Брюховецкий поклонился и вышел.
Что скажешь? Он мне велит! Не просит! Велит! Словно я ему шляхтич худородный, а не гетман! начал кричать Юрий. И половина моих полковников такая!
Не стоит распаляться, Юрий. Нам стоит подумать, что предпринять.
А ты не связался еще с поляками, пан Иван? уже тихо спросил гетман.
Связался. Мой доверенный человек был в ставке Чарнецкого и встречался там с представителями короля.
И что? Что они тебе сказали?
Что готовы признать тебя как гетмана Украины. Но за это ты должен пописать новый договор с Речью Посполитой.
Это понятно, Иван, но что мне делать сейчас? В Киеве стоят русские войска.
Пока представители короля посоветовали пану гетману медлить. До известного срока. Нужно чтобы хан Мехмед Гирей разгромил Шереметева. И тогда можно будет смело переходить на строну Речи Посполитой открыто. Татары нас поддержат в этом решении.
Ты в том уверен? Это слишком сложно? А кто гарантирует мою безопасность? Ты подумал? гетман снова начал нервничать.
Пусть пан гетман сидит здесь в Слободищах. В Чигирин ему возвращаться не следует. Здесь можно ждать и смотреть, как развернуться события.
Но если агенты московского царя узнают о моих тайных переговорах с королем?
Яненченко усмехнулся.
А разве пан гетман вел такие переговоры?
Нет. Но ты их вел от моего имени.
Лично с паном гетманом польские эмиссары не встречались. А я отвечу за себя сам.
Уж не думаешь ли ты что я смогу предать тебя в опасный момент? обиженно спросил Юрий.
«Не только думаю, но уверен в этом, про себя подумал Яненченко. Ты сразу предашь меня, пан гетман, как только они чуть припалят твою шкуру».
Ты не ответил, пан Иван!
Я знаю, что ты хороший друг, Юрий.
Так ты мне веришь?
Как самому себе, пан гетман. Но нам мало что грозит. Среди старшины и полковников здесь в большинстве те, кто разделяет твои и мои мысли. Нам стоит потянуть время, что мы и сделаем. Бездействие также хорошая помощь татарам. Ты прямо не отказывай Шереметеву. И соглашайся завтра с Брюховецким. Напрасно, сегодня ты стал пререкаться с ним.
Хорошо! Иди, Иван. Я желаю остаться один. Мне стоит подумать о делах государства.
Яненченко поклонился и вышел.
«Ишь, ты каков. О государственных делах он будет думать. Что ты в них понимаешь, пан гетман..»
2
Киев: ставка боярина Шереметева.
Русские полки готовы были выступить навстречу татарам. Киев кишел войсками. Здесь собралось больше 25 тысяч ратников.
Летнее поражение Хованского весьма поколебало положение русских в Украине. В Москве требовали побед, ибо государство устало от войны. Нужна была хоть короткая передышка. А заключить выгодное перемирие можно было побеждая, а не проигрывая.
Киевляне смотрели на военных и тревожно переговаривались:
На поганых татаров идут, произнес кузнец Данило. Экая сила.
У татар небось, воинов не менее, возразил кузнецу его приятель городовой казак Степан Огиенко. Сам хан с малыми силами не пойдет.
Оно так, кум, но татар и ранее воеводы белого царя бивали.
И татары их бивали. Разное было. Но что ждет нас, если русские проиграют? Неужели татары хлынут сюда? Вот вопрос.
В Киев? Нет. Даже если и подойдут они к Киеву, не взять им наши стены! Да и гарнизон московский здесь останется большой.
К ним подошел старый знакомец Степана стрелец Кузьма. Он служил в русском гарнизоне у князя Барятинского.
Здорово, православные! Про что судим-рядим?
Дак про татар поганых. Слышно хан снова на нас прет? просил кузнец у стрельца.
Войска выступают навстречу хану. Одначе наш воевода Барятинский крепко не дружен с воеводой Шереметевым.
С чего так? спросил городовой казак.
Дак мы у Барятинского стрельцы-то не простые. Али не знаешь? с ухмылкой спросил Кузьма.
А какие? не понял кузнец. Чего в вас особенного?
За наши грехи нас сослали сюда. Мы противу власти бунтовали.
Вона как? с опаской спросил кузнец.
А ты, я гляжу, смирной? снова ухмыльнулся стрелец.
Знамо не бунтовщик.
