У тогдашнего человека совсем другое представление о времени. Лучше всего это объяснить на примере празднования Пасхи: в православном христианстве этот праздникне воспоминание о воскресении Христа, а само воскресение, которое совершается снова и снова, здесь и сейчас, и жизнь прямо сейчас побеждает смертьотсюда и всеобъемлющая пасхальная радость. Так и жизнь, которую проживают частные люди и народы, это тоже часть всемирного цикла.
И люди в литературе ведут себя как положено части повторяющейся истории, вечно рассказываемой сказки: правильно играют свои роли, произносят положенные по роли слова. Повторяющиеся диалоги, эпитеты и характеристикивсе это, кроме того, сближает древнерусскую литературу с фольклором.
Древнерусская литература совмещает почти несовместимое: попытку сохранять верность историческим фактам с приверженностью к прямолинейным библейским аналогиям, христианство с язычеством, фольклорную напевность с мастерски сплетенной книжной речью, нейтральность хронициста с лирической взволнованностью, стремление сохранять историческую дистанцию с острой наблюдательностью очевидца (так автор «Слова о полку Игореве» подмечает, как упоенное недолгой победой над половцами Игорево войско швыряет в непроходимую грязь взятые у поверженного врага дорогие одежды, чтобы проехать по ним; так автор Киевской летописи, описывая сражение, рассказывает, что в тумане можно было видеть «толико до конець копья»). Все это создает совершенно особый художественный мир, и мир этот не так уж легко постичь сегодняшнему человеку.
Особняком, конечно, стоит «Слово о полку Игореве» с его огромной лирической и эпической мощьюнесмотря на то, что рассказывает оно не о крупной военной победе, а о рядовом и неудачном походе не самого знаменитого князя. «Слово» не похоже на другие произведения древнерусской литературы с их четкой жанровой организацией: это не лирика и не эпос, не поэзия и не проза, не хроника и не воинская повестьи в то же время это все вместе, сразу. Сюжетная канва повестине главное для автора, отсюда и его забегания вперед и назад, отступления в сторону: для него неудачный поход Игоря Святославичаповод для горячей речи о самом главном: о судьбе Русской земли и населяющих ее людей. Может быть, она потому так и близка к фольклору, что именно фольклор позволял древнерусскому человеку делиться тревогой об ушедших на войну, оплакивать павших, восхищаться мужеством воинов: в фольклоре были былины, песни, плачи И недавно народившаяся, только формирующаяся литература охотно черпала из этого источника то, чего ей, книжной, нравоучительной, умственной, недоставало: лирическую силу, яркую выразительность, певучесть.
Ведущим жанром в это время становится повесть: очень уж стремительно происходят события, очень о многом надо рассказать потомкам. Повести о конкретных исторических событиях обычно входят в состав летописей. Из исторической повести можно выделить особый жанр воинской повести. Ее предметом сначала становятся междоусобные распри князей, их походы на половцев, призывы к единению, затем, со второй трети XIII века, борьба против ордынского владычества, за независимость Руси (привычное слуху название «татаро-монгольское иго» историки сейчас уже не считают корректным).
Как отмечал исследователь древнерусской литературы Олег Викторович Творогов, в XIIIначале XIV века развитие литературы замедляется. Замедляется и развитие культуры: больше не строят каменных соборов. Археологи находят в исторических слоях, соответствующих этому времени, следы многочисленных пожарови при этом культурный слой после пожаров беднее допожарного, а иногда на месте сожженного поселения уже ничего не появляется.
