Предатели, пробормотал господин Лука, ненадолго оторвавшись от еды, они только и ждали случая. Корабли нашего флота были вытащены на берег, а эти стояли на якорях, готовые отплыть в любую минуту.
Леонтий кивнул и продолжал рассказывать Тодорису:
Отец и я всё видели с нашего участка стены. Мы видели, как корабли венецианцев и генуэзцев отходили от берега. Это было и в наших гаванях, и в гаванях Галаты. Не знаю, кому удалось вырваться из Золотого Рога, но все, кто мог, конечно же уплыли. А тех, кто не уплыл, турки вряд ли скоро отпустят.
Тодорис не отступал:
По правде говоря, я всерьёз рассчитывал на то, что есть какое-нибудь судно, которое было захвачено турками вместе с командой. В нынешние времена любой капитан умеет торговаться, и, если бы он выторговал свободу себе и своим людям, мы могли бы этим воспользоваться.
В нынешние времена слишком рискованно садиться на незнакомый корабль, заметил Леонтий.
Тогда можно попробовать нанять небольшое рыбацкое судно, предложил Тодорис. Нам не обязательно удаляться далеко от берега. Мы можем следовать вдоль побережья и высадиться на одном из больших островов Эгейского моря, а там уже пересесть на попутный корабль, если капитан заслуживает доверия.
Не вижу смысла пока покидать Город, решительно произнёс Лука.
Но почему? удивился зять, на что услышал:
А ты разве не помнишь, что Великий Турок предложил мне? Он предложил мне в управление Город. Если я уеду, о должности можно забыть.
Тодорис не хотел вступать в спор, но всё же решился заметить:
Господин Лука, возможно, я плохо слышал вашу беседу с Великим Турком, но мне показалось, что тот ничего не предлагал. Он говорил лишь о том, что мог бы предложить.
По-твоему, он сказал это просто так? нарочито холодно осведомился Лука. Великий Турок проявил к нам доверие. Это большая удача, и было бы глупо подрывать такое доверие попыткой бегства.
Тодорис замолчал, понимая, что спорить бессмысленно. Он уже успел погрузиться в собственные мысли, поэтому чуть не вздрогнул, когда подала голос госпожа Мария, сидевшая рядом. К тому же голос у неё был хриплый и как будто немного чужой.
Доверились ягнята льву, сказала она, всё так же глядя перед собой в пустоту. Он сожрёт нас всех.
Перестань, Мария, строго сказал Лука, но это не возымело действия.
Мы думали, что этот хищник вернёт нам Михаила, а он принёс нам его истерзанный труп. Ничего другого и ожидать было нельзя.
Мария, перестань, повторил Лука, но его слова не дошли до жены.
В Писании сказано, что нельзя садиться с хищниками за один стол, а мы пустили этого зверя на нашу трапезу. Теперь мы будем за это наказаны. Зверь сожрёт нас.
Если Тодорис правильно помнил, то в Писании имелись в виду не хищные звери, а разбойники и грабители, жаждущие крови, хотя при желании можно было понять и так, как говорила госпожа Мария. В любом случае от её пророчеств делалось жутко. Тодорис с трудом перебарывал в себе желание перекреститься.
Лука, судя по всему, опасаясь, что его жена не в себе, ждал ещё некоторое время, будет ли продолжение речей. Госпожа Мария больше ничего не сказала, поэтому он осторожно поднялся из-за стола, подошёл к ней и, взяв её за плечи, ласково сказал:
Мария, ты устала. Тебе надо пойти поспать. Я провожу тебя.
Нет, возразила та, поднимаясь. Я пойду к одру Михаила. Буду смотреть на сына, пока могу. Когда настанет время погребения, мой сын скроется от меня навсегда, и я буду проклинать каждую минуту, которую могла бы смотреть на него, но не смотрела.
Часть IIIПОСЛЕДНИЕ ДНИ
Поздний вечер 30 мая 1453 года, незадолго до полуночи
Мехмед вместе с приближёнными сидел на ковре перед белой скатертью, уставленной угощением, и допивал очередную пиалу с вином. С высокого помоста, где все расположились, открывался вид на ряды пирующихлюди сидели вполоборота к помосту, справа и слева от таких же белых скатертей, бесконечными лентами уходящих вдаль.
Ни один зал в захваченном городе не мог бы вместить столько гостейболее двух тысяч, и потому султан приказал, чтобы победный пир устроили в центре сооружения, называвшегося «ипподром».
