XVII век: сложный человек в сложном мире
Яличность
XVII век в истории России выдался нелегким: это «Смутное время», «бунташный век» время голода и бедствий, восстаний, войн, борьбы за престол, время крушения старых династий и появления новых.
Человек больше не чувствует себя в безопасности. Жизнь перестала быть понятной и предсказуемой. Трудно надеяться на «тихое безмолвное житие во всяком благочестии и чистоте», как православные христиане просят во время сугубой ектеньи, молитвенного последования на богослужении: ведь даже самый благочестивый образ жизни не страхует от голода, разорения, злодейского навета.
Раньше мир был понятен и разумно устроенпочти как пирамида: вверху царь, под ним бояре и дворяне, купцы и ремесленники, ниже всех крестьяне; каждый на своем месте, каждый выполняет свои обязанности, каждый ожидает воздаяния если не в земной жизни, то в загробной.
Сейчас мир перевернулся. Брат восстает на брата, слуга на господина, царедворец на царяи наверху социальной пирамиды оказывается не самый достойный, не самый благочестивый, а самый деятельный, самый быстрый, самый предприимчивый. Время выдвигает новых героевактивных, динамичных, способных быстро принимать решения. Время заставляет сомневаться в аксиомах, оспаривать неколебимые прежде истины. Время заставляет задуматься: кто я такой, чего я хочу. И литература открывает для себя человеческую личность с ее ценностями, стремлениями, изменчивостью. Это особенность возрожденческой культурыосознание человеческой самости и человеческой сложности; вряд ли можно говорить о Возрождении применительно к русской литературе и культуре, Возрождения в России как такового не было, хотя некоторые исследователи находят в культуре отдельные его элементыно ренессансный ветер уже начинает веять.
Литературный герой становится сложнее: он уже не просто праведник или грешник, черный или белый, он разный; особенно ясно это видно в изображении исторических персонажей в хрониках: особенно неоднозначным оказывается в изображении современников-хроникеров Борис Годунов.
Литература выходит из детского возраста. Ее герой покидает понятный, предсказуемый мир детскойи оказывается в сложном, огромном и несправедливом мире. Он стоит один на метафизическом ветру. Шатаются представления о добре и зле, справедливом воздаянии за грехвообще сами основы жизни. Жить в мире тревожно и страшно, никакие добродетели, никакое соблюдение правил не гарантируют покоя, достатка, счастья. И в книгах ответа не найти. Анонимный автор «Плача о конечном разорении Московского царства» так и пишет: «И ни едина книга богословец, ниже жития святых, и ни философския, ни царьственныя книги, ни гранографы, ни историки, ни прочия повестныя книги не произнесоша нам таковаго наказания ни на едину монархию, ниже на царьства и княжения, еже случися над превысочайшею Россиею» то есть ни одна книга не расскажет, почему беда случилась с нашей страной.
В литературе появляется ощущение отчаяния, одиночества, кризиса; появляется горький смех и сарказм. Кроме того, в ней появляется вымысел: задача литературного произведенияне только наставить в вере, научить, передать сведения, но и развлечь: чтение становится не только способом научиться чему-то, но и способом провести досуг с удовольствием.
Литературный герой перестает быть высоким образцом доблести и святостион приближается к читателю, становится обычным человеком, который переживает и приключения, и злоключения, и взлеты, и падения. Даже в житиях теперь совсем новые герои: например, рассказы о местночтимых святых, которые, конечно, почитались и раньше, теперь изобилуют конкретными биографическими подробностями, и не всегда однозначно комплиментарными (например, в Житии Трифона Вятского рассказывается, как он расчищал лес под пашни и нечаянно сжег три тысячи сажен дров для солеварен промышленника Строганова, отчего Строганов согнал его со своей земли; как он поселился в Успенском монастыре, но и оттуда его изгнали, потому что он возмущался тем, что монахи пьянствуют и устраивают пиры для мирян). Жития все больше отходят от древнего канона и все больше становятся похожи на биографические повести, их героина живых людей, каждый со своим характером. Особенно характерно Житие Ульянии Осорьиной (Юлиании Лазаревскойпо названию села Лазаревское, где она жила), героиней которого становится не мученица, не царица, не монахиня, а обычная добрая и благочестивая женщина, жена и мать, которая в своей обычной жизни ведет себя по-христианскинапример, в голодный год тратит все свое состояние на то, чтобы ежедневно кормить голодных.
