ресницы в уголках глаз. Настолько длинные, чтобы было ясно — они не
совсем настоящие и какие-то мультяшные. Выглядит… мило. И наивно.
Лет десять назад я бы эту Любу сожрал вместе с этими сапогами.
Наверное, даже пяти минут не думал бы, ну а сейчас все в жизни
подчиняется логике. Даже женитьба на Яне, несмотря на всю свою тупость, имела очень прочные основания — связи. Единственное, что я недооценил
— полнейший разброд и профанацию в голове своей бывшей жены.
На моем лице снова задерживается затаенный взгляд, но очень быстро
убегает, когда перехватываю его своим. Это бегство в очередной раз
напоминает о том, с кем имею дело.
Тряхнув головой, киваю себе за спину:
— Такие дела, Люба, дорога скользкая, так что, извини.
— Ааа? — делает губы маленькой буквой “О”.
Захлопнув дверь, приседаю и забрасываю ее себе на плечо.
— Ай! — с писком вытягивает ноги вдоль моего корпуса.
Ладонями удерживаю под коленями. Ее сумка скатывается на локоть.
Девчонка копошится, устраиваясь удобнее и что-то бормоча за моей
спиной.
Чтобы не свалиться, смотрю под ноги.
Проходящий мимо мужик спрашивает, где хирургический корпус? Отвечаю, что не имею понятия. У травматологии наряженная гирляндами елка.
Войдя внутрь, оглядываюсь и опускаю свою ношу на подоконник. Окно
украшено бумажными оленями, прямо как в старые добрые времена.
— Молодые люди, — слышу тут же. — Вы не у себя дома!
Обернувшись, вижу женщину в халате.
— Я постою, — скатывается Люба с подоконника.
— Места для посетителей где у вас? — возвращаю ее на место. — Вы
травматология или что?
— А это не ко мне вопрос, молодой человек, — лает она. — Дома на окнах
сидеть будете.
— Я постою…
— Сиди, — заталкиваю Любу поглубже и кладу на колени сумку. — Я щас
вернусь.
— Она меня сожрет, — понижает голос, выглядывая из-за моего плеча.
Подняв на меня глаза, добавляет. — С потрохами.
Секунду торможу, рассматривая веснушки на бледном маленьком носу. От
притока крови губы у нее раскраснелись.
Втягиваю носом воздух.
Если бы можно было попользоваться ее ртом без каких-либо последствий, я бы так и сделал. Ситуация усугубляется тем, что сама она смотрит на
мой.
Проведя по лицу рукой, смотрю на коридор и предлагаю:
— Скажи, что у тебя нога сломана.
— Ну да… — бормочет, отвернувшись. — В трех местах…
— Как вариант, — бормочу, отталкиваясь от окна.
Стянув с головы капюшон, сворачиваю в коридор.
Глава 5. Романов
Стоя на стремянке, мужик в рабочем комбинезоне вкручивает новую
энергосберегающую лампочку в патрон. Старая лампочка перегорела, видимо, офигев от того, что кофейный автомат все же выдал мне сдачу, ну
или от того, что у кого-то нашлись в кармане живые деньги для покупки
этого говна.
Сделав глоток из картонного стакана, морщусь и смотрю на приоткрытую
дверь с табличкой “Смотровая 1”. Табличка обмотана мишурой, на дверь
канцелярской кнопкой ввинчен елочный венок.
— ФИО? — приглушенный голос парня-терапевта.
— Стрельцова Любовь Константиновна.
Стрельцова значит.
Развернувшись, шаркаю по полу кроссами, отпихивая носком чью-то
использованную бахилу.
— Полных лет?
Остановившись, смотрю на дверь.
— Девятнадцать…
Запрокинув голову, тихо смеюсь в потолок и давлю пальцами на веки.
Мрак.
Качая головой, вытряхиваю оттуда все дерьмо, которое крутилось в ней
последние пятнадцать минут. О том, что я отбитый на всю голову, но раз уж
у меня судьба такая, почему бы нам с маленькой Любой не поесть
мороженого?
Думаю, на пару часов нас бы с ней обоих хватило. У меня интереса, у нее
воображения и энтузиазма.
Просто, чтобы закрыть этот гештальт. Поцеловать ее распрекрасный
пухлый рот, раз она сама этого хочет, и распрощаться без слез и
сантиментов, а потом набрать Марго и заняться уже взрослыми делами.
Для девчонки — приятный опыт, о котором можно рассказать подругам, для
меня — ненавязчивая прогулка по розовым единорогам.
— Давайте посмотрим, что у нас тут…
За дверью возня.
— Какие ощущения?
— Больно…
— А так?
— Ай…
— Уколов боитесь?
— Фу… — слышу смешок.
— Шучу.
Бросив стаканчик в мусорное ведро, стягиваю с волос на макушке резинку.
Ерошу их пальцами и зачесываю назад.
Спустя десять минут дверь открывается.
В свете новой информации вижу то, чего не заметил раньше — она еще
даже не округлилась где надо. Серый короткий свитер открывает тонкую
шею и худое плечо с выпирающей ключицей, под свитером грудь такого
размера, который, кажется, уходит в минус, ноги в серых ботфортах хоть и
стройные, но такие же худые, как и все остальное. И бедра под детской
юбкой, думаю, тоже не несут сюрпризов.
Прогулка отменяется.
Какие, млин, пару часов? Окстись, Романов.
Даже не смотря на цвет волос, она тот случай, на который я бы не обратил
внимания, даже если бы нос к носу застрял в лифте. Просто вообще не моя
песня. Моя бывшая жена, как ни крути, лет с семнадцати впахивает в
спортзале, и на ее теле повсюду есть за что подержаться. Молоденькие
наивные студентки вообще не моя песня, даже для легкомысленных, мать
их, поцелуев.
Язык у нее подвешен, это бесспорно, тем не менее, нам пора сворачивать
знакомство и разбегаться по домам.
— П-ф-ф-ф… — выдыхаю, положа на пояс руки.
Под моим взглядом лицо-сердечко становится подозрительным. Намек на
улыбку испаряется.
Спрашиваю, глядя на нее нейтрально:
— Как дела?
Поджав губы, она на четвертой скорости мечется глазами по моему лицу.
Между светло-рыжих бровей прорезается складка. Крылья маленького носа
вздрагивают.
Судя по всему, мое прозрение слишком очевидно.
Опустив лицо, роняет на пол сумку и достает из рукава куртки шапку, говоря:
— Жить буду.
— Серьезные повреждения есть?
Повернувшись ко мне боком, суетливо натягивает на плечи куртку.
— Нет, — поднимает с пола сумку. — В рубашке родилась.
Это точно.
Тонкие каблуки ее сапог стучат по кафельному полу, когда идет по
коридору, не оглядываясь.
Левая нога у нее еле заметно прихрамывает.
Почесав бровь, медленно пускаюсь следом.
Подойдя к окну, сваливает на него свои вещи и объявляет, стоя ко мне
спиной:
— Я дальше сама. Спасибо. За все.
— Не за что, — засунув руки в карманы беговых шорт, останавливаюсь
позади.
Думаю, все правовые вопросы касательно собачника возьмет на себя
Чернышов, и если будет нужно, с ней свяжутся.
— Я могу отвезти тебя домой, без проблем, — откашливаюсь.
— Эм… спасибо, не нужно.
— Уверена? — спрашиваю, испытывая дискомфорт от того, что оставлю ее
здесь одну.
Ну или от того, что мы вряд ли увидимся снова.
— Да.
Осмотрев коридор, все же решаю уточнить:
— Кто тебя заберет? Родители?
Подняв руку, она чертит пальцем на стекле кружок, тихо говоря:
— Угу.
Звучит неправдоподобно.
Черт.
Это не мое дело. Ее кто-то заберет, не сомневаюсь.
Топай отсюда, Романов.
— Тогда счастливо.
— И вам.
Сдав назад, выхожу из травмпункта не оглядываясь.
Снег завалил крыльцо и дорожки. Постояв минуту, сбегаю по ступенькам и
направляюсь к машине по старой аллее, а когда оборачиваюсь, в окне уже
никого нет.
Глава 6. Люба
— Ты капец наказана. Капец тебе. Шапку сними, а то я вижу, ты меня
хреново слышишь!
— Нормально… — прислонившись лбом к стеклу, шепчу я.
— Нормально, твою мать?! Одиннадцать ночи, я тебя забираю из
травматологичек. Какого фига ты вообще в этом парке одна шарахалась?!
Блин… — недобро смеется мой старший брат. — Из дома не выйдешь.
После, твою мать, десяти! Теперь никогда. Усекла?!
Молчу, поджимая губу.
— Усекла, спрашиваю?!
— Да… — всхлипываю, обнимая себя руками.
Когда он орет, лучше не спорить. С ним вообще спорить бесполезно. Это
профессиональное. Он оперуполномоченный, и полномочий у него выше
крыши.
Я знаю, что накосячила.
По щеке стекает слеза.
— Нет, нифига ты не усекла, — опять психует Глеб, зажимая пищалку на