Кузьма отошел от знакомцев. Гадко ему было говорить с такими. Два года назад восстали они против своего полковника. Не стало мочи терпеть. Гонял их полковник в свое имение на работы и жалование государево задерживал и бессовестно половинил
***
Сказал тогда его друг Охрим стрельцам:
Пора нам стрельцы за свое кровное постояти! Доколе терпеть то можно?
И верно! подержал его Кузьма. В лавке стоять мне некогда. Сегодни я в карауле, а завтра полковник снова куда погонит. Доходов нету. И жалования уже сколь не видим?
Чем детишков кормить не знаю! подержал их еще кто-то.
А им-то, аспидам начальным чего! Есть пить есть чего! А нам хоть в омут головой!
Пошли за правдой! Пусть голова стрелецкий решит!
А чего он решит? послышались голоса. Ворон ворону глаза не выклюет! Он нашему полковнику кум. Нешто он за тебя станет?
Зачем за меня? Я по правде решить все хочу! Мы государю великому присягали и службу несем. Но где жалование государево?
Чего у нас по правде делается, дурья голова? От веку правды той не было! Нечего идти к голове!
А чего и далее терпеть? Ты вон не жонатый! А мне детишек кормить да женку! Пусть отдаст наше кровное!
А еще, слыш-ко, указ вышел, по-новому, значит, нас стрельцов обучать!
Чего? спросили пожилые стрельцы.
Того! Прибудет к нам вскорости капитан из немчинов. И станет нас строю иноземному учить. У меня сыновец* (*сыновецплемянник) во стрельцах в Вологде, так их давно тому учат. По-многу часов стоят на вытяжку и шагать складно учатся. И чуть что не так немчин-капитан их палкой лупит.
Не брешешь?
Вот те крест!
На кой это учение нам надобно?
Государев указ!
Али мы воюем худо? И так жизни нет, а то и хуже бывает!
И пошли они за правдой к начальству. Высказали ему свои горести и все рассудить потребовали. Но стрелецкий голова и сам как их полковник делал. И жалование себе забирал и в имение к себе стрельцов на работы гонял. Потому указал зачинщиков имать и в застенок. Там стрелец Охрим и сгинул, как заводчик бунту. Только его обезображенный труп нашли спустя неделю в сточной канаве.
Сам Кузьма был бит плетьми. Во время мора голодного потерял всю семью. И сослали его в Киев в гарнизон противу ворогов стоять
***
Он пошел к шинку, думая напиться, но кто-то тронул его за плечо. Он обернулся. Рядом стоял городовой казак Степан.
Тебе чего? грубо спросил Кузьма.
А, ты не ершись, Кузьма. Я той же думки что и ты. Но при кузнеце говорить не схотел. Наше житье сам знаешь какое! В селе, где мать моя живет с отцом, такое деется, что и сказать страшно. Татары напали на них, союзники значит Выговского. И ограбили всех под чистую. Мои едва в лесу схоронились. А иных татары в рабство забрали. Иных саблями посекли. Детишек малых на копья ловили. Союзники!
Дак Выговский-то уж не гетман.
И что с того? Всех бед от того не избудешь. И когда оно кончится-то горе на земле нашей? Скажешь, Кузьма? Когда белый царь всех врагов одолеет?
А ты думаешь у нас на Москве легшее жить простому человеку? Хоть бояре у нас и начальство стрелецкое из православных, а нам от того не легшее. Нету и там правды. Всюду кривда она.
Да можно ли такое молвить про царя?
Про царя не скажу худого. Он всей Руси отец родной. Но до царя далеко, а до бога высоко. Вот бояре и вершат у нас дела. Вот меня секли кнутами за изменные речи. А чего я такого сказал? Жалование государево просил. То чего мне можно просить. Ведь мои-то все, слыш-ко, голодом померли.
Неужто?
Да. Один я остался бобылем.
И они отправились заливать свое горе в шинок
***
Войска боярина Шереметева выступили из Киева. Сам боярин в богатых доспехах ехал во главе полка дворянской кавалерии. Этот полк Шереметев любил, так как был его командиром и часто сам водил его в бой. Доспехи всадников сияли чистотой, и передовые сверкали золотыми и серебряными насечками. Весело трепетали на ветру знамена.
За кавалеристами шли пешие приказы стрельцов.
Первым вступал полк Языкова в серых кафтанах и желтых сапогах. У каждого стрельца была «берендейка» белая перевязь через левое плечо, с деревянными пенальчиками для пороховых зарядов. В походе вместо шапок с меховой оторочкой стрельцы носили металлические шлемы. Пятидесятники проследили за тем, чтобы стрельцы все надраили и отполировали перед походом.