Счастливо пройдите этот путь примирения с вашими родителями. Я всегда рядом с вами!
I. Зачем ворошить прошлое?
Есть сыновья и дочери, которые каждый день звонят мамама есть такие, кто не звонит им никогда. Есть те, кто строит дом поближе к родительскомуа есть те, кто старается поселиться как можно дальше от них. Есть такие дети, которым трудновато принимать решения без папы, мамы, и другиедля которых уступки семейным обязательствам допустимы лишь на Рождество, свадьбы или похороны. Отношения у всех со всеми разные. И у всех отношений богатая, иногда тяжелая история. Нас связывает с родителями такое прошлое, такой груз за плечами; тут трудно соблюдать дистанцию. Как со стороны родителя, так и со стороны ребенка тут возможна любая позиция, кроме самой простой. Большинство людей готовы смириться с тем, что есть, они уверены, что изменить все равно ничего нельзя. Встречи исчерпываются известными правилами поведения, которые никому не хочется подвергать сомнению.
1. Сложное отношение
Сегодня Жаклин, как и всегда по воскресеньям, ведет мужа с детьми обедать к родителям. Разговор крутится вокруг еды, болезней тех, кого здесь нет, и погоды. Иногда беседу оживляют внезапно вспыхивающие споры о воспитании («Нынешние молодые уже не те!») или о политике («Это вина правительства»). Всем немного скучно, но никто не ставит под вопрос эту обязательную встречу в полдень выходного дня. «Они ведь мои родители!» с интонацией фаталиста говорит Жаклин.
Дети любят своих родителей. Родители любят своих детей. В большинстве случаев так оно и есть. Можно подумать, что отношения «родителидети» самые близкие, самые интимные. Но так бывает редко. Как много поверхностных, характеризующихся ритуализованностью, привычкой и легкой скукой отношений! Отношения могут быть холодными и чужими, ложно задушевными. А могут быть бурными или молчаливыми, поверхностными или наоборот. Могутболезненными и напряженными или нейтральными и невыразительными. Редко они бывают сбалансированными, здоровыми и гармоничными. Почему? Потому, что гармония предполагает столько же гнева, сколько и любвиа именно эти два чувства в нашем обществе находятся под запретом. Даже когда любовь явно есть, ее недостаточно, чтобы придать отношениям настоящую текучесть и интимность. Задушевность требует подлинности. А выказать себя настоящим, подлиннымзначит осмелиться проявить себя, свое отношение, свои потребности, заявить о собственных эмоциях, разделить чьи-то чувства. Ибо в семье почти не осмеливаются разговаривать о чувствахразве что поверхностно. Раны чаще всего скрывают глубоко в себе, печалипрячут. Плакать в присутствии других считается неуместным. Страхи недооценены. Даже выражения любви во многих семьях ограничиваются. Проявления нежности сводятся к нескольким поцелуям на ночь и утром. Если любовь несильна, необходимость в ней удовлетворяется поверхностными проявлениями, которые мы боимся подвергать опасности.
Совместная жизнь, однако, неизбежно порождает множество конфликтных ситуаций, каждая из которых основана на естественных и специфических потребностях, иногда несовместимых. Сам по себе конфликтявление вполне здоровое; он позволяет совершить выравнивания, нужные для того, чтобы каждый смог найти свое место в группе. Конфликты между детьми и родителями не только неизбежныони необходимы и созидательны для живых и динамичных отношений. Однако в лоне семьи их чаще всего воспринимают негативно. Распри под сурдинку сводятся на нет, бунты детей укрощаются, жалобы недооцениваются, просьбы мало кто слышит. Хотя и есть семьи, где каждого слышат, уважают и ценят, но из-за недооценки в нашей культуре эмоционального процесса истинное умение слышать друг друга встретить можно редко. Многие родители, сами испытывающие неловкость от собственной гневливости (ибо не научились ее принимать как должное), попросту пользуются родительской властью, чтобы запретить то же самое проявление своим отпрыскам. Те же, с которыми жизнь не всегда обходилась ласково, зависимы от признания своим потомством. Они с трудом переносят гневные нападки, склонны воспринимать их как стремление к разрыву. В свою очередь детей, ставших взрослыми, по-прежнему приводит в ужас мысль об их оппозиции собственным родителям. Они боятся утратить их любовь, причинить им боль, даже убить их! Вот сколько ответственности лежит как на родителе, так и на ребенке, ставшем взрослым, а конфликты-то не разрешаютсяих приглушили, избежали или не хотят признавать.
