Однако ничто не помогало, и Хлодвиг долгое время оставался глух к мольбам и невосприимчив к увещеваниям супруги, отвечая: «Все сотворено и произошло по воле наших богов, а ваш бог ни в чем не может себя проявить и, что самое главное, не может доказать, что он из рода богов». Еще в большей степени отвратила короля франков от христианства смерть рожденного Хродехильдой сына Ингомера, который «умер вскоре после крещения, еще в белых одеждах, в которых он был возрожден при крещении». Хлодвиг упрекал супругу за то, что она настояла на крещении сына, утверждая: «Если бы мальчик был освящен именем моих богов, он непременно остался бы живым; теперь же, когда его окрестили во имя вашего бога, он не выжил». Когда королева родила и крестила второго сына, названного Хлодомером, король франков, исходя из предыдущего опыта, пророчил ему ту же судьбу, тем более, что мальчик вскоре начал болеть: «С ним случится то же, что и с его братом. А именно: крещенный во имя вашего Христа, он скоро умрет». И даже выздоровление Хлодомера не смогло убедить короля самому принять христианство.
Изменить отношение Хлодвига ко Христу смогло только реальное, по его мнению, проявление могущества Господа. Произошло это, согласно Григорию Турскому, во время битвы франков против алеманнов в 496 г. при Тольбиаке, неподалеку от современного немецкого города Цюльпиха в земле Северный Рейн-Вестфалия, расположенного в 35 км к юго-западу от Кельна. Рипуарским франкам во главе с королем Сигибертом, которым помогал отряд салических франков во главе с Хлодвигом, грозило полное истребление и, видя это, супруг Хродехильды, видимо, вспомнил слова жены о могуществе христианского бога и прибег к его помощи как к последнему чудесном средству спасения. Воздев очи горе он произнес: «Об Иисусе Христе, к тебе, кого Хродехильда исповедует сыном бога живого, к тебе, который, как говорят, помогает страждущим и дарует победу уповающим на тебя, со смирением взываю проявить славу могущества твоего. Если ты даруешь мне победу над моими врагами и я испытаю силу твою, которую испытал, как он утверждает, освященный твоим именем народ, уверую в тебя и крещусь во имя твое. Ибо я призывал своих богов на помощь, но убедился, что они не помогли мне. Вот почему я думаю, что не наделены никакой силой боги, которые не приходят на помощь тем, кто им поклоняется. Тебя теперь призываю, в тебя хочу веровать, только спаси меня от противников моих».
Мольба франкского короля была услышана, алеманны обратились в бегство, а их король был убит. В глазах утилитарно смотревшего на мир варвара помощь бога во время сражения была достаточно весомым аргументом в пользу почитания столь полезного и могущественного божества. Бог, способный помочь в повседневных делах, даровать урожай и приплод скота, защитить от болезней или, как произошло в этом случае, даровать победу над врагами, вполне заслуживал, по мнению Хлодвига, почитания. Вернувшись домой, король франков поведал обо всем Хродехильде, а та незамедлительно призвала ко двору епископа города Реймса Ремигия, который должен был наставить и крестить франкского правителя. Интересно отметить, что, если верить «Хронике» Фредегара, это была уже не первая встреча Ремигия с Хлодвигом. Ведь именно Ремигий Реймсский был тем священником, который некогда просил вернуть ему необходимую для богослужений чашу. В этом свете кара, постигшая разрубившего чашу строптивого воина, обретает новый, более глубинный смысл. Перечя тогда Хлодвигу, глупец стоял на пути не только набиравшей могущество королевской власти, но выступал против Божьего Промысла, и потому самим Провидением были предопределены его заслуженные наказание и гибель. Дерзкий наглец, пошедший против воли короля перечил также и самому Христу, осмелившись цепляться не только за пережитки «военной демократии», которой больше подходило уже обозначение «самоуправство черни», но выступать в поддержку древних языческих богов, стоявших на пути утверждающегося христианства.