Когда зашло солнце, именно здесь собрались высшие военачальники, их помощники и все вплоть до начальников сотен. Сюда же позвали героев, показавших особую храбрость и рвение, даже если это были простые воины. Вспомнили и про дервишей, которые вместе с седобородым шейхом Ак-шамсаддином во время осады воодушевляли воинов и укрепляли их боевой дух.
Мехмед хотел позвать даже неверных, а в особенноститого старого пушечного мастера, который отлил для турецкого войска превосходные орудия. Мастер заслужил стать гостем на пиршестве, но пригласить этого человека не удалось бы, потому что он погиб. Одна из пушек, отлитых им, разорвалась, разлетелась на куски во время очередного выстрела и убила своего создателя, как раз находившегося рядом. Это случилось незадолго до победного дня.
Мехмед огорчился из-за этой новости, но в итоге поддался уговорам о том, что неверных звать не надо. Неверные пировали отдельно, за пределами города, а правоверныев городе, в самом его сердце.
В центре ипподрома находилось поле, поросшее травой, а посреди поля возвышались какие-то колонны разной высоты и формы. Это поле прекрасно подошло, чтобы застелить его коврами, а колонны пригодились, чтобы поддерживать большие полотняные навесы. Там, где ещё вчера было тихо и пустынно, особенно по ночам, теперь шумел огромный праздник. Люди ели, пили, пели, славили султана и друг друга. Многочисленные музыканты, рассаженные так, чтобы никто из гостей не остался без музыки, должны были посменно играть всю ночь.
Глядя вокруг, султан довольно улыбался. От вина уже начинала кружиться голова, но её освежала ночная прохлада. Весёлая музыка тоже бодрила, не давала погрузиться в полудрёму, как это часто бывает, если выпьешь много.
Мехмед хотел, чтобы пир длился как можно дольше, потому что всегда приятно праздновать свою победу, да и проигравший должен как можно лучше прочувствовать горечь поражения.
Проигравшим стал великий визир Халил-паша, сейчас сидевший по правую руку от своего повелителя, и султан уже успел не раз спросить:
А помнишь, Халил-паша, как ты говорил, что мы не возьмём этот город? Что же ты скажешь теперь?
В первый раз этот вопрос прозвучал в самом начале праздника. Прозвучал громко, во всеуслышание, и Халилу пришлось так же во всеуслышание отвечать. Это было унижение для старого визира. Пусть он и сказал «я рад, что страхи мои оказались напрасны», но в действительности Халил был не рад и совсем не охотно славил своего повелителя; который одержал такую великую победу.
Разумеется, Мехмеду было этого мало, поэтому через некоторое время он снова, но уже в тихой беседе напомнил сановнику о том, что тот вечно пребывал в сомнениях: «Ты признаёшь, что зря сомневался?» Халил снова оказался вынужден признать свою ошибку, выразить радость по поводу победы и славить ум своего повелителя, но Мехмед не собирался на этом успокаиваться.
Через некоторое время султан, сделав вид, что забыл, о чём говорилось ещё недавно, опять задал Халилу тот же вопрос, чем заставил собеседника тайно злиться.
Повелитель уже спрашивал меня об этом дважды, со всей возможной любезностью ответил Халил. Я ответил повелителю, что рад победе и рад, что нам хватило сил взять город.
Нет, ты сказал гораздо больше слов, притворяясь непонятливым, возразил Мехмед, а затем оглянулся на Шехабеддина, сидевшего слева:Шехабеддин-паша, ты помнишь, что отвечал мне Халил-паша?
Евнух сразу сообразил, что должен поддержать игру. В его глазах заплясали весёлые искры:
Нет, мой повелитель, я помню лишь общую суть, а также то, что в первый и второй раз ответы различались. В чём именно состояло различие, не могу вспомнить. Никак не могу. Как видно, я не рассчитал своих сил, угощаясь вином.
Мехмед повернулся к Заганосу-паше, сидевшему по правую руку от Халила:
А ты, Заганос-паша, помнишь, что отвечал мне Халил-паша?
Разумеется, второй визир подобно своему другу Шехабеддину, понял, что надо отвечать:
Нет, мой повелитель. Я так же, как и Шехабеддин-паша, помню лишь общую суть. Уважаемый Халил-паша говорил очень витиевато, а я человек военный и привык к более простым речам, поэтому не смогу повторить рассуждения Халила-паши сколько-нибудь подробно.