24 июля «Правда» следующим образом объясняла берлинский поворот: «Неучастие в референдуме означало бы, что коммунисты стоят за нынешний реакционный Ландтаг». Все дело сводится здесь к простому вотуму недоверия. Но почему же в таком случае коммунисты не взяли на себя инициативу референдума, почему они в течение месяцев боролись против этой инициативы и почему они 21 июля стали перед ней вдруг на колени? Аргумент «Правды» есть запоздалый аргумент парламентского кретинизма, и только.
11 августа, после референдума, «Правда» меняет аргументацию: «Смысл участия в референдуме заключался для партии во внепарламентской мобилизации масс». Но ведь для этой именно цели, для внепарламентской мобилизации масс, назначен был день 1 августа. Не будем сейчас останавливаться на критике календарных красных дней. Но 1 августа коммунистическая партия во всяком случае мобилизовала массы под собственными лозунгами и под собственным руководством. Почему же через неделю понадобилась новая мобилизация, притом такая, когда мобилизуемые не видят друг друга, когда никто их не может подсчитать, когда ни сами они, ни их друзья, ни их враги не могут отличить их от их смертельных врагов?
На следующий день, в номере от 12 августа, «Правда» заявляет не больше не меньше как то, что «результаты голосования означают самый большой удар из всех, которые рабочий класс наносил социал-демократии до сих пор». Не будем приводить цифры статистики референдума. Они известны всем (кроме читателей «Правды»), и они бьют нелепое и постыдное бахвальство «Правды» по лицу. Лгать рабочим, пускать им пыль в глаза эти люди считают в порядке вещей.
Официальный ленинизм раздавлен и растоптан каблуками бюрократического эпигонства. Но неофициальный ленинизм жив. Пусть не думают разнуздавшиеся чиновники, что все пройдет для них безнаказанно. Научно обоснованные идеи пролетарской революции сильнее аппарата, сильнее любой кассы, сильнее самых свирепых репрессий. Аппаратом, кассой и репрессиями наши классовые враги неизмеримо сильнее нынешней сталинской бюрократии. И тем не менее на территории России мы их победили. Мы показали, что их можно победить. Революционный пролетариат победит их всюду. Для этого ему необходима правильная политика. В борьбе со сталинским аппаратом пролетарский авангард отвоюет свое право вести политику Маркса и Ленина.
25 августа 1931 г.
Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев),24
РАБОЧЕЕ ГОСУДАРСТВО, ТЕРМИДОР И БОНАПАРТИЗМ(Историко-теоретическая справка)
Внешняя политика сталинской бюрократиипо обоим своим каналам: главному, дипломатическому и вспомогательному, коминтерновскомусовершила резкий поворот в сторону Лиги Наций, status quo, союза с реформистами и буржуазной демократией. Внутренняя политика повернула одновременно к рынку и «зажиточному колхознику». Новый разгром оппозиционных, полуоппозиционных групп и отдельных сколько-нибудь критических элементов, новая массовая чистка партии имеют своей задачей развязать Сталину руки для правого курса. По существу, дело идет о возвращении к старому, органическому курсу (ставка на кулака, союз с Гоминданом, Англо-русский комитет и пр.), но в более широком масштабе и в неизмеримо более трудных условиях. Куда ведет этот курс? Слово «термидор» снова на многих устах. К сожалению, это слово стерлось от употребления, утратило конкретное содержание и явно недостаточно для характеристики ни того этапа, через который проходит сталинская бюрократия, ни той катастрофы, которую она подготовляет. Прежде всего нужно условиться о терминах.
Споры о «термидоре» в прошлом
Вопрос о «термидоре» тесно связан с историей левой оппозиции в СССР. Сейчас было бы нелегко установить, кто первый прибег к исторической аналогии с Термидором. Во всяком случае, в 1926 году позиции распределились примерно так. Группа «демократического централизма» (замученный Сталиным в ссылке В.М. Смирнов, Сапронов и др.) утверждала: «Термидорсовершившийся факт!». Сторонники платформы левой оппозиции, большевики-ленинцы, категорически опровергали это утверждение. По этой линии и произошел раскол. Кто оказался прав? Чтоб ответить на этот вопрос, надо точно определить, что, собственно, обе группы понимали под «термидором»: исторические аналогии допускают разные истолкования, а тем самым и злоупотребления.