Возможно, именно в свете эпизода с чашей следует объяснить также и реакцию франков на решение Хлодвига принять крещение самому и крестить весь свой народ. Опасения короля, что подчиненный ему народ не потерпит отказа от старых богов, оказались безосновательны. По словам Григория Турского, «сила Божия опередила его (Хлодвигаприм. автора), и весь народ еще раньше, чем он начал говорить, будто воскликнул одним голосом: «Милостивый король, мы отказываемся от смертных богов и готовы следовать за бессмертным богом, которого проповедует Ремигий»». Не правда ли, очень напоминает согласие всех, за исключением одного, воинов на то, чтобы король забрал себе чашу, а затем их совместное гробовое молчание после постигшей наглеца кары? Кто же мог после этого осмелиться перечить королю, не опасаясь за собственную жизнь?
Небезынтересен и символизм текстов и изображений описывающих и визуализирующих крещение Хлодвига, который далеко не случайно сравнивается Григорием Турским с принявшим крещение римским императором Константином I Великим (306337): «Новый Константин подошел к купели, чтобы очиститься от старой проказы и смыть свежей водой грязные пятна, унаследованные от прошлого». А на многих более поздних изображениях крещальная купель короля франков, как представляется, далеко не случайно изображена в виде кубка или чашине подобной ли тому евхаристийному сосуду, который был украден некогда франками из одной из христианских церквей и затем разрублен во время дележа трофеев строптивым воином, не пожелавшим отдать ее королю?
Крещение Хлодвига в купели-чаше как бы замыкает всю сюжетную канву истории, символизируя победу нового и чистого над ветхим и грязным: христианстванад язычеством, упорядоченного королевского единоначалиянад хаотичной стихией многовластия скопища. Не менее важно упоминание о том, что священнослужителем, просившим вождя франков вернуть чашу, был, согласно фредегаровой «Хронике», именно епископ Ремигий Реймсский. Итак Хлодвиг встречается со своим будущим крестителем задолго до самого обращения. Как представляется, символизм этих на первый взгляд незначительных деталей отнюдь не ограничивается простыми совпадениями. Для средневековых хронистов и миниатюристов в них проявлялась возможность подчеркнуть глубинную связь событий мирской истории с Божьим Промыслом.
Датировка крещения Хлодвига, как, собственно, и вся хронология и даже последовательность событий его правления остается в современной историографии предметом дискуссий. Произошло ли это уже на Рождество 25 декабря 496 г., или же в 498 г., или 503 г., либо даже относится ко времени после 506 г., и король франков крестился аж в 507 или 508 году?
«Хроника» Фредагара, в отличие от турского епископа, сообщает лишь, что крещение короля франков вместе с шестью тысячами франков произошло не на Рождество, а на Пасху. Но какого года? Неизвестно также и в каком городе произошло крещение: в Рейсме или в Туре? Пожалуй, стоит согласиться с теми исследователями, которые отстаивают более раннюю датировку крещения франков между 496498 гг., ведь она остается достаточно авторитетной и лучше согласуется с логикой событий времен правления Хлодвига. «Так король признал всемогущего Бога в Троице, крестился во имя Отца и Сына и Святого Духа, был помазан священным миром и осенен крестом Христовым. А из его войска крестились более трех тысяч человек», подытоживает свершившееся Григорий Турский.
Каковы же были последствия крещения короля франков для него самого и страны, которой он правил и пределы которой стремился увеличить?«Я глубоко задумался, размышляя о значении этого события, напишет в одном из своих писем епископ Авит Вьеннский, когда многочисленная толпа собравшихся епископов, составляя круг святых служителей, оживляла в воде жизни члены короля; когда голова, грозная для народов, склонилась перед служителями Бога; когда волосы, вскормленные шлемом, покрылись спасительной защитой священного помазания; когда между звеньями брони незапятнанное тело сияло столь же нетронутой чистотой одежд».
Действительно, значимость произошедшего сложно переоценить, ведь отныне франкский правитель окончательно становился не просто вождем одного из варварских племен, но христианским королем, власть которого могла уже не ограничиваться лишь его соплеменниками либо землями, на которых они проживали. Отныне менялась сама роль и значение королевской власти. Ведь до этого все варварские короли были либо язычниками, либо еретиками-арианами, и лишь новообращенный франкский правитель оказывался орудием воли истинного Господа, воплотителем его божественного промысла и первым в ряду совершенно новых, невиданных доселе правителей. Пожалуй, в этом отношении он действительно если не становился равным, то уж точно приближался по своему значению к императору Константину Великому, и лишь властитель Византийской империи мог превосходить теперь франкского короля по своей значимости в христианском мире.