Вечером кто-то тронул Ирьиллина за плечо, и он обернулся сначала бездумно, не позаботившись придать лицу огонек человечности, но тот, кто звал его, не отпрянул и не вздрогнул. Ирь не спеша влез в маску и только потом вполголоса отозвался:
Чего? Я в твоем распоряжении, дружище.
Тот тряхнул головой. Молодой, как все они, даже те, которым минуло полсотни лет, красивый, как все они, живой и горячий, как все они.
Во-первых, Лу хотела знать, кто ты такой, если не человек и не демон (многозначительная пауза, предназначавшаяся для ответа). Ты знаешь, Лу, красавица Лу, это та, которая пригласила вас сесть и ехать с ней.
А во-вторых?
Тебе передают привет из самого Дублина, паренек хмыкнул, с другой стороны. Сейчас тот человек просит звать его Томми, но я опять не уверен, вообще правда ли он
Почему не демон?
Парень рассмеялся, словно над детской загадкой.
Легче легкого. Жрец.
Взлетевшая на лоб бровь.
Жрец?
Он изгнал бы тебя.
И Ирьиллин расхохотался, заливисто, безудержно, почти истерично. Его собеседник не знал, над чем тот хохочет, но присоединился к нему уже мгновение спустя, запрокидывая голову к небу и открывая красивую шею, усыпанную родинками.
Из ночи, дышавшей скрипом дерева, смешением наречий и ирландским виски, вынырнул Лакс. Пошел рядом с повозкой, оперся рукой и запрыгнул через край, немного тяжеловато по сравнению с тем, как сделал бы это Ирь, но восхитительно для человека. На его щеках и скулах горели поцелуи.
Лу, говоришь? жрец, кажется, запыхался. Слушай, она правда хочет тебя видеть.
Лакс помолчал, глядя в спину подорвавшемуся с места парню, и потом закончил ворчливым "и только тебя", а Ирьиллин снова расхохотался.
Так они ехали на повозке в караване пэйви, смеялись или молчали, говорили вполголоса или роняли выкрики в ночную тишь. Никто вокруг не знал ничего ни о Святом Граале, ни о кричащем человеческим голосом камне, ни о колдунье, стерегущей некий волшебный котел. Зато они знали все о танцах под звездами и тысячу историй, над которыми можно хохотать и плакать, которые разобьют вновь и соберут твое сердце.
Ирь так и уснул, кажется, посередине какого-то рассказа, когда позади него хихикали проснувшиеся подростки. Лакс фыркнул, но набросил на него валявшуюся там же попону. Воиныони такие. Жизнь или смерть, сон или явь, день или ночь. Жрецы же привычно блуждали по сумеркам и предрассветной зорьке, и то, что они думали о такой черно-белой жизни, никто не знал.
Со странствующим ирландским народом они задержались по меньшей мере на три дня. Очень уж хорошо было жить такую жизнь, отчасти похожую на их, но только в окружении семьи и друзей и не обремененную предназначением и долгом.
Время это прошло незаметно и на удивление мирнокроме разве что одной истории, в которую господин Айбер, конечно, не мог не вляпаться, просто потому что онэто он.
В тот день воин и двое мальчишек, находящихся где-то между детскими играми и взрослым времяпрепровождением ребят возраста примерно средней школы, кашеварили что-то на спонтанный второй завтрак. Шкворчали сосиски и помидоры, щедро посоленные с легкой руки Ирьллина, и вроде бы делать было уже нечего, стой да смотри, жди, когда все будет готово. Мальчишкам было невмоготу наблюдать за завтраком целых десять минут и не иметь возможность тут же затолкать его в рот.
Поэтому они сели прямо на землю, один поманил другого к себе пальцем, и они принялись рассказывать друг другу историисперва увлекательные, потом мрачные, а от них и до страшилок было недалеко. Завтрак, учиненный среди туманов в это сумрачное утро, был почти позабыт.
Господин Айбер как раз был по уши в делах: одной рукой он придерживал крышку, другойдлинную вилку, коленом, балансируя на одной ноге, пытался удержать тарелку, прислонив ее к ручке переносного очагаземля была насквозь сырой, и очаг спас час или около того от их жизней. Так или иначе, Ирьиллину было не пошевелиться никак, кроме как скупыми движениями продолжать убирать едва не подгорающие сосиски с огня, а за его спиной уже целая небольшая ватага мальчишек наперебой обсуждала бабадука, пиковую леди и матерного морского кота.