Чем любви меньше, тем больше страх ее утратить.
Парадоксально, но есть люди, которые предпочитают жить подальше от родителей и видеться с ними как можно реже, чтобы свести к минимум риск потерять их после какой-нибудь ссоры! Филипп не видел родителей вот уже одиннадцать лет. Он даже не сообщил им о рождении сына. «Когда я с ними не вижусьне так сильно страдаю от их безразличия ко мне», вздыхает он.
Гнева нет не оттого, что никогда не спорят ни о чем. Если уж мы были уязвлены, безразлично, утопили мы эту обиду внутри нас самих или же нет, в нас остается некоторое чувство по отношению к тому, кто нам ее нанес. Часто это бессознательное злопамятство. Например, иногда от взрослых можно услышать фразу: «Я обожаю своих родителей, ни за что на них не сержусь» и при этом с ними обращаются с презрением, проявляют агрессию, скучают в их обществе, не хотят ни о чем с ними разговаривать или отказываются с ними увидеться. Они забывают, что скукасимптом эмоционального торможения.
И после этого мы по-прежнему ждем от родителей того, чего они не могут нам дать, поскольку мы этого у них не просим, а они не осознают. И вот так мы и остаемся наедине с нашими страданиями.
«Они не изменятся, я ни на что такое не надеюсь, говорит Филипп. И все-таки я отказываюсь принимать это как должное. Я все жду, когда они поймут меня. Я верю им, когда они говорят, что любят меня. Они любят меня в меру сил своих. Но в реальности я для них не существую. Отец не способен сдержаться, чтобы не принизить меня, а мать не хочет рассказать о себе».
Есть дети, предпринимающие усилия, чтобы удовлетворить то, что кажется им ожиданиями со стороны родителей. А в ответ они получают только обиды. Барнабе признается в этом: «Когда я навещаю отца, чтобы сделать ему приятное, то возвращаюсь будто разорванный в клочья, оскорбленный, и мне всю ночь снятся кошмары». Подобный опыт пережила и Брижит: «Каждый раз после того как я навещаю мать, вечером меня тошнит». Почему же не отказаться от противостояний, иначе говоряфрустраций, не прояснить недоразумения и не оздоровить отношения?
Если нельзя говорить того, что уже готово сорваться с горячих губ, рассуждать об отношениях, если хочется умолчать о том, как вам горько, то мало-помалу вы не осмелитесь заговорить вообще ни о чем. Отношения становятся поверхностными. Если гроза не в силах разразиться, а дождьпролиться, сверху давит тяжелое от туч небо. Сдерживаемые чувствапитательная среда для скрытой агрессии. Неизбежные обиды, фрустрации и несправедливости, которыми изобилует жизнь вообще, не способны тогда быть ни высказаны, ни услышаны, ни a fortiori вылечены.
Отношения «родителидети» выглядят естественными. Но если в них вдуматься хорошенькоони требуют феноменальных способностей к адаптации! Мы не одинаковы в два месяца, в пятнадцать лет, в тридцать или семьдесят. В течение жизни у нас возникают различные потребности. Поскольку дети вырастают, а родители стареют, отношения естественным образом разбалансируются и снова ищут равновесия. Они обязаны постоянно изменяться, дабы уважать эволюцию обеих сторон. Нельзя составить относительно простую схему, не рискуя глухо замкнуть в ней ту или другую сторону. Такая гибкость требует достаточной внутренней безопасности. «Мама, мне уже не двенадцать лет!» Этот простой возглас приходится слышать столь часто. Напрасный трудродитель и слушать не хочет. Что этопросто привычка или необходимость воспринимать свою дочь двенадцатилетней, чтобы чувствовать себя нужным? Родитель может предпочесть остановить время, отказаться видеть, как растет его потомство. Не чувствуя себя хозяином собственной жизни, он может стремиться (более или менее сознательно) к власти над своими детьми. Все эти игры с властвованием тяжело отражаются на отношениях. Все, что не вписывается в правила, вот оно, здесь, за столом, среди жаркого с зеленым горошком. И вот, чтобы не видеть, каждый утыкается в тарелку.