Самое выдающееся житие XVII векаавтобиографическое повествование протопопа Аввакума Петрова, старообрядца, сосланного и впоследствии сожженного на костре (казнили его после того, как он написал резкое письмо царю Федору Алексеевичу, в котором критиковал его отца, Алексея Михайловича, и патриарха Иоакима). Протопоп дерзко назвал свое жизнеописание «житием», ставя себя в один ряд с апостолами, мучениками и исповедниками христианской веры. «Житие протопопа Аввакума» одновременно и книжный текст, написанный священником, полемизирующим с оппонентами об основах вероучения, и живая история жизни обычного человека, рассказанная разговорным русским языкоминогда грубым, иногда возвышенным, но всегда сочным и выразительным. Протопоп повествует о том, как боролся против реформы патриарха Никона, как был сослан на Дальний Восток, а потом заключен в земляную тюрьму в Пустоозерске.
Русская литература пока еще не видела ничего подобного: в нее врывается мощная, яркая, сложная личность с исключительным характером, которая подвергается страшным испытаниям. Протопопчеловек невероятной духовной и физической силы: прогоняя скоморохов, к примеру (зачем он их прогонялчитайте ниже в главке, посвященной театру), он отнял у них двух медведей, одного из которых зашиб, а другого отпустил. Его много били до полусмерти, и он всякий раз отлеживался. На исповеди, слушая рассказ девицы о блудных грехах, почувствовал, что разжигается к ней страстьюи поэтому положил руку на свечу и держал ее на огне, слушая исповедь, чтобы отвлечься от грешных мыслей.
В «Житии протопопа Аввакума» история старообрядчества переплетается с трогательной семейной историей, с впечатляющими картинами русской жизнисо всеми подробностями. Невозможно забыть поразительный диалог протопопа с исстрадавшейся протопопицей, упавшей и придавленной другим таким же несчастным: «Я пришел, на меня, бедная, пеняет, говоря: долго ли муки сея, протопоп, будет? И я говорю: Марковна, до самыя смерти! Она же, вздохня, отвещала: добро, Петровичь, ино еще побредем».
Протопоп великодушен: он не проклинает, а жалеет своих мучителей, даже как-то ласково называет их дурачками («Что собачка, в соломке лежу: коли накормят, коли нет, мышей много было, я их скуфьею бил, и батожка не дадут дурачки!»). О воеводе Пашкове, главном своем гонителе, писал: «Десеть лет он меня мучил или я евоне знаю; Бог разберет в день века».
Он рассказывает и страшные истории о том, как его били, как один из его врагов ему в ярости два пальца отгрыз. Но рассказывает и трогательную историю о черной курочке, которая каждый день приносила семье по два яичкаи дети не умерли с голоду, пока брели по этапу. И тяжкие подробности ненужных мучений, которым подвергали самого протопопа и его семью. И восторженно описывает Шаманский порог на Ангаре, к которому пришел пешкомизмученный, еле живойи не смог не восхититься: «Горы высокия, дебри непроходимыя, утес каменной, яко стена стоит, и поглядетьзаломя голову! В горах тех обретаются змеи великие; в них же витают гуси и утицыперие красное, вороны черные, а галки серые; в тех же горах орлы, и соколы, и кречаты, и курята индейские, и бабы, и лебеди, и иные дикиемногое множество, птицы разные. На тех горах гуляют звери многие дикие: козы, и олени, и зубри, и лоси, и кабаны, волки, бараны дикиево очию нашу, а взять нельзя!»
Надо сказать, что именно в XVII веке в литературе появляется та самаянеизвестная прежде Россия: южное море и северное море, Урал, Сибирь, Забайкальетолько что присоединенные, еще не совсем освоенные; именно тогда становится понятно, какая это огромная страна, сколько народу ее населяет. Именно сейчас за перо берутся жители во всех концах этой большой страны. Все только начинается.