Ирь замер, не в силах пошевелиться. У него все холодело внутри, и бессмысленный, иррациональный страх едва не парализовал его на месте.
Воин знал, что может убить все, даже то, что люди считают бессмертным. И он с удовольствием убивал и демонов, и экзорцистов, и, при желании, мог бы убивать жрецов, знаменитых своей защитой. Его атакующая все живое, неживое и отчасти живое оборона была идеальна. Хаос выше даже самой смерти, как и жизнино все же Ирь чертовски, прямо-таки ублюдки боялся.
И когда четверть часа спустя кто-то крадучись приблизился к нему, сосиски разлетелись веером по земле, тарелка и вилка загремели следом, а в воздухе едва слышно просвистел кинжал.
Лакс, сонный и растрепанный, с отросшей длиннее обычного бородой и травой в волосах, был в одном, самом последнем и самом важном миллиметре в его жизни от острия безумно острого клинка. Ирь стоял и шипел на него, Лакс тупо хлопал глазами и подбирал нецензурную брань, все бабадуки на лиги окрест были испепелены одной лишь этой ненавистью в сощуренных глазах.
Того паренька, который рассказал Ирьиллину про демона, звали Дакей. И он сейчас вместе со жмущейся к нему Лу заорал что-то изумленное, оказавшись случайным свидетелем этой утренней сцены.
Ирь, ты что, сдурел?! прохрипел Лакс, набравшись смелости и вытаращив на друга глаза. Я имею ввиду, сдурел еще больше?!
Тогда Айбер выматерился и с размаху метнул кинжал себе под ноги, а Дакей бросился поднимать еще теплые, своим запахом как раз и приманившие его сосиски. Жареные помидорные ломтики было не спасти.
Ненавижу эти детские страшилки! гаркнул воин, так же резко вырывая кинжал и пряча его в ножны быстрее, чем уследил бы человеческий глаз. Тупое дерьмо!
Дакей и Лакс переглянулись.
Ты принял меня за бабадука? (молчание). Серьезно? (молчание с укоризной). Ладно, я понимаю, Ирь, но они же даже не страшные на самом деле! В чем проблема?
Воин снова зашипел, на этот раз сложив руки на груди и зло кривясь на весь мир вокруг.
Думаешь, эти дурни хоть раз позаботились о том, чтобы придумать, как этих тварей убивать? А? он поднял второй кинжал и спрятал и его тоже. Они жуткие! И, главное, ни слова об их слабостях! А я не такой тупой, чтобы поверить, что такую тварь изгонит какой-нибудь стишок. Это просто ну очень ублюдски!
Дослушав этот монолог до конца, Лу хотела было ободряюще положить руку Ирьллину на плечоно Лакс за секунду до этого успел отрицательно качнуть головой, девушка отдернула руку, а сапог воина пришелся по воздуху, а не хрупкому девичьему колену или животу.
Полегче! бросил жрец и сгреб друга в охапку.
Тот обозвал его, потом обозвал еще хуже, а потомуж совсем отвратительно, но Лакс мастерски овладел медвежьей хваткой и способностью пропускать гадости от господина Айбера мимо ушей, так что тому не оставалось ничего, как смириться и прекратить истерику. Впрочем, отдышавшись, он повторил другу все точно то же самое: какие жуткие создания из детских историй и как мало способов уничтожить их известно кому бы то ни было, зато вызывать их умеет, кажется, каждый ребенок, который уже умеет говорить.
Может быть, беда была в том, что Ирь уж слишком сильно во все это верил? Потому что знал куда больше людей, ведь, как говорится, многие знаниямногие печали
Только попробуй припомнить мне это, буркнул он немного позже, доедая холодную сосиску, поднятую с земли заботливым Дакеем.
Конечно, нет, старина, Лакс был серьезен, как никогда. Бабадуками и пиковым леди передашь все это сам, и жрец нырнул за повозку, а в доски на месте, где он только что стоял, врезалась пустая жестяная миска, брошенная меткой, управляемой гневом рукой.
Пугать девчонку было не обязательно, жрец потянулся, сытый и сонный. Но что сделано, то сделано. Таким придуркам, какими мы себя выставили, я бы и сам не отдал Грааль.