Покойный В.М. Смирноводин из наиболее благородных представителей старого большевистского типасчитал, что отставание индустриализации, рост кулака и нэпмана (нового буржуа), смычка между ними и бюрократией, наконец, перерождение партии зашли настолько далеко, что без новой революции возврата на социалистические рельсы быть не может. Пролетариат уже утратил власть. После разгрома левой оппозиции бюрократия выражает интересы возрождающегося буржуазного режима. Основные завоевания Октябрьской революции ликвидированы. Такова была в основе своей позиция группы «Д. Ц.».
«Левая оппозиция» возражала на это: элементы двоевластия несомненно возникли в стране; но переход от этих элементов к господству буржуазии мог бы совершиться не иначе как посредством контрреволюционного переворота. Бюрократия уже связана с нэпманом и кулаком; но главные корни бюрократии еще уходят в рабочий класс. В борьбе с левой оппозицией бюрократия несомненно тащит за собой тяжелый хвост в виде нэпманов и кулаков. Но завтра этот хвост ударит по голове, т.е. по правящей бюрократии. Новые расколы в ее среде неизбежны. Перед опасностью прямого контрреволюционного переворота основное ядро центристской бюрократии обопрется на рабочих против нарождающейся сельской буржуазии. Исход конфликта еще далеко не предрешен. Рано еще хоронить Октябрьскую революцию. Разгром левой оппозиции облегчает дело Термидора. Но Термидор еще не произошел.
Достаточно воспроизвести точно содержание споров 192627 годов, чтоб правота позиции большевиков-ленинцев предстала, в свете дальнейшего развития, во всей своей очевидности. Кулак уже в 1927 году ударил по бюрократии, отказав ей в хлебе, который он успел сосредоточить в своих руках. В 1928 году бюрократия открыто раскалывается. Правыеза дальнейшие уступки кулаку. Центр вооружается идеями разгромленной им совместно с правыми левой оппозиции, находит опору в рабочих, разбивает правых, становится на путь индустриализации, а затем коллективизации. Ценою неисчислимых лишних жертв основные социальные завоевания Октябрьской революции оказались все же спасены.
Прогноз большевиков-ленинцев (точнее, «лучший вариант» их прогноза) подтвердился полностью. Сейчас на этот счет споров быть не может. Развитие производительных сил пошло не по пути восстановления частной собственности, а на базисе социализации, путем планового руководства. Мировое историческое значение этого факта может быть скрыто только от политических слепцов.
Действительный смысл термидора
Тем не менее можно и должно сейчас признать, что аналогия с Термидором служила скорее к затемнению, чем к выяснению вопроса. Термидор 1794 года произвел сдвиг власти от одних групп Конвента к другим группам, от одних слоев победоносного «народа» к другим слоям. Был ли Термидор контрреволюцией? Ответ на этот вопрос зависит от того объема, который мы придаем в данном случае понятию «контрреволюция». Социальный переворот 17891793 годов имел буржуазный характер. Суть его сводилась к замене связанной феодальной собственности «свободной» буржуазной собственностью. Контрреволюция, эквивалентная этой революции, должна была бы произвести восстановление феодальной собственности. Но Термидор и не покушался на это. Робеспьер хотел опираться на ремесленников, Директорияна среднюю буржуазию. Бонапарт объединился с банками. Все эти сдвиги, имевшие, конечно, не только политическое, но и социальное значение, совершались, однако, на основе нового, буржуазного общества и государства.
Термидор был актом реакции на социальном фундаменте революции. Тот же смысл имело и 18 брюмера Бонапарта, следующий важный этап на пути реакции. Дело шло в обоих случаях не о восстановлении старых форм собственности или власти старых господствующих сословий, а о распределении выгод нового социального режима между разными частями победившего «третьего сословия». Буржуазия все более прибирала к рукам собственность и власть (прямо и непосредственно или же через особых агентов, как Бонапарт), отнюдь не покушаясь на социальные завоевания революции, наоборот, заботливо упрочивая, упорядочивая, стабилизуя их. Наполеон охранял буржуазную, в том числе и крестьянскую собственность, как от «черни», так и от притязаний экспроприированных собственников. Феодальная Европа ненавидела Наполеона как живое воплощение революции, и по-своему она была права.