В литературе главенствует воинская повесть. В русские летописи времен ордынского владычества включаются повести, рассказывающие о главных событиях XIIIXV веков: «Повесть о битве при реке Калке», «Повесть о разорении Рязани ханом Батыем», «Сказание о Мамаевом побоище», «Повесть о нашествии Тохтамыша» и др. Литература описывает разорение городов и истребление жителей, оплакивает убитых и горюет о погибающей родной земле. Одно из самых примечательных произведений этого временикоротенький фрагмент утраченного большого текста «Слово о погибели русской земли после смерти великого князя Ярослава», необыкновенно живое и поэтическое описание Руси: «О, светло светлая и прекрасно украшенная, земля Русская! Многими красотами прославлена ты: озерами многими славишься, реками и источниками местночтимыми, горами, крутыми холмами, высокими дубравами, чистыми полями, дивными зверями, разнообразными птицами, бесчисленными городами великими, селениями славными, садами монастырскими, храмами Божьими и князьями грозными, боярами честными, вельможами многими. Всем ты преисполнена, земля Русская, о правоверная вера христианская!».
Главной темой литературы становится патриотизм: прославление своей страны, ее воинства, ее князей, рассказ о подвигах, радость побед.
Воинская повесть пишется по строгим канонам. На Русь нападают врагии может быть, это воздаяние за грехи. Откуда взялись врагиникто не понимает: «Придоша языци незнаеми, их же добре никтоже не весть, кто суть и отколе изидоша, и что язык их, и котораго племени суть, и что вера их», говорит летописец, рассказывая о битве при Калке.
Затем русское войско собирается в поход, выступает, готовится к бою. Когда летописец описывает бой, он почти обязательно пользуется особыми стилистическими приемами и готовыми формулами («бысть сеча зла», например). Любимый приемгипербола: в бою стрелы летят тучами и осыпаются дождем, кровь проливается реками, оружие трещит и ломается. В этих битвах появляются новые русские святыекнязья-воины, жертвующие собой, страдающие, они мученики, защитники христианской веры от «поганых» (язычников). Летописцы часто упоминают, как князья и войско молятся перед боем, как им являются знамения. Поражение в бою воспринимается как наказание за грехи, а победакак свидетельство помощи свыше. Воинская повесть не всегда строго исторична: в ней многое определяется требованиями жанраоднако историческая основа, как правило, сохраняется.
Требования жанра с самого начала его существования были строгими. Воинские повести XIXIII веков отличает стиль «монументального историзма» (термин Д. С. Лихачева): все события изображаются так, будто автор смотрит на них из колоссального отдаления во времени и пространствеи замечает самое важное, величественное. Люди выглядят в них не как обычные живые люди, а как памятники. Д. С. Лихачев заметил: «Литературные портреты князей выступают перед нами как бы высеченными из камня, подобно каменным барельефам владимиро-суздальских соборов: с той же мерою обобщения и с тем же минимумом жизненно наблюденных деталей».
Лихачев обратил внимание на то, что князья интересуют летописцев не как личности, а как люди, занимающие свой пост и исполняющие свой общественный долг: «Доброму князю сопутствует добрая слава, дурномудурная. Вот почему писатели XIXIII вв. так часто и так много говорят о славе князя, о его общественном признании. Вот также почему литературный портрет князя всегда официален. Князь предстает перед читателем в «одеянии» своих действий. Он почти не раскрывается в своем внутреннем содержании. Летописец никогда не вступает в интимное общение с героем своего повествования, не входит в психологическое объяснение его поступков. Летописецподданный и пишет о своем князе как подданный».
Открытие эмоций
В XIV веке укрепляется Московское княжество; оно ищет себе союзников среди других христианских стран. Русская церковь возобновила контакты с православными церквями других стран, стала связываться с византийскими, сербскими, болгарскими монастырямии обнаружилось, что за время культурной изоляции Руси в богослужебных практиках разных православных церквей и в их правилах оформления книжных текстов накопились существенные различия. Митрополит Киприан, родом из болгар, старался добиться единообразия с южнославянскими христианами: при нем стали заново переводить богослужебные книги, а старые выправлять. Появились новые нормы оформления рукописейновые правила орфографии, определенные знаки препинания (например, точки с запятой для обозначения паузы). Пришел в русскую литературу и новый стиль, который получил название «плетения словес», или «стиля второго южнославянского влияния» (первое южнославянское влияние пришлось на домонгольский период). Западная и Юго-Западная Русь при этом, скорее, ориентировались на западных славян и испытывали польское и чешское влияние.