Как это?
Он бросил меня, ответила Эва. Купил себе место на венецианском корабле и уехал ещё до начала осады. А меня с собой не взял.
Почему?
Наверное, потому, что я сама виновата. На лице Эвы снова появилась улыбка, но печальная. Когда госпожа Мария сказала, что мне возможно уехать вместе с её дочерьми в Венецию, я отказалась. А с мужем я не посоветовалась. Когда он узнал об этом, то очень разозлился. Особенно потому, что ничего нельзя было изменить. Дочери госпожи Марии уже покинули Город. Муж говорил, что я дура и что надо было соглашаться. Ведь тогда он бы тоже смог уехать. Мы поругались. Муж всё время повторял: «Понимаешь ли ты, что у нас нет денег, чтобы купить два места на корабле? Едва хватит на одно!» А я отвечала: «Если все покинут Город, то кто будет его защищать?» Мы так и не помирились. Он при каждом случае повторял, что я дура, а в середине февраля узнал, что в порту остался большой венецианский корабль, но скоро уплывёт. По слухам, на корабле можно было купить место и многие богатые люди Города так уже сделали. Через несколько дней мой муж исчез. И все наши деньгитоже.
Он поступил как трус, сказал Тодорис. Но это не значит, что у тебя нет мужа.
Его всё равно что нет, уверенно повторила Эва. И у вас, господин Тодорис, тоже всё равно что нет жены. Она бросила вас.
Она меня не бросала.
Тогда почему она уехала? с горькой иронией спросила Эва. Вот, к примеру, госпожа Мария, хоть и отправила всех дочерей в Венецию, но сама осталась с мужем. И многие жёны богатых людей Города тоже остались, хотя у них были деньги, чтобы уехать. Почему же жена господина Тодориса не осталась?
Разговор стал очень неприятным, поэтому Тодорис просто ответил:
Это не твоё дело.
Да, охотно согласилась Эва, господин прав. Это не моё дело. Но и то, есть ли у меня муж, тоже не ваше дело.
Некоторое время она продолжала молча сидеть на кровати, а затем стала сосредоточенно одеваться. Тодорис, конечно, понимал, что это значит, и вторично проклял себя за болтливость. Ну почему не мог просто молчать или завести этот разговор после? Дурак! Она пришла, а он сам всё испортил.
Тодорис пытался понять, как поправить дело. Попросить прощения? Но за что? Он же всё правильно сказал. А Эва ожидала других слов? Каких? Утешения? Конечно, она чувствовала обиду на мужа, который так позорно сбежал. Но ведь Эва сама же утверждала, что отчасти была виновата в том, что всё так сложилось. Или Эва хотела, чтобы Тодорис ей возразил? Сказал, что она не виновата?
Конечно, Эва была права, когда говорила, что если бы все сбежали из Города, его было бы некому защищать. Но, честно говоря, эти пламенные речи звучали несколько странно в её устах. Женщины, особенно из низшего сословия, обычно мыслят куда более приземлённоо спасении семьи и имущества. А Эва вдруг решила жертвовать собой, хотя её никто об этом не просил. Никто. И даже наоборотпредлагали уехать. Но она решила всё по-своему. А теперь, наверное, обиделась, что Тодорис не выразил ей прямого одобрения и даже сказал, что у неё всё равно остаётся долг перед мужем, которого она теперь знать не хотела.
Так что же следовало сказать? Утешить? Похвалить? «Эва, ты правильно сделала, что осталась поддержать защитников Города», если бы Тодорис такое произнёс, то сам бы себе не поверил. Да и согласиться с тем, что у Эвы нет никакого мужа, он никак не мог.
Так что же она хотела услышать? Приятную ей ложь? Какой вывод следовало сделать из такого рассказа?
Меж тем Эва всё так же молча закончила приводить в порядок свою одежду, встала и направилась к выходу.
Тодорис смотрел ей вслед и мысленно проклинал уже не только свою болтливость, но и пресловутый женский разум. Да кто же разберёт, что делается у женщин в головах! Попробуй пойми!
И вдруг что-то начало проясняться. Ещё мгновение назад Тодорис как будто видел перед собой глухую стену, но вот он в досаде стукнул по ней кулаком, и один камень вывалился, а в отверстии показался свет.
Тодорис соскочил с кровати, поспешно натянул штаны. Шаги по полу и шорохи были хорошо слышны, но Эва, не обращая внимания, вышла в коридор. Юноша наконец догнал её, схватил за руку, заставил обернуться и сделать несколько шагов обратно к открытой двери, ведь там благодаря светильнику, горевшему в комнате, было хоть что-то видно:
Постой. Прошу: ответь всего на один вопрос. Ты осталась в Городе из-за меня?
