И демоны его всесокрушающими ринулись на ораву мертвецов синими молниями, губя и разя…
Вдруг из-за крушинового куста, в белом кисейном покрывале, пустыми ища Феофана недвижными, несущими неведомые страшные кары глазами, пошатываясь, вышла мать.
Седая проломленная голова, запекшаяся черная кровь, шматьями повисшая на посинелых губах… И кара — кара в мутных, пустых глазах…
Обуглило, словно головешку, Феофана, скорчило. Темная истошная волна захлестнула сердце, растопила. В бездонном провале как будто увидел Феофан зеленую звезду. Но так и не понял, звезда ли это или его догоревшее Сердце?..
VIII
Этот древний пророческий край полон был чудес, нищеты и солнца. Отовсюду стекались сюда скрытники, колдуны, схимники, бродяги и взыскующие Града… Открывали и заколдовывали печаль и тайны воющих лесов. Заклятия неведомые вспоминали, скитские наговоры звезд. Гадали о невозможном пророчестве.
Но так как тут же гнездились помещики и попы-следопыты, скрытники, гонимые, жили и священнодействовали скрыто и недоступно. В глубокие потаенные зори да в ярые лесные ночи собирались по кораблям, творили отреченные литургии.
Днем же, запрягшись в ярмо работ, изнемогали от труда. Пахали пашни, рубили в лесах срубы, добывали хлеб свой в поте лица. Но и в ярме бредили пророчествами, радостью и любовью.
Окрестное мужичье, сойдясь с ними, отводило душу в благословениях, проклятьях и загадках. Кого посвящали скрытники в тайны свои — с того брали зарок молчания и кары. А непосвященные так и не отведывали от источника тайн, не знали — колдуны или благовестники живут в лесных скитах.
А Гедеоновская челядь знала. Дворец Гедеонова, высоченный, из гранита, маячил над озером и обрывом в старом непроходимом парке, точно капище дьявола. Отсюда шли нити во все закоулки окреста. Нити спутывали деревни и скиты.
Вячеслав — следопыт Гедеонова — ницый монах из Загорской пустыни — выпытывал все. Нашептывал Гедеонову — властителю этого заколдованного гнездовья — месть. А тот готовил сечу.
Летом наезжал он сюда из Питера. Копил ярость.
На осень и зиму он уезжал. Оставалась только челядь с Вячеславом — пронырою-следопытом.
В усадьбе жил и брат Вячеслава — Андрон. Возил тут воду для челяди, водовоз. Жена Андрона, скотница гедеоновского поместья — с весны ушла в лесные скиты к скрытникам. Оттого-то и залютовал Андрон. Теперь вот забросил он усадьбу и побрел в леснины — искать правду и жену свою, жаркую Неонилу… Но нигде ничего не находил, а кто-то твердил ему о скрытниках, о смерти. Проклял жизнь и радость Андрон. В дворец гедеоновский не показывал больше и глаз. Вырыл в лесу землянку, да там и жил — лютовал о Неониле, путал следы, славил красную смерть: красносмертником себя окрестил.
А Вячеслав юлил и выведывал. Заманивал девушек, ходил за ними по пятам, каверзничал. Острил зубы и на Неонилу, на сноху. Сгорал от страсти…
Но грызло его за сердце одно: выследить скрытников, опутать, сокрушить… А пламенников и Крутогорова живыми взять на потеху и расправу самого князя тьмы Гедеонова… Вот о чем были думы следопыта. Вот о чем была его песня — вой молчаливый, подспудный крик.
Сроки катастроф приближались.
IX
В поле и в доме — везде обхаживал мужиков, вертя втянутой в плечи головой и узкими виляя раскосыми глазами, рыжий монах. Заходила ли речь о земле, о вере ли подымался спор — тут как тут Вячеслав. Мелким рассыпаясь бесом, юлил и заливался соловьем:
— Я, понимаешь, давно говорю… Земля — мужикам!.. Ать?.. Дух живет, где хощет… Какое у духа начало?.. Конец?..
Видя же, что мужики косят все-таки на него медленные свои недоверчивые глаза, вспыхивал, кружился волчком и визжал:
— Я — за вас же… а вы не можете этого сообразить?.. На барина, на Гедеонова-то, скоро пойдем?.. Ать?..