Капитан попытался сообразить, зачем Артёму понадобилась Машка в тайге, но так ничего и не придумал. Не любовью же с ней заниматься! Конечно, для этого у Маши есть всё необходимое, но лечь с обросшим шерстью созданием Тут уж нужно быть извращенцем высшего разбора.
Зачем тебе Маша? прямо спросил Тарновский.
Она сильная, на неё много вещей можно нагрузить.
Я тебе что, лошадь? возмутилась Маша.
И лошадей под вьюки надо бы прикупить, вспомнил Артём. С лошадьми я вдвое быстрее обернусь. Продуктов потребуется на две недели. Пусть всё оплатит Кульбака в счёт будущей премии. А Машу со мной отпустите?
Отпущу, уболтал же ж! Мария Николаевна, с Артёмом в тайгу пойдёте?
Из-за перегородки раздался басовитый рёв, который у пушистых мутантов обозначает высшую степень восторга. Маша бросилась в свой отгороженный одеялами закуток собираться в поход.
Она пойдёт, сказал Артём.
Смотри, парень, пригрозил Тарновский, испортишь девку, я тебе жопу порву на китайский флаг.
С её физическими данными как бы она меня не испортила, с серьёзным видом ответил Артём. Но ради пользы дела готов пострадать.
Я всё слышу! пробасила Маша.
Капитан расхохотался от души.
Знавал я Вадима Цепова, олигарха из Рудного, заметил Тарновский и тут же спросил Артёма: Он твой однофамилец или родственник?
Это мой дед. Уже умер.
Тарновский почувствовал, как в душе сжимается ледяной ком. Смеяться больше не хотелось.
А как поживают твои родители?
Их убили, ответил Артём, ещё не подозревая, что наговорил достаточно, чтобы Тарновский вынес ему смертный приговор. Я последний из рода.
Последний из рода, говоришь, капитан встал и распахнул окошко.
Свежий ветер с запахом водорослей дохнул в лицо, вернул способность мыслить рационально. Надо же такому случитьсяпринять кровника в собственный экипаж! И жить с ним бок о бок, просыпаться от ночных кошмаров, не зная, что враг рядом. Достаточно лишь протянуть руку и убить! Что это, случай? Или норны, ткущие нить судьбы, решили позабавиться? Теперь Цепов никуда не денется. Осталось только решить, как расправиться с ним подальше от людских глаз. Как здорово, что радист подошёл со своим дурацким предложением искать каталог в таёжном посёлке. В тайге с ним многое может приключиться.
Тарновский подумал: а не отправиться ли ему вместе с радистом, чтобы самолично совершить расправу? Нет, так не пойдёт. Если Артём исчезнет, найдутся люди, которые сложат дважды два, сопоставят факты из биографий Тарновского и Цепова, предъявят обвинение. Разумней отправить с Цеповым надёжного человека, который пребывает в неоплатном долгу перед ним, капитаном Тарновским.
Свободен, резко бросил капитан и, вовремя спохватившись, добавил мягче: А я пойду искать Кульбаку. Упаду ему в ножки и скажу, что на всё согласен. Главное, чтоб он задаток не зажал, чёртово отродье.
Возле самолёта-амфибии никого не было. Тарновский заглянул в люк и обнаружил лётчика, дремлющего на оленьей шкуре, брошенной в проходе между креслами. Разбуженный авиатор долго не мог сообразить, чего от него хотят. Где Кульбака, он не знал. Рыбаки, возившиеся с сетями на пляже, указали на древнее кирпичное здание с надписью «Дальпотребсоюз» на фронтоне. В кооперативном магазине продавалось всё, что угодно душе уссурийского пейзанина: от кастрюль и сапог до ружей. На полках громоздились ряды консервных банок, коробки с гвоздями, инструменты, краски. В воздухе мешались запахи бакалеи и керосина. Перед прилавком кооператоры устроили что-то вроде бара. Два мрачных мужика наливались пивом за одним столом, за другим сидел Кульбака с гитарой в руках, напевая трагическим баритоном переложенные на музыку стихи Есенина:
Да! Теперьрешено. Без возврата
Я покинул родные края.
Уж не будут листвою крылатой
Надо мною звенеть тополя.
На столе перед спасителем старины остывала чашка с чаем, на фаянсовом блюдце лежали остатки ватрушки. Толстая продавщица в белом переднике поверх пёстрого платья вышла из-за прилавка и, присев за стол, влюблёнными глазами смотрела на бывшего попа. Кульбака заметил Тарновского и отложил гитару.
Итак?
Я принимаю ваше предложение, сказал капитан.
Отлично! За это надо выпить, Кульбака ласково глянул на продавщицу. Глафира, сообрази нам с господином капитаном рябиновой настойки, которую здесь все так хвалят.
Погоди, Тарновский остановил продавщицу и обратился к Кульбаке. Алексей Владимирович, пока мы не выпили, надо бы набросать договор. Определиться с расходами и с суммой, которую я получу. И ещё, мне потребуется задаток, чем скорее, тем лучше. В идеалепрямо сейчас.
А, понимаю, Кульбака лукаво смотрел на собеседника. Хотите заняться сборами? Что ж, давайте подсчитаем, во что нам всё обойдётся.
Через два часа на столе между опустевшей бутылкой настойки и блюдцем с подсыхающими крошками лежал написанный от руки договор. Согласно ему, команда Тарновского должна будет отправиться в жуткую тьмутаракань, почти в центр континента и разыскать коллекцию деревянных скульптур господина Войнича. Кульбака брался оплачивать расходы. Кроме того, на нём лежала организация доставки людей Тарновского самолётами в Москву. Подписывая договор, капитан терзался мыслью о том, что продешевил. Кульбака же размышлял о том, что расходы на экспедицию явно превышают сумму, на которую он рассчитывал. Следовало основательно поработать с меценатами, чтобы не остаться в глубоком минусе и хоть что-то получить.
Приятно было с вами пообщаться, Тарновский встал, засунув свой экземпляр договора в кожаную папку.
Взаимно. Но у меня к вам ещё одна просьба. Я бы даже сказал: требование. Я отправлюсь в Москву с вами.
Это ещё зачем? капитану часто приходилось выслушивать пожелания заказчиков, порой разумные, чаще бредовые, но никто из его клиентов ни разу не захотел поучаствовать в рискованных экспедициях «Громобоя».
Я оплачиваю наше предприятие. И сам хочу видеть, на что и как расходуются мои деньги.
Как знаете, вздохнул капитан. Но учтите, командовать экспедицией буду я и никто больше.
Разумеется!
Тарновский вышел, а Кульбака снова взял в руки гитару и, повернувшись к заскучавшей продавщице, запел:
Низкий дом мой давно ссутулился,
Старый пёс мой давно издох,
На московских изогнутых улицах
Помереть, знать, судил мне Бог.
Ночью в каморке капитана долго не гас свет. Тарновский страдал от бессонницы. Отчаявшись заснуть, он оделся и принялся мерить шагами свой импровизированный кабинет. Пять шагов по диагонали от угла до угла, между самодельным столом и койкой, пять шагов обратно. Иногда капитан садился за стол, пил остывший чай с привкусом металла, пробовал читать бумаги, переданные со спасателя. Но работа не шла. Призраки прошлого стояли перед глазами и самый страшный из нихВадим Цепов, король подгорного мира.
Цепов был немыслимо, невероятно стар. Никто в посёлке не помнил его молодым. Говорили, что старик родился ещё до войны и знавал прежние времена, когда великая страна простиралась от Японского моря до Балтики, а самолёты за один день доставляли людей через моря и континенты в Москву, в Пекин и в сотни других городов, от которых ныне сохранились только названия. Вадима всегда знали в Рудном сухощавым мосластым стариком, быстро шагающим на длинных негнущихся от артроза ногах. Старик был подслеповат и глуховат, но острый ум, знание человеческих душ и жестокость помогали держать в кулаке посёлок и рудник. С набитой мошной, а также командой наёмных головорезов он не боялся ни Дальневосточной Республики, в то время слабой и расхлябанной, ни хунхузов, ходивших из Китая в Уссурийский край, как в свой закром. Не пугали старого палача и соседи, такие же удельные князьки, чьи крохотные государства появились на месте забытых городков и воинских частей. При себе подгорный король всегда держал толстую узловатую палку-клюку, на которую редко опирался, но частенько пускал её в ход, когда требовалось проучить нерадивых подданных.
В основе благосостояния Цепова лежал цинкредкий и нестойкий металл. Его нельзя нарезать автогеном на кладбищах кораблей, где ржавые полузатопленные корпуса обеспечили людей сталью на несколько поколений вперёд; нельзя выколотить, как свинец, из старых аккумуляторов, нельзя, как медь, выжечь из километров кабелей и проводов, оставшихся от старого мира. Только непрерывная работа шахт и громадных реторт в посёлке Рудном могла обеспечить цинком Дальний Восток, едва начавший приходить в себя после Апокалипсиса.