Да! со слезами в голосе крикнула Эва, уже не заботясь, слышат ли её в доме.
Ты обиделась на то, что я этого сразу не понял?
Собеседница опустила голову.
И я должен был оценить такой шаг, а вместо этого принялся поучать тебя?
Собеседница не ответила и попыталась вырваться. По всему было видно: её снова задели за живое.
Эва, прости меня, сказал Тодорис, поймал её в объятия и крепко прижал к себе. Я очень рад, что ты осталась. И я обрадовался, когда встретил тебя на стенах. Жаль, что я тогда не знал, что ты осталась из-за меня.
Городу я тоже хотела помочь, сквозь слёзы ответила Эва. Но если бы ты уехал, я бы тоже не осталась. Не так уж я держусь за эти стены, если тебя здесь нет.
Наконец-то ты называешь меня на «ты», заметил Тодорис и вдруг осознал, что прежнее чувство, когда будто паришь в облаках, возвращается.
Эва снова превратилась в чистое и возвышенное существо. И будь у неё хоть несколько мужей, это стало уже не важно.
* * *
Утро 30 мая 1453 года
Яннис проснулся оттого, что вокруг громко разговаривало множество людей. Пыльный ковёр, на котором было довольно жёстко и неудобно спать, сразу напомнил о том, что случилось вчера и где теперь Яннис оказался.
Попрощавшись с раненым Юстинианисом, он бегом кинулся к ближайшему ответвлению Месы, а затем направился в сторону центра Города. Мать, сестра и Анна оказались дома. Они ни в чём не упрекали Янниса. Мать крепко обняла его и со слезами сказала:
Слава Богу, ты жив. А сестра строго добавила:
Мама очень волновалась. И отецтоже. Он до сих пор тебя ищет.
А где отец? спросил Яннис.
Мы не знаем, ответила Анна. Господин Сфранд-зис сейчас где-то в Городе. Он обещал, что приедет или пришлёт нам весть только тогда, когда узнает хоть что-нибудь.
Давай подождём, сынок, сказала мать. И как только сможем, обрадуем твоего отца.
Яннис, до этого мирившийся с тем, что мать обнимает его, будто маленького ребёнка, встрепенулся, вырвался из её руку:
Мама, мы не можем просто ждать! Турки вот-вот захватят Город. Мы проиграли битву. Юстинианис нам больше не поможет. Он тяжело ранен. Его люди ушли со стены. Малый Влахернский дворецв руках врагов. Другие части укреплений долго не продержатся. Мы должны быстрее найти отца и, возможно, успеем сесть на корабль и уплыть.
Они не успели даже собраться в путь. Не прошло и четверти часа, как к ним ворвались турецкие воины. Турки схватили Янниса, его мать, сестру, Анну и служанок, остававшихся в доме, а затем всех связали и повели на запад, то есть в турецкий лагерь. Там все пленники какое-то время сидели на земле под палящим солнцем, а затем Янниса, его мать, сестру и Анну отправили в большой полотняный шатёр, где они вместе с множеством других пленных провели остаток дня, а также минувшую ночь.
Одного беглого взгляда по сторонам было достаточно, чтобы понять: все пленные в шатре принадлежали к знатным и богатым семьям Города. В основномженщины и дети. Мужчин было мало, а Яннис не знал, радоваться или огорчаться, что отца среди них нет. С одной стороны, плохо, когда судьба неизвестна, а с другойможет, отец вообще не попал в плен. По законам войны победители обычно три дня грабят город и обращаются с его жителями, как вздумается, но через три дня отец, если остался на свободе, мог бы разыскать и выкупить родных.
Мать нашла в шатре несколько своих знакомых, то есть друзей семьи Сфрандзисов, и те рассказали, что всех, кто находится здесь, купил какой-то турецкий сановник, чтобы впоследствии отпустить за солидное вознаграждение или (если вознаграждения не получит) дорого перепродать. Сановник нарочно покупал знатных, потому что с таких прибыль больше.
Этот турок заботился о своём товарекормил и поил вполне сносно, а не гадостью. Вот почему Яннис нисколько не удивился, когда мать, увидев, что он проснулся, протянула ему свежую круглую лепёшку, на которой горкой лежали сушёные фрукты, а также миску каши, уже остывшей, и чашку с водой: