Давай первым, спиллянин.
Но тот не двинулся с места.
Нет, я останусь, проговорил «головастик». Меня мало интересует ваша история.
Ну, как хочешь, пожал я плечами. Поведение всегда не в меру любопытного доходяги вызывало недоумение. Значит, спиллянин здесь уже был. Не затем ли он меня сюда вел, чтобы показать открытие Савицкого? Тогда зачем ему это нужно?
Недолго думая, я начал спускаться следом за Стасом. Ход был таким тесным, даже локти не расставить. Хорошо хоть ступени глубоко прорезаны, и ноги вставали надежно. От обелиска вместе со светом исходило тепло, так что через пару минут глаза начал заливать соленый пот. Я даже пожалел, что не оставил наверху куртку.
Однако спуск продолжался недолго. Ноги вдруг потеряли опору и
Давай смелее! послышался снизу голос Савицкого. Тут невысоко.
Пришлось поверить на слово. Полет длился долю секунды. Затем несильный удар о землю, и я откатился в сторону. Встал, отряхнулся.
Иди сюда! голос Стаса звучал из-за светящегося основания обелиска. Оно было значительно шире остального тела, и представляло собой приплюснутую цилиндрическую тумбу. Вот, значит, откуда растет этот шпиль. Какая здесь глубина? Метров десять? Возможно, что и больше.
Я находился в довольно просторной пещере, стены которой были уже не из серого бетона, а из вполне обычных скальных пород. По центру пещеры располагался обелиск, и то, что находилось с той стороны, оставалось вне зоны видимости.
Обогнув основание монумента, я едва не наткнулся на Савицкого.
Смотри! с гордостью произнес он, указывая рукой куда-то вглубь вытянутой пещеры. Свет туда практически не доходил, но картину я увидел почти сразу.
На каменной стене были искусно изображены фигурки людей. Без сомнения, именно людей. Это чем-то напоминало творения художников древнего Египта, но куда более качественно исполненные, с множеством мелких деталей.
Насколько я понял, картина являла собой некую сценку из жизни предков? Или параллельно развивавшихся братьев по крови? Кто знает, может быть Ледник появлялся на Земле и раньше, еще на заре времен. Только живых свидетельств этому не осталось.
Я подошел к картине поближе, и с упоением смотрел на идущих плотной колонной людей в белых, украшенных причудливым орнаментом тогах. Некоторые из них несли пузатые амфоры, у других в руках были предметы, очень напоминавшие древние мушкеты. И по выражениям их лиц, а некий художник талантливо передал эмоции, я понял, что люди эти чем-то здорово озабочены. Страх, угнетение, порой ненависть. Это что, военный поход? Или бегство? Я смотрел на них, и понимал, что нет во всей Вселенной других таких существ, как мы. Единственные, кто способен так ярко выражать свои чувства и эмоции. Даже «головастик», как бы он нам не пытался подражать, он всего лишь хорошая имитация. Превосходно сделанная, с душой, но имитация. Кривое зеркало, отражающее наше поведение, но не способное передать всю суть внутреннего мира. Ведь ни внешний облик определяет человека, и не образ мышления, а то, что мы чувствуем. И можем это выразить. Не важно как. Кто-то рисует картины, кто-то пишет стихи или книги. В каждом мазке кисти, в каждой строчке сквозят эмоции. Плохие ли, хорошие, но это эмоции настоящего человека. Поэтому я даже ни секунды не сомневался в том, кто был на самом деле создателем настенной картины.
Таких доказательств много в Хайлите, уверенно проговорил Савицкий, расхаживая у меня за спиной. Просто никто раньше здесь не задерживался надолго. Пришли, посмотрели, и вернулись туда, где жизнь бьет ключом. А самое интересное можно обнаружить после песчаных бурь. Это явление редкое, но зрелищное. Вот тогда и обнажаются останки городов. Белоснежные камни, словно куски сахара. И везде яркие, не поддавшиеся времени картины. Это надо видеть! Жаль, конечно, что спустя несколько часов песок вновь забирает эту тайну, скрывая от посторонних глаз. Мне вообще порой кажется, что он живой. Ведь могут же существовать неорганические формы жизни? Могут, Фёст?
Не знаю, отрешенно проговорил я, не в силах оторвать взгляд от нарисованных фигурок. Еще не сталкивался.
