь, и даже Гадкая бабка прикрыла занавеской амфитеатр полевых наблюдений. Переведя дух, я на ощупь пытаюсь обнаружить под кузовом волжанки закинутый в сердцах гандж. Проклинаю сутеров: они слили нас Матрице еще до того, как мы принялись их разводить.
Между прочим, мы все в Матрице, крошка! корифейским тоном Онже ставит в курс Жаворонка.
Да я знаю прекрасно! мило улыбаясь, как ни в чем не бывало, врет Жаворонок.
Ничегошеньки они не знают про Матрицу. Ни сутенеры, ни проститутки, ни милиционеры, ни Гадкая бабка, ни даже Жаворонок. Лишь бездумно исполняют свои функции: каждый в своем пазу, каждый выделяет свой вид полезного тока. На этом крошечном пятачке земли в данный момент только мы с Онже наблюдаем происходящее в полной осознанности. Понимая, что кроется за наблюдаемыми событиями, как увязываются они в одну цепь, и как все цепочки выстраиваются в монументальное архитектурное строение: Великую Пирамиду.
Я теперь вижу ее в действии постоянно, и испытываю немалый стресс от своих наблюдений. Наверняка многие догадываются о существовании Матрицы, но, боясь этого стресса, делают над собой волевое усилие и зажмуриваются все сильней. Из года в год продолжают смотреть на мир глазами, наглухо затянутыми бутылочным стеклом, чтобы не встретиться взглядом с чем-то пугающе колоссальным: с Изумрудным Городом.
На связи будь! напутствует меня Онже. И постарайся не задерживаться! Нам со следующей недели нужно конкретно включать мозги и начинать работать по полной программе! Слышишь, братиша? Работать-работать-работать-работать.