Вот и я о том, продолжал Савицкий. Значит, есть шанс, что Хайлит кем-то или чем-то населен. Не ошибся, выходит, Ледник. Просто мы не разглядели
Я повернулся к Стасу. На душе было так тоскливо, будто только вчера потерял кого-то из близких. Сердце щемила непонятная тревога. Неужели так на меня подействовало изображение?
Скажи, Савицкий, проговорил я. Что ты чувствуешь, когда смотришь на нее? мотнул головой в сторону картины.
Предостережение, коротко ответил тот. Возможно, запечатлен один из последних моментов цивилизации. Вот только угроза не ясна. Я так и не увидел ни на одном рисунке причины их гибели. Это очень странно. Люди издревле изображают своих врагов. Схематично, абстрактно или еще в какой форме, но изображают. А здесь ничего. Ни одной зацепки.
Действительно, странно, я попытался припомнить скудный курс истории. Куда там. Все было тщательнейшим образом забыто. Картина здесь одна?
В этой пещереда, кивнул Савицкий.
Тогда, пошли обратно, я поежился, но вовсе не от холода. Перед глазами продолжали стоять лица перепуганных насмерть людей, выражающие не только страх, но и покорность судьбе. Что их сломило? Что заставило склонить головы?
Подъем занял куда больше времени. Стас, видимо привыкший к подобным упражнениям, быстро вскарабкался по металлическим скобам, вбитым в неровную поверхность стены. Затем уцепился руками за край прохода, подтянулся и исчез внутри. Я попытался проделать тоже самое, но выходило гораздо медленнее, неуклюже. И это несмотря на меньшую, чем на Земле, силу тяжести. Если бы не конец веревки, которую сбросил вниз сжалившийся надо мной Савицкий, извивался бы еще полчаса.
Вновь оказавшись в скромном жилище археолога, отдышался и стал взглядом искать «головастика». Но его нигде не было.
Где спиллянин? спросил я Стаса.
Без понятия, пожал тот плечами, сматывая кольцами веревку. Может, на улицу вышел?
Я распахнул дверь, спустился по ступенькам. Под ногами только серый песок, на котором никогда не остаются следы. Охватившее меня смятение рвало грудь, выворачивая наружу давно затаившуюся тревогу.
Спустя три часа я окончательно понял, что «головастик» исчез. Автомат все также продолжал стоять возле двери. Рядом лежала моя сумка с аккуратно сложенным ремнем. Все вещи внутри были на месте. Но что-то изменилось. Неужели спиллянин заполнял своим присутствием эту пугающую пустоту? Что было до него? Что со мной осталось?
Я подошел к столу и увидел субмар. Он лежал на том месте, где я его оставлял. Только прибор был другой. Новый, сверкающий полированной поверхностью при свете обелиска. В нем отражалась моя фигура, искаженная, похожая на уродца. Руки словно плети, а голова как огурец.
Значит, спиллянин сдержал свое слово. Я честно заработал этот субмар. Но где же тогда мой старый?
И тут мое сердце практически остановилось. Мысль была настолько чудовищной, что могла смело граничить с безумием.
Он их поменял!
Трясущимися, непослушными пальцами быстро открыл тугую крышку на торце корпуса, и к своему великому изумлению обнаружил внутри батареи. Те самые батареи, что я у него забирал там, в грязной ленинградской квартире. Мои личные метки хорошо были видны.
Тогда как он ушел? Как?
Твой субмар на месте? спросил я Савицкого. Голос предательски дрожал.
Зачем мне субмар? неожиданно ответил тот. Дорогая и ненужная вещь. Ведь всегда найдутся добрые люди, которые помогут пройти. Стоит только правильно попросить.
Проклятье! я уже ничего не понимал. Устало сел на пол, прислонился к чуть теплой стене и закрыл глаза. Савицкий еще что-то говорил, но я его не слышал. Только где-то глубоко внутри меня, медленно, неотвратимо, начал пробивать себе ход наружу настоящий неподдельный страх.
Глава 10Прыжок в неизвестность
Я шел так быстро, насколько позволял серый песок. Сухой жаркий воздух обжигал горло, глаза слезились от соленого пота, ручьями стекавшего со лба. В сумке лежала бутылка с водой, но достать ееозначало потерять драгоценные секунды времени. Только бы успеть догнать тощего засранца